Евгений Анисимов - Россия в середине 18 века
Наиболее надежным способом устранения Елизаветы от престола считалась выдача ее замуж. Но если раньше — при Петре I и Екатерине I — Елизавете подбирали пару, исходя из целей упрочения могущества России, то теперь — при Анне — цесаревну стремились выдать замуж только подальше от Петербурга и, как писал Остерман, «за такого принца… от которого никогда никакое опасение быть не может»27. Однако во всех отношениях безопасного для потомков царя Ивана Алексеевича «отдаленного» иностранного принца Елизавете так и не смогли подобрать до самой смерти Анны Ивановны.
Запутанные вопросы престолонаследия, волновавшие Анну и ее окружение, нашли отражение в деле Феофилакта Лопатинского в 1735 г. Всех подследственных спрашивали по единому вопроснику: (1) «говорили ль они, что государыне цесаревне Елизавете Петровне наследницею российского престола уже не быть того ради, что по преставлении государя императора Петра Второго о принятии императорского российского престола от господ министров было ее высочеству предлагаемо и ее высочество, как слышно было, якобы [от] того отрещись изволила…»; (4) «что оставшийся после цесаревны от голштинского герцога сын Карл Петр Ульрих наследником российской империи быть не может потому, что отец его, герцог, имея наследственное право на шведский престол, уступил это право в пользу своего сына и что он содержит веру лютеранскую»; (5) «что, кроме принцессы Анны, наследником российского престола быть некому и если кто достойный из высоких европейских герцогов сыщется к вступлению с нею в супружество, то может быть и тот по самодержавной е. в. власти и изволению быть наследником российского престола, и хотя бы он был инаго исповедания, то можно в договорах утвердить, чтоб ему быть нашей православной веры»28.
Материалы политического сыска XVIII в. нередко содержат в себе «допросные пункты», которые составлялись, как правило, на основании доноса или предшествующих допросов и ставили целью выявить противозаконные слова и поступки допрашиваемых. Перечисленные выше «допросные пункты» вызывают удивление, ибо они касались проблем, которые никоим образом не затрагивались в деле Ф. Лопатинского, а главное, создается впечатление, что от допрашиваемых добивались не противозаконных речей, направленных на ниспровержение порядка наследования, которого желала Анна, а, наоборот, речей, подтверждающих права Анны Леопольдовны и ее будущих детей на престол (пункт 5) и отвергающих право на престол Елизаветы и ее племянника (пункты 1 и 4). Примечательно, что составители «пунктов» пошли на явную фальсификацию, утверждая, что верховники предлагали Елизавете престол и она якобы отказалась. Думается, они преследовали цель прозондировать общественное мнение о том порядке престолонаследования, который хотела установить Анна Ивановна. Важнее другое — и в 1735 г. проблема Елизаветы оставалась острой и неприятной для царицы.
Поэтому не удивительно, что на протяжении всех десяти лет царствования Анны Ивановны с цесаревны не спускали глаз, следили за ее друзьями и любовниками, засылали в ее окружение соглядатаев. На следствии 1742 г. по делу Б. К. Миниха выяснилось, что в 1731 г., как только Елизавета поселилась в Петербурге, Анна приказала фельдмаршалу, «чтоб он проведал, кто к ней (Елизавете. — Е. А.) в дом ездит», ибо цесаревна «по ночам ездит и народ к ней кричит, показуя свою горячность». Миних поручил наблюдение за домом Елизаветы уряднику Щегловатову, который должен был «для того осмотру нанимать извощиков и за е.и. в…ездить и присматривать»29.
Слежка за цесаревной и ее гостями, возможно, была связана с розыскным делом гвардейцев, обвиненных в заговоре в пользу Елизаветы. 22 декабря 1731 г. Анна Ивановна писала Б. К. Миниху: «По отъезде вашем отсюда открылось здесь некоторое зломышленное намерение у капитана от гвардии нашей князь Юрья Долгорукого с двумя единомышленными его такими ж плутами, из которых один цесаревны Елизаветы Петровны служитель, а другой гвардии прапорщик князь Барятинский, которые уже и сами в том винились». И хотя «по розыску других к ним причастников никаких не явилось», тем не менее Анна приказала арестовать бывшего придворного и фаворита Елизаветы А. Я. Шубина. В 1735 г. был арестован регент из придворного хора Елизаветы Иван Петров, у которого (вероятно, по доносу) обнаружили письмо «о возведении на престол российской державы, а кого именно, того именно не изображено…». На следствии было установлено, что «письмо» представляет собой текст роли героя праздничной пьесы, исполнявшейся хором в день тезоименитства Анны Ивановны. Примечательно то, что, выпуская Петрова, начальник Тайной канцелярии А. И. Ушаков предупредил регента, чтобы он об аресте «никому не разглашал, також и государыне цесаревне об оном ни о чем отнюдь не сказывал»30.
Елизавета, зная о слежке, стремилась держаться как можно дальше от политики, однако имя ее фигурировало в двух крупнейших процессах второй половины 30-х годов XVIII в. — Долгоруких и А. П. Волынского. Немецкие дипломаты непосредственно связывали Елизавету с заговором Долгоруких, которые якобы намеревались возвести ее на престол, предварительно выдав замуж за А. Л. Нарышкина. Сами же материалы следствия показывают, что Долгорукие не только боролись с Елизаветой за влияние на Петра II, но и считали цесаревну причиной опалы их семьи при Анне. Иван Долгорукий, в частности, говорил в Сибири: «Императрица послушала Елизаветку, а та обносила всю нашу фамилию за то, что я хотел ее за рассеянную жизнь сослать в монастырь». Когда возникло дело А. П. Волынского, то некоторые наблюдатели считали, что заговорщики в своих замыслах ориентировались на цесаревну. Между тем материалы Тайной канцелярии свидетельствуют, что Волынский и его «конфиденты» не принимали всерьез Елизавету и скорее думали о привлечении на свою сторону Анны Леопольдовны. Главный доносчик по делу Волынского — его дворецкий В. Кубанец, не упустивший ни одного компрометирующего Артемия Петровича факта, говорил, что Волынский стремился «убежать цесаревны», чтобы «подозрения… не взяли б»31.
Как бы то ни было, слухи о неблагонадежности Елизаветы, о «горячности» к ней гвардейцев создавали цесаревне недобрую славу при дворе, и ее не встречали, там с распростертыми объятиями. Да и самой цесаревне, к слову сказать, мало нравилась жизнь двора. Правда, страшные попойки времен Петра и Екатерины прекратились — Анна не терпела пьяных, двор стал блистать роскошью, но живой и веселой Елизавете было скучно там. Танцы и маскарады вытеснила карточная игра, а вместо комедий зрители — в угоду вкусам императрицы — были вынуждены довольствоваться непристойными кривляньями многочисленных шутов и карлов. Не удивительно, что Елизавета стремилась укрыться в своем дворце у Марсова поля (а летом во дворце У Смольного) в кругу близких ей людей.
Двор цесаревны был невелик и не превышал (вместе со служителями) ста человек. Среди придворных полуопальной цесаревны нужно выделить камер-юнкеров двора П. И. и А. И. Шуваловых и М. И. Воронцова, о которых еще пойдет речь. Фрейлинами двора цесаревны были преимущественно ее ближайшие родственницы: двоюродная сестра Анна Карловна Скавронская и сестры Гендриковы.
Следует сказать несколько слов о родне Елизаветы со стороны матери. Как известно, Екатерина происходила из ливонских крестьян. Став императрицей, она буквально оторвала от сохи и подойника трех своих братьев — Карла, Антона и Федора Скавронских и двух сестер — Христину и Анну. В одно прекрасное утро они проснулись дворянами, богатыми помещиками и влиятельными людьми при дворе жены Петра Великого. У Карла — старшего брата Екатерины — было шестеро детей. Христина вступила в брак с С. Л. Гендриковым и имела двух дочерей, ставших фрейлинами при дворе цесаревны. Другая сестра Екатерины — Анна вышла замуж за M. Е. Ефимовского и родила трех сыновей. Императрица Анна Ивановна всегда крайне уничижительно высказывалась о мужицкой родне цесаревны и держала ее на почтительном расстоянии от двора. Впоследствии, в указе 1743 г. по спорному делу о поместье между Балк и Ефимовскими, Елизавета отмечала, что при первом разборе тяжбы в 1737 г. Анна Ивановна решила дело в пользу Балк неправильно: «…от немилости ея не токмо к оным Ефимовским, но и ко всем сродным фамилиям нашей государыни любезной матери… Екатерины Алексеевны, яко Скавронским и Гендриковым, и ко утеснению их [то] учинено»32.
Поэтому клан Скавронских — Гендриковых — Ефимовских, потеряв «кредит» при дворе, тянулся к Елизавете, видя в ней свою единственную опору и надежду. Цесаревне приходилось устраивать в столице своих подрастающих племянников, хлопотать о повышении их по службе, разбирать споры родственников, ходатайствовать в их тяжбах, ссужать деньгами — одним словом, нести тяжкое бремя высокопоставленного родственника в столице, могущество которого провинциальной родне казалось преувеличенным.
