Константин Гордиенко - Буймир (Буймир - 3)
Мстительная мысль запала в голову Грицка, и он поделился ею с Надийкой, та встретила его затею восторженно.
За эти дни на обочинах шоссе, ставшего фронтовой дорогой, скопилось много всякого железа: разбитые машины, танки, в канаве валялся сельскохозяйственный инвентарь.
Полевые участки были длинные. Когда дошли до конца поля, остановились передохнуть. К тому времени завечерело.
Улучив минутку, когда на шоссе не оказалось машин, Надийка взбежала на бугор, чтобы наблюдать за дорогой, а Грицко тем временем выволок из канавы борону с острыми железными зубьями, утопил в луже зубьями кверху, потоптался на ней, чтобы ушла поглубже. Приготовил немцам гостинец что надо! Метнулся к лошади и потянул борону назад.
Перфил похвалил ребят за усердную работу.
Утром, выйдя в поле, люди увидели целую вереницу машин, застрявших на шоссе, - немцы о чем-то лопотали по-своему, видимо, ругались - скаты были проколоты, надо заменить.
Надийка не нарадуется на Грицка: вот выдумщик, сумел отомстить гитлеровцам! Мало разве он красноармейцев вывел из окружения глухими дорогами. Что он, не знает чащоб лесных, мало бродил по лесу за грибами, орехами да за всякой другой лесной прелестью.
Досталось, наверно, Селивону от коменданта за неисправные мосты и дороги - пришлось старосте выгонять людей на шоссе, отрывать рабочую силу с поля.
Воскресным днем Грицко с Надийкой опять пасли коров на берегу Псла. На солнечных полянах трава выгорела, коровы разбрелись по кустам, ложбинкам, протокам, где трава посочнее.
Осеннее солнышко ласково пригревало, дети нежились в его нежарких лучах, тихое утро нагоняло сон, в воздухе носилась паутина бабьего лета, оплетая кусты и деревья, в глубокой протоке плескалась сытая рыба, уплотнялось и снова редело облачко скворцов над лесом - до чего же хорошо вокруг! Будто пеплом уныния присыпала родной край гитлеровская нечисть, чтобы не искрился, не радовался.
Долго ли могут дети оставаться в раздумье: Грицку вдруг взбрело в голову наведаться в то место, где выпивали полицаи. Поди догадайся, откуда берутся подобные прихоти. Надийка нехотя поплелась за Грицком, она уже давно убедилась: станешь отговаривать - все сделает наперекор. Вот и ольховые кусты перед глазами - около той вон березы. Сначала наткнулись на консервные банки, бутылки, разбросанные на поляне. Под самыми кустами в тени - Грицко своим глазам не поверил - лежали две гранаты, забытые пьяными полицаями. Вот так находка! Сколько ни предостерегала перетрусившая девочка друга, чтобы не трогал гранаты - это смерть! Грицко не послушал. Откуда ей знать, что Грицко кое-что понимает в немецком оружии.
Он с невозмутимым видом сунул гранаты в карман, заметил про себя, что девочка с этой минуты старалась держаться от него подальше.
- Никому ни звука! - приказал он подруге.
В обеденную пору ребята погнали коров по домам, на берегу осталось только двое.
Адская мысль запала Грицку в голову.
Возле заболоченной речки Ольшанки, впадающей в Псел, Грицко разделся, - загорелый, худощавый, - хозяйственно сложил одежонку, стянул ремешком и наказал Надийке:
- Если меня убьет, отнесешь домой, пригодится меньшому брату.
- Ой, что ты еще надумал? - всхлипнула Надийка, но Грицко цыкнул на нее, и она умолкла.
- ...А сама отойди подальше и ляг в ямку.
Надийка в страхе так и сделала.
Грицко стоял на крутом берегу Псла, который петлял в густом лозняке. Как будто обычная река Псел... Но до чего заманчивая, ласковая! А берега до чего причудливы! Глянешь на тебя - аж поет сердце. И хочется поглотить всю твою сказочную красу. А сколько манящих тайн скрывают твои черные как смоль глубины.
Грицко отвернул на ручке гранаты колпачок и увидел веревочку с пуговкой на конце. Он растерялся: как быть - совсем оторвать или только дернуть?
Рванул с силой, оторвал пуговку, швырнул гранату в воду, а сам притаился за пеньком. Долго лежал за надежной защитой в напряженном ожидании - тихо вокруг, ни звука, на вербе хрипло кричала сойка, на селе кто-то отбивал косу... Значит, что-то не так, решил мальчик, видно, сбрехнул полицай. Только вылез из ямы, шагнул к реке - дрогнула земля, вода забурлила, закипела, мощный гул прокатился по долине: должно быть, всполошил сельчан, нагнал страху на полицаев. Здоровенные язи, карпы, лещи всплывали вверх брюхом. Грицко кликнул Надийку, сам ринулся в холодную воду, принялся выбрасывать на берег рыбу.
А уж что пережила Надийка - никому не доведись! Лежала поодаль ни жива ни мертва, даже глаза зажмурила, прижала к себе узелок с одеждой и ждала, скоро ли конец света... Как только у нее сердце не выскочило от страха!
Сердитый голос Грицка привел ее в себя, и девочка кинулась собирать рыбу.
Опробовав немецкое оружие, Грицко вторую гранату спрятал.
6
Когда сгоняли народ на собрание, Тихон, при оружии, зорко следил за тем, как бы не затесался кто посторонний среди присутствующих. А как же! Небось командование полагается на Тихона. Ему ли не знать, кто с дурными мыслями переступает порог сельской управы. Уж будьте уверены, никто из ненадежных, пришлых людей или партизан на собрание не проскользнет, когда Тихон дежурит. Недавно только вступил в должность, а уже все окрестные хутора боятся его. Это тебе не рядовой охранник, а кустовой! Куст полиции под его рукой - Яков Квочка, Панько Смык, Хведь Мачула... Неужто он не заметит, кто с тайным умыслом затесался в толпу? С садовника Арсентия глаз не спускает, внимательно присматривается к учителю Василию Ивановичу, да и мало ли еще к кому, всех односельчан знает как облупленных, знает, кто чем дышит. Каждая борода у него на прицеле, а уж о девчатах, молодицах и говорить нечего. Может, скажете, ефрейтор Курт не приметит, как зорко Тихон наблюдает за собравшимися? Мало кто с охотой переступает порог, все больше понурый народ приходит, смотрит неприязненно. Не прийти не посмеют. Тихон орудует на селе, судьба каждого в его руках, уж он сумеет при случае навести порядок, нагуляется, натешится всласть. И с недругами сочтется, отдаст на расправу; только вот беда - самые злейшие враги его канули в неизвестность...
На Тихона теперь Санька никакого внимания не обращала, начальником сейчас ефрейтор Курт, она ему мило улыбалась, крутобедрая, ядреная, вертит боками, минуты на месте не постоит. Застенчиво стрельнула глазами на ефрейтора, невзначай прижалась, игриво ударила цветком по руке. Курт осклабился от удовольствия. Видно, девичье заигрывание любому иноземцу понятно.
Текля шла на собрание в обшарпанный Дом культуры, как на казнь, как на поругание, пряталась за спинами соседей от насмешливых взглядов Тихона. Что дивчину предал, насмеялся, - то прошло, забылось, как забывается болячка. А вот что предал родину, пошел в услужение к врагу, - что может быть позорнее? Бездна человеческого падения открылась перед глазами. Не дано ей было понять тайные повороты человеческой души. Опять и опять вспоминала материнские слова - не сумела разглядеть парня. Тихоновы черные брови околдовали, ослепили... Обесчестил, надругался. А теперь село опозорил. Продался врагу.
Куда ни глянь, везде мелькает желтое гнездо паучье - свастика. Яркими картинками, соблазнительными обещаниями надеялись околпачить народ. Каждому крестьянину обещали дать собственный участок земли, люди могли убедиться в этом, глядя на плакаты: лысый, безусый крестьянин, в постолах, с косою и жена, с граблями и жбаном, сияя от счастья, идут убирать хлеб в поле. Такими плакатами убрал Селивон Дом культуры, где теперь размещалась сельская управа. И, нет сомнения, угодил этим начальству. С каждой стены били в глаза щедрые обещания-приманки - плод убогой фантазии. Плакаты рассказывали о роскошной жизни в Германии, о чудесных домах под черепицей и упитанных немках, о стадах рыжих коров, что пасутся у дома на сочной зеленой траве, о табунах лошадей, об откормленных свиньях. Вот, мол, в каком довольстве живут люди, и такой же достаток немцы хотят ввести на Украине.
Вокруг этого возник спор. Люди рассматривали плакаты, бросали глумливые замечания.
Меланка Кострица, работавшая прежде в полевой бригаде, никак не может в толк взять:
- А мы нешто в нужде жили?
На что кладовщик Игнат Хоменко отозвался:
- Рыба в чистой воде плавает - и то надоедает...
Сразу видно, куда он клонит, известно, немецкий прихвостень. Люди примолкли: лучше подальше от греха, - сын-то Игната, Тихон, в полицаях ходит.
- А это что такое? - интересуется Меланка Кострица, темная женщина, показывая на портрет, что висел посередине стены, над столом, в расшитых узорами рушниках. Разве Селивон не знает, чем угодить начальникам?
- Немецкий царь, - ответил понаторевший в политике пасечник Лука. И, минутку подумав, добавил: - Или, по-ихнему, фюрер...
- Выродок, - по-простецки пояснил садовник Арсентий, и это пояснение, надо сказать, пришлось как нельзя больше по душе людям, накрепко засело в памяти.
