Михаил Жирохов - Меч и огонь Карабаха. Хроники незнаменитой войны. 1988-1994
Эта цифра вызывает некоторые сомнения, так как в 1979 году все население НКАО составляло 162 тысячи человек, из них 123 тысячи армян и 37 тысяч азербайджанцев[22]. Хотя если судить по официальным данным последней советской переписи 1989 года, то население Нагорно-Карабахской автономной области составляло 189 тысяч человек (из которых 76,9 % были армянами, 21,5 % — азербайджанцами, остальные — русские, украинцы, курды, греки).
Тем не менее на основе этого волеизъявления сессия областного совета НКАО приняла обращения к Верховным Советам СССР, Азербайджана и Армении с просьбой дать добро на передачу Карабаха из состава Азербайджана в состав Армении. Естественно, что II Баку категорически отказались признать это решение. Кремлевские власти, занятые совсем другими проблемами, фактически не обратили внимание на разгоравшийся конфликт, тем самым давая возможность азербайджанским властям разрешить кризис по своему усмотрению.
Тем временем ситуация в обеих республиках накалялась. После первого прямого столкновения между азербайджанской толпой и армянскими жителями под Аскераном, в ходе которого около 50 армян было ранено и двое нападавших были убиты, заместитель Генерального прокурора СССР А. Катусев, выступая 27 февраля по центральному телевидению, сообщил об убийстве двоих азербайджанских юношей, особо подчеркнув национальность погибших. Многие исследователи небезосновательно утверждают, что именно это выступление послужило катализатором дальнейших погромов.
Спустя несколько часов в Сумгаите, что в 25 километрах от Баку, начался армянский погром. Погром, отмеченный невиданной жестокостью, продолжался три дня при полном попустительстве органов азербайджанской милиции. Милиция и скорая помощь на телефонные звонки не отвечали. Руководящие работники КП Азербайджана принимали участие в митингах, предшествовавших бесчинствам, а один из местных партийных бонз даже шел во главе толпы.
Стоит сказать, что, по всей видимости, руководство Азербайджанской ССР, если даже не КГБ в Москве, было в курсе подготовки к погрому, ведь в 1988 году «машина» КГБ с ее сетью осведомителей еще функционировала. Впервые советские войска, включая находившиеся в самом Сумгаите, получили строгий приказ: «Не стрелять». Лишь на третий день убийств советские воинские части наконец вошли в город и взяли под арест кое-какую мелкую сошку, в основном подростков[23]. По указанию Москвы сумгаитское дело было спущено на тормозах в судебном порядке, а прессу большей частью заставили хранить молчание.
Описывая первые армянские погромы, автору хотелось бы остановиться на психологическом портрете как армян, так и азербайджанцев, чтобы найти хоть какое-то логичное объяснение этим зверствам. Вот что пишет известный психолог Д. Фурман[24]:
«И армяне и азербайджанцы — не монстры, какими они стали изображать друг друга, но и не ангелы, какими они стали изображать сами себя, а обычные люди, но люди — очень разные, которым жить рядом — трудно, но очень легко раздражаться на соседа и думать о том, как было бы хорошо, если бы он куда-нибудь делся.
Армяне — народ с очень древней и очень оригинальной культурой (оригинальной прежде всего из-за того, что его религия — это особая, армянская, ветвь христианства), очень сильным ощущением своей уникальности и ценности этой уникальности, но одновременно — с очень тяжелой судьбой. Когда-то, очень давно, существовали относительно большие армянские царства, воспоминание о которых одновременно и грело, и растравляло душу армян в годины невзгод и которые превращались в их сознании во что-то совершенно грандиозное, разукрашивались фантазией, компенсирующей печальное настоящее грезами о прошлом и будущем. Но царства эти погибли давно, и уже многие столетия история армян — это история народа без государства, окруженного культурно чуждыми мусульманскими народами и подчиненного им, испытавшего множество страданий и унижений. Кто только (и сколько раз) не топтал армян, и что самое унизительное — даже не борясь с ними, а борясь друг с другом, грабя их и сгоняя с места просто «мимоходом», чтобы «не путались под ногами», как это сделал Шах Аббас во время войны с турками. Кульминация этих страданий — зверский погром, устроенный армянам турками в 1915 году, образы которого вновь и вновь встают перед глазами армян.
Естественно, что у этого народа — сильное ощущение несправедливости и трагичности «армянской судьбы», комплекс культурного превосходства над соседями и одновременно — страха перед их многочисленностью и физической силой, острое ощущение униженности своего положения (когда-то был собственный дом, а сейчас — комната в коммунальной квартире), сложное и амбивалентное отношение к будущему. И ужас перед ним, перед неумолимостью «армянской судьбы», которая может принести повторение 1915 года, — и тогда время пребывания в советском общежитии будет казаться счастливым и спокойным. Смутные надежды на то, что, может быть, судьбу все-таки рано или поздно удастся переломить и стать народом, который никто топтать не посмеет, которого все соседи будут уважать и побаиваться. Такой народ — «трудные соседи», но азербайджанцы, которые сейчас искренне удивляются, чего этим соседям не хватало и для чего они все это затеяли, никогда не были в их «шкуре», никогда не переживали того, что довелось пережить армянам.
Азербайджанцы — люди с совершенно иной психологией и культурой. Они обладают значительно меньшим ощущением своей национально-культурной уникальности и ее ценности, которая девальвируется в их сознании ценностью принадлежности к громадным общностям — мусульманской и тюркской и ролью маленьких — семейно-клановых и локальных общностей. У них и в помине нет ощущения, никогда не покидающего армян, что ты окружен врагами, которые могут тебя просто уничтожить. У азербайджанцев нет великого имперского прошлого — никакой азербайджанской империи никогда не существовало — и нет компенсаторских мечтаний о такой империи. Как и другие народы мусульманской культуры, азербайджанцы относительно легко принимают реальность, уходя в «быт», в интересы семей и локальных общностей. Им очень трудно сплотиться вокруг общенационального дела, и принципиальное различие между поведением армян в Карабахе и из-за Карабаха, продемонстрировавших поразительное упорство и сплоченность, и совершенно пассивным и «страдательным» поведением азербайджанцев в Зангезуре наглядно демонстрирует различия психологии этих двух народов. Не обладая армянским упорством, порожденным чувством, что беды и страдания — в некотором роде «норма», «армянская судьба», а потому надо стойко переносить их и, главное, выжить, азербайджанцы легко вспыхивают и легко гаснут. Но азербайджанские «вспышки» могут принимать очень страшный, жестокий и бессмысленный характер. И хотя в ходе конфликта армяне показали, что древняя христианская культура отнюдь не мешает совершать чудовищные зверства, иррациональные кровавые погромные вспышки типа сумгаитской и бакинской для их поведения не свойственны. У армян и азербайджанцев, если так можно выразиться, разные типы иррациональности. Иррациональность армян относится к области мечтаний, страхов и целей, которые тем не менее могут очень рационально и последовательно преследоваться. Иррациональность азербайджанцев — это иррациональность быстрых эмоциональных переходов от бурной и судорожной активности к «опусканию рук», принятию реальности такой, какая она есть, и погружению к «быт».
Возвращаясь к событиям 1988 года, отметим, что для локализации конфликта в регион были переброшены дополнительные силы МВД СССР. Всего к концу февраля численность группировки внутренних войск на территории Армении и Азербайджана была доведена до 13 тысяч военнослужащих. Совместными усилиями военных и местных правоохранительных органов ситуация была взята под контроль, однако конфликт исподволь продолжал тлеть.
Смеем утверждать, что именно февральские события послужили отправной точкой для создания в обеих республиках в массовом порядке военизированных формирований (именно тогда впервые советские журналисты ввели в оборот абсолютно дикое и непонятное сочетание НВФ («незаконные вооруженные формирования»), которое подхватили и государственные деятели. Особенно интенсивно этот процесс шел на территории Нагорного Карабаха.
Уже на этом этапе сказалась разница в подходах к созданию будущих вооруженных сил: с одной стороны, азербайджанцы укрепляли так называемые «законные вооруженные формирования», как то: милицию, ОМОН, прокуратуру, а армяне основной упор сделали на формирование «незаконных». Связано это было и с тем, что в начальной стадии конфликта Москва фактически приняла сторону Баку, оперируя лозунгами о «незыблемости административных границ республик».
