Даниэл Дефо - Дневник чумного года
Эти случаи показывают, насколько люди находились во власти собственных заблуждений; а так как у всех было представление о надвигающейся болезни, то и предсказания были связаны с ужасами чумы, которая, по их утверждению, поразит страшным мором город, а то и целое королевство, погубит чуть ли не все живое - и людей и зверей.
К этому, как я уже говорил, добавились еще прогнозы астрологов, утверждавших, что расположение планет неблагоприятно и предвещает несчастья. Особенно роковое сочетание планет ожидалось в октябре, другое - в ноябре {85}. Астрологи забивали людям головы предсказаниями, на которые якобы указывали небесные светила, утверждая, что их расположение предвещает засуху, голод и чуму. В отношении двух первых они, однако, ошиблись: у нас не было засушливого периода - в начале года стояли сильные морозы, продолжавшиеся с декабря по март, а потом была умеренная погода, скорее теплая, чем жаркая, с освежающими ветрами, короче говоря, самая обычная погода с несколькими очень обильными ливнями.
Были предприняты кое-какие усилия прекратить публикацию подобных книг и брошюр, наводящих ужас на людей, пробовали также запугать их распространителей, некоторые из которых были арестованы; но из этого, насколько мне известно, ничего не вышло: правительству не хотелось вызывать возмущение людей, и так уже ополоумевших от страха.
Не могу оправдать я и тех священников, которые своими проповедями скорее повергали в уныние, чем вселяли надежду в сердца слушателей. Многие из них, несомненно, поступали так, чтобы укрепить решимость людей, поторопить их с покаянием, и все же это не оправдывало цели, особенно если учесть вред, который это приносило; ведь, подумайте, раз сам Господь - это проходит через все Священное Писание - привлекает к себе скорее призывами обратиться к Богу, а не стращает всякими ужасами, то, должен признаться, по моему разумению, и священникам следовало бы поступать соответственно, подражая в этом Господу нашему и Спасителю; ведь в Евангелии столько сказано о милосердии Божием, о Его готовности принять покаявшихся и простить им, о Его сокрушении: "Что не приходите вы ко Мне, дабы обрести жизнь"; недаром Его Евангелие зовется Евангелием Мира и Евангелием Благодати.
Но встречались и порядочные люди - и это по общему мнению и убеждению, - которые все же говорили только о мрачных вещах, рассуждали о всяческих ужасах, так что запуганный народ расходился от них весь в слезах, слыша лишь жуткие пророчества о неминуемой гибели, - и все это вместо того, чтобы наставлять людей молить Небо о милосердии.
В то несчастное время в религиозной жизни, и правда, наступил полный разлад. Появилось несметное множество сект, движений и отдельных учений {86}. Официальная англиканская церковь, правда, была восстановлена года четыре назад вместе с реставрацией монархии; {87} но проповедники пресвитериан, индепендентов {88} и всяких других течений стали организовывать собственные общества и громоздить алтарь на алтаре: они собирались на сходки, как и теперь, только не столь многочисленные; диссиденты {89} в то время еще не сформировались в сплоченное общество, как теперь; те же немногочисленные конгрегации, которые все же собирались вместе, преследовались правительством, стремившимся помешать их собраниям {90}.
Однако чума вновь примирила многих, во всяком случае на какое-то время; и немало знаменитых священников и проповедников из диссидентов служили в церквах, которые покинули приходские священники, так как многие из них уехали, напуганные надвигающимся бедствием; и люди стекались в церковь, не различая, кто там проповедует, чье и какое напутствие они слушают. Но с окончанием мора дух благорасположенности сильно поубавился; в каждой церкви вновь появился старый священник, или - если священник умер - новый был направлен на его место; и все возвратилось на круги своя.
Беда никогда не приходит одна. Эти страхи и предчувствия толкали людей на тысячи безрассудных и неблаговидных поступков, которые при других обстоятельствах они не стали бы совершать и к которым их подстрекали всякие дурные люди; например, многие стали бегать по предсказателям, колдунам и астрологам, чтобы узнать свою судьбу или, как в простонародье говорили, что им на роду написано, - то есть сколько они проживут и тому подобное; в результате этой глупой мании весь город тут же заполонили толпы подонков, выдававших себя за знатоков магии, или, как они выражались, чернокнижников, и сам не знаю за кого еще; да что там, они готовы были приписать себе тысячу значительно более чудовищных сношений с дьяволом, чем те, в которых были повинны в действительности. И этот промысел стал таким открытым и общераспространенным, что на дверях нередко виднелись вывески: "Здесь живет предсказательница", или: "Здесь живет астролог", или: "Здесь вы сможете узнать срок вашей жизни" и тому подобное; и почти на каждой улице можно было увидеть либо бронзовую голову монаха Бэкона {91} - обычный знак на жилищах такого рода людей, - либо изображение матушки Шиптон {92}, либо голову Мерлина {93} и так далее.
Сколь нелепыми, смехотворными и глупыми выдумками эти пособники дьявола услужали народ - не могу судить, но точно одно: ежедневно несметное число посетителей толклось у их дверей. И чуть только какой-нибудь мрачный тип в бархатном камзоле с пояском и в черном плаще (а именно такой наряд эти квазиволшебники обычно носили) показывался на улице, люди шли за ним толпой и осаждали вопросами прямо на ходу.
Стоит ли говорить, какой все это был чудовищный обман и к чему он приводил? Но лекарства от него не было до тех пор, пока прекращение мора не положило тому конец и не очистило город ото всех этих "исчислителей жизни". К несчастью, когда бедняки спрашивали этих горе-астрологов, будет ли чума, те дружно отвечали "да", так как это поддерживало их промысел. И не будь люди столь смертельно напуганы надвигающимся бедствием, все эти провидцы тут же оказались бы не нужны и искусству их пришел бы конец. Но пока только и разговору было, что о таком-то и таком-то влиянии звезд, о сочетании таких-то планет, которое с неизбежностью предвещает болезни и бедствия, а следовательно, чуму. Некоторые с уверенностью утверждали, что чума уже началась, и это было чистейшей правдой, хотя те, кто так говорили, и не подозревали о том.
Надо отдать справедливость священникам и проповедникам самых разных течений, людям умным и ответственным, - они как могли клеймили все эти дурные занятия, обнажая их безрассудность и мерзостность, так что народ трезвый и здравомыслящий в большинстве относился к ним с презрением и отвращением. Но невозможно было воздействовать на обывателей и на бедный рабочий люд. Страх подавил у них все прочие чувства, и они швыряли деньги на все эти бредни самым безумным образом. Особенно горничные и лакеи - те были самыми частыми посетителями, и обычно после традиционного вопроса, будет ли чума, следующий вопрос был таким: "О сэр, Бога ради, что меня ожидает? Оставит ли меня хозяйка или уволит? Останется ли сама она в городе или уедет в провинцию? И, если уедет, возьмет ли меня с собой или оставит здесь и обречет на голод и болезнь?" Подобные же вопросы задавали и лакеи.
Дело в том, что положение старых слуг было весьма тяжелым (у меня еще будет случай по ходу рассказа поговорить об этом) - ведь значительная часть их должна была бы остаться на улице, - да так оно и случилось впоследствии. Многие погибли, особенно те, в кого эти лжепророки вселили надежду, посулив, что господа, уезжая из города, возьмут их с собой; и если бы не общественная благотворительность, пришедшая на помощь беднягам, число которых, как и следовало ожидать, было весьма велико, они оказались бы в самом трудном положении из жителей, оставшихся в городе.
Все это на многие месяцы, пока народ пребывал в тревожном ожидании, а чума по-настоящему еще не разразилась, страшно будоражило умы простых людей. Но не следует забывать, что здравомыслящая часть жителей вела себя по-иному. Правительство поощряло благочестивые настроения, устанавливало дни публичных молитв, поста и покаяния, дабы всем миром каяться в грехах и молить Создателя, чтобы Он Своею милостию отвел страшное наказание, нависшее над их головами; и невозможно описать, с какой готовностью люди любых убеждений принимали участие в таких молениях, как они толпились вокруг церквей и молитвенных домов; {94} народу стекалось столько, что иногда нельзя было протиснуться поближе даже к дверям самых больших церквей. Кроме того, в нескольких церквах устраивались ежедневно утренние и вечерние молебны; в других же в определенное время каждый мог сам зайти и помолиться; и все эти церкви, могу сказать, народ посещал с необычайной набожностью. В некоторых семьях самых разных убеждений придерживались семейных постов и богослужений, на которые допускались только родственники. Короче говоря, люди здравомыслящие и набожные предавались молитве и покаянию, как и подобает добрым христианам. Общество вновь обнаружило всеобщую готовность принять участие в происходящем. Даже двор, в те времена очень веселый и роскошный, выказал глубокую озабоченность общественной опасностью. Пьесы и интерлюдии, которые на манер французского двора получали у нас все большее распространение, были запрещены к представлению {95}, игорные дома {96}, танцевальные и музыкальные залы {97}, которых развелось очень много, что способствовало развращению нравов, были закрыты и запрещены; паяцы, шуты, кукольники, плясуны на канатах и прочие устроители подобных развлечений, которые завораживали простолюдинов, принуждены были закрыть свои балаганы, так как туда никто не ходил; все умы были сосредоточены на совсем иных предметах, грустных и ужасных, отпечаток этого ужаса читался даже на лицах обывателей. Перед глазами у всех была Смерть, все думали о могилах, а не о веселье и развлечениях.
