Дмитрий Володихин - Иван Шуйский
М., 1997) и К.Н. Леонтьеву («Высокомерный странник». М., 2000). Но все-таки наиболее зрел и значим в творчестве историка, на мой взгляд, именно цикл работ последних лет, связанных с великими историческими персонами России XVI в.
Начать было логично с монументальной фигуры царя Ивана Грозного, неизбежно витающей надо всем столетием, определяющей его восприятие в научном и массовом сознании. В 2006 г. в издательстве «Вече» вышла монография «Иван Грозный», где Володихин очертил свое видение этого образа. Образа противоречивого, яркого и трагического, как и весь грозненский век. Володихину — сравнительно редкий даже в нашей науке, не говоря уже об исторической публицистике, случай, — удалось уйти от крайностей, создать поистине достоверный образ царя и его эпохи. Не карикатурный и не приукрашенный, не очерненный и не отбеленный — исторический.
В книге 2009 г. «Митрополит Филипп» Володихин обращается к иному образу, к иному лику XVI столетия. Мятущемуся, сложному и нередко губительному, в том числе и для себя самого, характеру монарха сопоставлена и в итоге противопоставлена красота чистой святости. Володихин создает удивительный образец научной агиографии — подлинное житие христианского святого, написанное средствами современной науки. И в то же время чрезвычайно далекое от публицистической однозначности, столь хорошо известной по многим художественным описаниям столкновения царя и митрополита.
Одновременно Володихина все более занимает и другая проблема, другая тема для исторического и персональноисторического исследования — личные судьбы и общий «характер» господствующего слоя грозненской России, служилой знати. В 2009 г. выходит работа «Воеводы Ивана Грозного», включающая жизнеописания пятерых полководцев XVI в. — Д.И. Хворостинина, И.П. Шуйского,
И.Ф. Мстиславского, С.И. Микулинского и М.И. Воротынского. Начатые уже в этой книге авторские размышления о месте и роли опричнины в истории Московского государства продолжены следующей, 2010 г. — «Опричнина и “псы государевы”». Здесь опричнина последовательно показывается «глазами» царя Ивана Грозного и самих его «псов». Перед взором читателя проходят опричные аристократы — А.Ф. Басманов, Ф.М. Трубецкой, В.И. Темкин- Ростовский, А.И. Вяземский, и «худородные выдвиженцы » Ивана — М.А. Безнин и Малюта Скуратов. Произведенный в этих двух работах анализ причин и последствий опричнины позволил автору сделать убедительный вывод — опричнина являлась военно-административной реформой, вызванной противоречиями в среде самой высшей знати. Причем реформой она оказалась неудачной, приведшей ко многим трагическим последствиям — в том числе и к военным неудачам. Почти ни к каким существенным изменениям в структуре господствующего класса опричнина не привела — высшая власть в стране была и осталась в руках немногих знатнейших родов.
И вновь, как бы уравновешивая столь щедро нарисованные в этом цикле картины кровавых браней и придворных битв честолюбия, Володихин обращается к жанру историко-житийному. Книга «Царь Федор Иванович» вышла уже в 2011 г. и до сего дня являлась самой свежей работой автора. Володихин пересматривает сложившийся в научно-популярной, а отчасти и в серьезной научной литературе взгляд на последнего московского Рюриковича как на «слабоумного ». Политическими дарованиями царь действительно не обладал, однако его благочестивая кротость оказывается той единственной скрепой, которая удерживала Россию от сползания в Смуту — и которой не хватило после его кончины, при всем политическом разумении Бориса Годунова.
И вот теперь из-под пера автора вышла развернутая биография князя Ивана Петровича Шуйского, героя Псковской обороны 1581—1582 гг. и знаменитейшего противника Годунова в следующее царствование. Впрочем, как убедились уже читатели книги, ее тема гораздо шире. В ней можно найти, например, подробное описание московско-литовского противостояния за западнорусские земли. Среди главного же — Володихин продолжает начатое групповыми жизнеописаниями воевод исследование судеб русской аристократии XVI в., глубокие историософские размышления о ее характере и роли в истории Отечества.
Бремя лучших.
Об аристократии и аристократах
Володихин в рамках биографической работы, неизбежно ограниченный ими, делает, по сути, набросок, историко-психологического анализа целой сословной группы — в лице одного из лучших ее сынов. Автор размышляет: каким образом сочетались в русской аристократии XVI в. столь разнонаправленные порывы? Каким образом сегодняшний герой, спасающий страну от внешнего врага, завтра обращается в смутьяна и заговорщика, расшатывающего ее же основания? И все это как будто без перехода, нередко между другими, весьма достойными делами. Подумаем и мы вслед за автором.
Явление это — не только русское. Все древние и средневековые общества, с неизбежными отличиями, рождали один и тот же тип людей — породу воинов, созданных сражаться и править. Зародившись в глубинах варварства, когда единственным его назначением было убивать врагов на войне и в разбойничьем набеге, за тысячелетия воинский слой окреп, обернулся наследственной знатью, а с появлением государства обрел новый смысл. Ибо тем, кто защищал государство, дарована была — справедливо ли, нет ли, — власть в нем, власть над землями и народами. Власть, ограниченная лишь первым среди тех же равных — царем, королем, великим князем. С этого времени молодого «воина» сызмальства учили уже и управлять людьми — и не только в военном походе.
Воинская знать не могла быть закрытой кастой (и не была таковой на самом деле даже в Индии с ее кастовым строем). Она регулярно обновлялась, принимая в себя новых людей — большей частью на нижайшие слои, но нередко и в число аристократов, «мужей совета». Так произошло, например, с русским боярством после монгольского нашествия, литовских завоеваний и собирания земель Москвой. Очень немногие аристократические роды (что говорить о мелких служильцах!), помимо правящих Рюриковичей, достоверно выводили свои родословия из киевской эпохи. Однако аристократия действительно воспроизводила и выращивала себя, свои идеалы и жизненные принципы. Новые люди включались в старую знать, через браки и общение в рамках одних общественных структур перенимали ее наследие. Становились ею.
А взгляды этих людей на мир сильно отличались от привычных для нас представлений о «государственном человеке», да и от наших обыденных. Читая средневековые источники из любой части Европы, подмечаешь интересную черту — знатные люди той эпохи не служили абстракциям, не мыслили ими. Такие понятия, как «народ» или «государство» в нашем нынешнем понимании, были им глубоко чужды — разве что они могли апеллировать к «общему благу» при необходимости в чем-то убедить народную массу. Весь мир виделся им через призму исключительно личных отношений. Они служили конкретному, осязаемому, видимому и знакомому (более или менее) государю. Они были преданы тем, с кем находились в дружеских (не всегда прочных) и родственных (увы, тоже) отношениях. Наконец, они служили Богу. И видели в Нем такого же Государя, пусть неизмеримо высокого и далекого, но тоже доступного для понимания, для просьб о помощи в делах, для личной присяги на верность и взаимных обязательств.
И даже «земля » — не была исключением из этой системы личностного восприятия мира. Бессмысленно прилагать к «земле Русской » из средневековых памятников или «милой Франции» с другого конца Европы современные категории «национального» или «патриотического». На Руси с ее молодой государственностью, конечно, существовало острое осознание ценности силы и независимости государства как таковой — сродни древнегреческому или римскому. Однако для аристократа в любой точке средневекового мира важнее было другое. «Земля » — это родовой дом, это вместилище сородичей в самом широком смысле слова, людей своего «языка», которые доверили тебе эту «землю» в обмен на заступничество и водительство. А вследствие этого «земля » — это еще и владение, родовая собственность, которую следует защищать и которой следует править. Так было во всех слоях знати. Но прежде всего — у «сливок» ее, высших аристократов, суверенных владетелях на своих «землях» — удельных князей Руси, герцогов и графов на Западе.
Именно этот слой — лучшие (буквальное значение греческого рютос;) из лучших — испытали настоящую личную катастрофу с образованием централизованных государств. Русь, конечно, не была исключением. Более того, ситуация в Московском государстве, с его стремлением воспринять византийское самодержавие, оказалась серьезнее, чем где-либо еще. Бывшие князья-суверены оказались встроены в систему цельной, не оставившей им ни малейших суверенных прав монархии. Они отныне должны были служить ей, а править лишь тем, что она им даст за службу. Иными словами, что даст им государь — один из их же родни, по стечению обстоятельств поднявшийся надо всеми. Мало того, отнявший у этих всех то, что им принадлежало по праву... А их не учили служить. Это они учили других служить себе.
