Александр Чудинов - Французская революция: история и мифы
Даже после того, как в 1938 г. Н.М. Лукин был репрессирован, его многочисленные ученики занимали ведущие позиции в академической науке вплоть до 80-х годов. Более всего это касалось исследователей Французской революции. Выходцы из "школы Лукина" Альберт Захарович Манфред (1906–1976) и Виктор Моисеевич Далин (1902–1985) оставались бесспорными лидерами советской историографии с 50-х годов и до конца своих дней. Мне кажется глубоко символичным то, в общем-то случайное, совпадение, что 1985 год, когда ушел из жизни последний ученик Лукина — В.М. Далин, стал первым годом "перестройки" в СССР и фактически началом конца советской историографии Французской революции[51]. Разумеется, эта историография отнюдь не исчерпывалась трудами "школы Лукина", однако именно последняя задавала ей тон на протяжении всей советской эпохи.
С посмертной реабилитацией Н.М. Лукина в годы хрущевской "оттепели" его жизнь и деятельность стали темой целого ряда статей и книг. Их авторы (многие были учениками покойного академика) довольно подробно освещали биографию Н.М. Лукина и в сжатом виде знакомили читателей с содержанием его трудов. Последнее, несомненно, было необходимо, так как после ареста Н.М. Лукина его публикации были изъяты из научного оборота и в основной своей массе (за исключением вошедших в 1960–1962 гг. в трехтомник "Избранных трудов") оказались недоступны широкой публике. Разумеется, о каком-либо критическом анализе научного творчества Н.М. Лукина в этих биографических работах не могло быть и речи, поскольку такой анализ предполагает определенную отстраненность ученого от объекта исследования — "взгляд со стороны", а указанные авторы никоим образом не отделяли себя от заложенной Н.М. Лукиным историографической традиции, а потому находились "внутри" этого объекта. Теперь советская историография принадлежит прошлому, и сегодня, думаю, мы уже обладаем достаточной отстраненностью для того, чтобы попытаться критически проанализировать творчество одного из её основателей, дабы понять механизм формирования советской интерпретации Французской революции.
В этой главе мы подробно рассмотрим ряд работ Н.М. Лукина о Французской революции, ставших не только главными вехами в его творчестве как исследователя данной темы, но и немаловажными рубежами его научной карьеры в целом.
Авторы биографий Н.М. Лукина практически единодушно утверждали, что к тому моменту, когда пришедшая к власти партия большевиков направила его на руководящую работу в систему преподавания и изучения истории, он был уже вполне сложившимся ученым, обладавшим солидным профессиональным опытом. "Его годами накопленные громадные знания в истории, — писал А.З. Манфред, — были целиком поставлены на службу революционному пролетариату"[52]. И по мнению В.А. Гавриличева, "сразу же после революции 1917 г. он[53] выступил в качестве крупнейшего знатока Великой французской революции"[54].
В подтверждение биографы Н.М. Лукина ссылались на его раннее исследование "Падение Жиронды", выполненное в период учебы на историко-филологическом факультете Московского университета и представленное в 1909 г. в качестве дипломного сочинения. Однако большинство из них с текстом этой работы знакомы не были. Долгие годы она считалась утраченной, о чем, в частности, и сам её автор много лет спустя говорил на I Всесоюзной конференции историков-марксистов: "Я изучал падение Жиронды, но моя кандидатская работа оказалась погребенной в университетских архивах"[55]. По словам Н.М. Лукина, своим исследованием он доказывал, что "падение Жиронды надо объяснять массовым движением на почве продовольственного кризиса, который начинается с конца 1792 г. и развертывается в начале 1793 г."[56]. Эта реплика академика позволила некоторым его биографам заключить, что в своём дипломном сочинении молодой историк "в известной степени предвосхитил Матьеза"[57], чей классический труд "Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху Террора" увидел свет только в 1927 г.
И.С. Галкин в подтверждение высокого качества ранней работы Н.М. Лукина ссылался на мнение его научного руководителя Р.Ю. Виппера, выраженное в частной беседе: «С ним[58] было интересно и полезно заниматься. Он много читал, ценил источники, погружался в их анализ… Он увлеченно и плодотворно исследовал Французскую революцию. Его дипломное сочинение "Падение Жиронды" было свежо, оригинально»[59]. Справедливости ради заметим, что это суждение 88-летний академик высказал уже в 1947 г., спустя 38 лет после того, как, прочтя дипломную работу своего ученика, поставил ему "весьма удовлетворительно" — высший балл по тогдашней шкале оценок.
И только в середине 80-х годов, словно подтверждая известный афоризм "рукописи не горят", сочинение Н.М. Лукина "Падение Жиронды" было обнаружено в Центральном государственном историческом архиве города Москвы (ныне — Центральный исторический архив города Москвы[60]) известным отечественным историографом В.А. Дунаевским. По его же инициативе были сделаны фотокопии этого документа, а затем машинописная распечатка. Работу предполагалось опубликовать в выпуске "Французского ежегодника", посвященном 200-летнему юбилею Французской революции, от чего, однако из-за большого объема рукописи (около 4 а.л.) пришлось отказаться, и фотокопии вместе с машинописным экземпляром остались в архиве редакции. В результате первое проведенное Н.М. Лукиным самостоятельное исследование так в научный оборот и не попало, а тем, кого оно могло заинтересовать, приходилось верить на слово авторам последней из его биографий, которые имели возможность ознакомиться с указанной рукописью: «Работа "Падение Жиронды" представляла собой отнюдь не ученическое сочинение, а во многих отношениях зрелое научное исследование, в котором выдвигались определенные идеи, находившие убедительное обоснование. В ней отчетливо проявилась глубокая приверженность автора марксизму»[61].
Особо отметим последнюю часть фразы, которая требует отдельного комментария. Если в период работы над "Падением Жиронды" Н.М. Лукин ещё только дебютировал как историк, то в социальном и политическом плане он был уже вполне состоявшимся человеком. Активист РСДРП, он принимал самое активное участие в первой русской революции, и к её завершению являлся влиятельным деятелем партии — членом её Московского комитета. Арестованный в 1907 г., он после четырехмесячного заключения был сослан в Ярославль, откуда смог вернуться в Москву только в конце 1908 г.[62] Таким образом, его приверженность марксизму носила отнюдь не академический характер, а являлась убеждением опытного политического бойца.
Обратимся теперь собственно к тексту "Падения Жиронды". То, что немногочисленные историки, имевшие возможность лично ознакомиться с дипломным сочинением Н.М. Лукина, подчеркнули его приверженность марксизму, далеко не случайно.
Именно она составляет, пожалуй, единственную оригинальную черту данной работы. Все остальные её достоинства, априорно предполагавшиеся биографами Н.М. Лукина, обнаружить в тексте, увы, не удается.
Это относится и к количеству привлеченных источников, и к качеству их использования. По сути, "Падение Жиронды" представляет собой реферат трех трудов французских авторов: "Истории Террора" М. Терно[63], "Политической истории Французской революции" А. Олара[64] и "Социалистической истории" Ж. Жореса[65]. Эпизодически встречаются также ссылки на книгу А. Лихтенберже "Социализм и французская революция"[66]. Иначе говоря, в том, что касается фактов, включая данные по продовольственному вопросу в первой половине 1793 г., работа Н.М. Лукина, безусловно, вторична. Если её автор в чем-то и "предвосхитил" А. Матьеза, то ничуть не в большей степени, чем историки, на работы которых он опирался.
Круг привлеченных в "Падении Жиронды" документальных источников ограничивается собранием протоколов Якобинского клуба, изданных А. Оларом[67]. Правда, использование их в работе Н.М. Лукина носит скорее вспомогательный, иллюстративный характер. Но даже будучи таковым, оно, увы, произведено крайне небрежно. И дело не только в том, что, цитируя протоколы Якобинского клуба, автор постоянно ошибается с номерами страниц или одни цитаты переводит, а другие нет, и может даже, начав цитату по-русски, в середине фразы оборвать перевод и перейти на французский (Л. 7об.). Гораздо хуже, что он путает имена выступавших и приписывает слова П.Ж.М. Шаля П.Л. Бентаболю (Л. 16), Ж.М. Купе — Б. Бареру (Л. 20-20об.), К. Демулена — Л.А. Сен-Жюсту (Л. 22), П.Ф.Ж. Робера — М. Робеспьеру (Л. 73). Иными словами, в тексте работы при всем желании довольно трудно найти подтверждение позднейшему свидетельству Р.Ю. Виппера о том, что его ученик "много читал, ценил источники, погружался в их анализ".
