Эльгот Лендж - В джунглях Амазонки
Среди деревьев вдоль всего берега кишит разнообразная жизнь. Ярко окрашенные птицы мелькают в ветвях. Раздается какая-то нервная болтовня, мелькают коричневые туловища, прыгающие с ветки на ветку или свешивающиеся с вьющихся растений. Это обезьяны. Они некоторое время, движимые любопытством, следуют за пароходом по деревьям вдоль берега, а затем исчезают.
Кто бы мог подумать, что эти деревья, окаймляющие берег на протяжении сотен миль, такие красивые на вид и безвредные днем, выдыхают по ночам ядовитые испарения, вызывающие злокачественную лихорадку?
Ни один пейзажист с самой богатой фантазией не мог бы придумать таких комбинаций красок и форм, вечно меняющихся, как в калейдоскопе, обнаруживая все новые прелести. Высокую, стройную пальму в ее скромной красоте можно увидеть рядом с белым стволом дерева эмбоба, верхушка которого имеет форму зонтика; весь ствол грациозно задрапирован лианами, корни которых свешиваются вниз до самой воды или соединяются и переплетаются, образуя завесу из листьев.
Большое наслаждение получил бы от путешествия вверх по реке и орнитолог. Сто раз в день стаи маленьких попугайчиков с писком пролетали над нашими головами и исчезали за деревьями. Крупные попугаи - зеленые, синие и красные летали парами, испуская пронзительные, резкие крики, а иногда маленькая цапля эгрет со своим драгоценным белоснежным оперением, грациозно размахивая крыльями, останавливалась над нами, выбирая место, куда бы спуститься среди низкого кустарника у самого края воды. Темно-синий тукан, или перцеяд, с огромным красным и желтым клювом иногда внезапно появлялся и, каркая, странными, порывистыми движениями взлетал вверх. Несколько раз я видел светло-зеленых ящериц в 3-4 фута длиной; они лежали обычно на ветках упавших деревьев и стремительно убегали от нас.
Настала ночь и окутала темным покровом все это великолепие. Мне указали уголочек весьма скромных размеров, где я мог повесить свой гамак; но, к несчастью, было так тесно, что нельзя было натянуть вокруг меня предохранительной сетки против москитов. В обыкновенных условиях это было бы непростительной неосторожностью, но меня уверили, что тяга воздуха, образуемая от движения парохода, отгонит москитов; так оно и оказалось на самом деле.
К столбу, к которому я привязал один конец своего гамака, были прикреплены уже шесть других гамаков. Вследствие этого семь пар ног оказались в близком соприкосновении друг с другом. Хотя я был настолько счастлив, что мое место было ближайшее к перилам баркаса, но с другой стороны соседкой оказалась, к сожалению, женщина. Это была полунегритянка, полуиндианка; зубы у нее были, как у акулы, в ушах - медные кольца, настолько большие, что к ним казалось можно было бы подвесить портьеры; она непрерывно курила трубку и была надушена крепкими духами, для того ли, чтобы заглушить запах табака или собственного тела, - не знаю. Заснуть в такой обстановке не было никакой возможности.
Казалось, что мы находились в огромном темном колодце, о глубине которого нельзя было составить себе представления. Я прислушивался к плеску воды у носа парохода и удивлялся, как мог рулевой держать верный курс, не ударяясь о многочисленные стволы деревьев, рассеянных всюду вокруг нас. Река все время извивалась, и рулевому приходилось постоянно направлять судно к противоположному берегу, чтобы привязанные к корме челны не оказались выброшенными при поворотах на песчаные отмели. По временам вспышка молнии освещала дикие берега, и я на миг видел по обе стороны темный, вдвойне таинственный лес; и от времени до времени огромный ствол дерева быстро и бесшумно скользил мимо нас.
Полная тишина ночи прерывалась только по временам жутким ревом, вырывавшимся из глотки обезьяны-ревуна. С этим неприятным ревом я познакомился еще в Ремати-ди-Малис, но в теперешней обстановке он казался еще более зловещим.
Никаких особых происшествий не случилось до 16 июня, когда мы в ночное время прибыли в Порту-Алегри, в счастливую гавань, состоящую из одной хижины. Хижина принадлежала владельцу каучуковой плантации. Мы сошли на берег вместе со шкипером и были радушно встречены хозяином, когда вскарабкались к нему по приставной лестнице. В течение семи месяцев он не имел никаких вестей из культурного мира, а потому был очень рад увидеть нас, тем более, что мы привезли товар и рабочих, что давало ему возможность снова начать добычу каучука. Около десятка рабочих и их семейств сошли с парохода и, пройдя в отведенное им помещение, немедленно развели огонь. После того, как мы поздоровались с хозяином и уселись, в комнату вошла толстая негритянка с трубкой во рту и с подносом в руках. Поднос был заставлен маленькими чашечками, наполненными, по обычаю бразильцев, крепким черным кофе без сахара. Покончив с делами и перечислив имена всех друзей, умерших в Ремати-ди-Ма-лис в течение дождливого сезона, мы откланялись и отплыли в темноте, провожаемые салютами из ружей.
Ночь была необычайно темная. Луна большую часть времени скрывалась за тучами, и только при вспышках молнии видно было, что мы держимся очень близко берега. Я решил перейти на крышу правого плашкоута, где было прохладнее и просторнее, чем внизу. На крыше я нашел какие-то тряпки и резиновую сумку. Захватив их на корму, я улегся на них и заснул. Я спал, вероятно, не более двух часов, когда меня разбудил громкий треск на передней части судна. К счастью, я заснул с очками на носу; иначе, при моей близорукости, я не мог бы так быстро понять, в чем дело.
Баркас шел так близко вдоль берега, что ветви свесившегося над водой дерева проехались по крыше плашкоута, сметая на своем пути сундуки, сумки и корзины с цыплятами. Я едва мог собраться с мыслями, как эта лавина докатилась уже до меня. Схватив ветви, я судорожно уцепился за них. Я сделал попытку перелезть через них на другую часть крыши, но так как я находился на корме, то это было невозможно.
Я почувствовал, как меня приподняло с крыши и, машинально цепляясь за ветви, я успел еще задать себе вопрос, удержит ли меня дерево на воздухе или опустит в пасть какого-нибудь аллигатора. Но дело приняло лучший для меня оборот. Ветви поддались под моей тяжестью, и я заметил, что они опускают меня над плывущими позади челнами. Я не терял времени на выбор челна, а спрыгнул в первый же челн, очутившийся подо мной.
На следующий день мы сделали две остановки, а на второй приняли на борт еще восемнадцать пассажиров. Можно представить себе, какая теснота создалась на наших судах.
В пять часов того же дня мы прибыли на небольшую каучуковую плантацию Боа-Виста, владелец которой занимался еще разведением бананов, ананасов и какао; кроме того, он держал пальмовые дрова для нужд парохода. Наши кочегары занялись погрузкой дров, как вдруг один из них бросил вязанку и опрометью пустился бежать. Поднялась суматоха. Виновницей ее оказалась большая ядовитая змея. Мы убили ее. В длину она имела около девяти футов. Прерванная погрузка дров возобновилась без особых приключений, и мы вскоре двинулись в дальнейший путь.
Эту ночь я провел очень скверно. Соседка избрала мой гамак, как опору для своих ног, и вдобавок мой гамак упорно принимал выпуклую форму, вместо обычной и приличествующей ему вогнутой формы, что подвергало меня ежеминутной опасности оказаться выброшенным за перила в реку. Наконец, я снял гамак и пошел на корму, где бросил его в один из пустых челнов; затем сам последовал за ним и заснул, просыпаясь только тогда, когда какая-нибудь особо низкая ветка задевала меня, угрожая перевернуть мою плавучую постель.
На следующее утро оказалось, что мы потеряли два челна, очевидно, незаметно оторвавшиеся ночью. К счастью, мой челнок уцелел, иначе перспектива для меня оказалась бы далеко не блестящей.
Еще несколько дней мы продолжали плыть по бесконечной, казалось, реке. Поселения попадались изредка, на больших расстояниях друг от друга; от последнего встретившегося нам человеческого жилья нас отделяло уже восемьдесят пять миль. Мы предполагали в скором времени прибыть на территорию, принадлежавшую самому крупному плантатору в области Жавари, бразильцу да Сильва. Я заметил, что уровень земли стал намного повышаться в сравнении с теми местностями, мимо которых мы до сих пор проезжали. Хотя и здесь лес был затоплен водой, но виднелись более высокие, уже высохшие места. Вместе с тем чаще стала встречаться крупная дичь.
В одном поселке, Новая Аврора, тоже состоявшем из одной хижины, мы увидели довольно много шкур, разложенных на солнце для просушки. По большей части это были шкуры желтых ягуаров. Я видел несколько экземпляров в семь футов длиной, считая от кончика носа до конца хвоста. Шкуры были сняты, как мы узнали, недели две тому назад, но многие из них были уже изгрызаны крысами. Накануне нашего приезда был застрелен тапир, весивший около 750 фунтов, и его уже успели освежевать и разрубить. Нас пригласили остаться и отобедать; мне впервые пришлось испробовать мясо жареного тапира, и должен сказать, что оно довольно приятно на вкус.
