Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
- Можно!..- с жаром сказала Манефа.- По другим местам нельзя, в скитах можно... Давно бы нас разогнали, как иргизских, давно бы весь Керженец запустошили, если бы мы без бережи жили да не было бы у нас сильных благодетелей... Подай, господи, им доброго здравия и вечного души спасения!..
Замолчала на короткое время Манефа и опять начала:
- Велик и славен был Иргиз, не нашим Керженским обителям чета, а в чьих руках теперь?.. Давеча спросили вы про царицыну грамоту. Не бывало у нас такой грамоты, а там, на Иргизе, была... Царь Павел Петрович нарочно к иргизским отцам своего генерала присылал - Рунич был по прозванию, с милостивым словом его присылал, три тысячи рублев на монастырское строенье жаловал и грамоту за своей рукою отцу Прохору дал... А тот отец Прохор сам был велик человек - сам из царского рода... (Прохор, игумен Нижневоскресенского Иргизского монастыря, лицо весьма загадочное. Он пришел на Иргиз, будучи еще молодым человеком, в восьмидесятых годах прошлого столетия н умер в тридцатых нынешнего. Обладал огромным богатством, находился в близких и каких-то таинственных сношениях с некоторыми вельможами Екатерины, Павла и Александра I. К нему-то император Павел Петрович в 1797 году присылал Рунича. Про него между старообрядцами ходили слухи, будто он сын грузинского царя, другие называли его даже сыном императрицы Екатерины II. В самом же деле Прохор был сын богатого купца Калмыкова. Отношения к нему императора Павла объясняются тем, что Прохор ссужал его значительными суммами, когда Павел Петрович был еще великим князем.). Слыхали, чай?
- Слыхала, матушка, как не слыхать,- отозвалась Марья Гавриловна.
- А как дошло дело, не помогли Иргизу ни царская грамота, ни царская порода отца Прохора,- продолжала Манефа.- Вживе был еще отец-от Прохор, как его строенье, Воскресенский монастырь, порушили; которых старцев в Сибирь, которых на Кавказ разослали, а монастырь отдали тем, что к никонианам преклонились' Единоверцам. '. Это Иргиз... А мы что перед ним?.. Всё едино, что комары да малые мушицы. Вздумают порешить - многих разговоров с нами не поведут... И постоять-то здесь за нас некому... На Иргизе, когда монастыри отбирали, хоть народное собранье было, не хотел тогда народ часовен отдавать водой на морозе из пожарных труб людей-то тогда разгоняли... А здесь что?.. Послушали б вы, сударыня, что соседушки наши любезные толкуют... Прошлым летом у Глафириных нову "стаю" рубили, так ронжински ребята да елфимовские смеются с галками-то (В заволжских лесах местных плотников нет, они приходят из окрестностей Галича, отчего и зовутся "галками".): "Строй, говорят, строй хорошенько - келейниц-то скоро разгонят, хоромы те нам достанутся..." Вот что у них на уме!.. Христианами зовутся, сами только и дышат обителями, без нашего хлеба-соли давно бы с голоду перемерли, а вот какие слова говорят!.. Теперь лебезят, кланяются, а случись невзгода - пальцем не двинут, рта не разинут... Не то что скиты - Христа царя небесного за ведро вина продадут!..
- Ну уж это, матушка, кажется, вы на них напрасно,- заступилась Марья Гавриловна.
- Давно живу с ними, сударыня, лучше вас знаю их, лоботрясов,- с досадой прервала ее Манефа.- Из-за чего они древлего благочестия держатся?.. Спасения ради?.. Как же не так!.. Из-за выгоды, из-за одной только мирской, житейской выгоды... Надо, правду говорить,- продолжала Манефа, понизив голос,- от людей утаишь, от бога не спрячешь - ины матери смолоду баловались с ребятами, грешили... Плоть, сударыня, сильна в молодые годы бывает... Слаб человек, не всякому дано плоть побороть... Ну, вот - старые-то дружки давно поженились, семьями обзавелись, а с матерями ладов не рушат... Не в ту силу говорю, чтоб матери в старых грехах с ними пребывали... А ведь и под черной рясой и на старости лет молодая-то любовь помнится...
Смолкла на минуту игуменья и потом сдержанным голосом, отчеканивая каждое слово, продолжала:
- И подати платят за них, и сыновей от солдатчины выкупают, и деньгами ссужают, и всем... Вот отчего деревенские к старой вере привержены... Не было б им от скитов выгоды, давно бы все до единого в никонианство своротили... Какая тут вера?.. Не о душе, об мошне своей радеют... Слабы ноне люди пошли, нет поборников, нет подвижников!.. Забыв бога, златому тельцу поклоняются!.. Горькие времена, сударыня, горькие!..- Неужели в самом деле скитам конец наступает? - в сильном раздумье, после долгого молчанья, спросила Марья Гавриловна.
- Все к тому идет...- покачав головой, со вздохом ответила Манефа.
- Как же вы тогда, матушка?- озабоченно глядя на игуменью, спросила Марья Гавриловна.
- Признаться сказать, давненько я о том помышляю,- молвила Манефа.- Еще тогда, как на Иргизе зачали монастыри отбирать, решила я сама про себя, что рано ли, поздно ли, а такой же участи не миновать и нам. Ради того кой-чем загодя распорядилась, чтоб переменаврасплох не застала.
- Что ж вы сделали, матушка? - спросила Марья Гавриловна.
- А видите ли, дело в чем,- сказала Манефа,- и на Иргизе, и в Слободах, и в Лаврентьеве всех несогласных принять попов, великороссийскими архиереями благословенных, по своим местам разослали - на родину, значит. Кто где в ревизию записан, там и живи до смерти, по другим местам ездить не смей... Когда до наших скитов черед дойдет - с нами то же сделают... Потому и сама я в купчихи к нашему городку приписалась, и матерей, которы получше да полезнее, туда же в мещанки приписала... Когда Керженцу выйдет решенье... нашу обитель чуть не всю в один город пошлют. Там и настроим мы домов к одному месту... Может, позволят и здешне строенья туда перевезть... Часовни хоть не будет, а все же будем жить вкупе... Не станет нынешнего пространного жития, что же делать! Не так живи, как хочется, а как господь благословит... И не я одна так распорядилась, во многих обителях и в здешних, и в Оленевских. и в Улангерских то же сделают. Вкупе-то всем жить будет отраднее.
- А мне-то как быть тогда, матушка?- тревожно спросила Марья Гавриловна.
- Вам, сударыня, беспокоиться нечего, ваша статья иная...- сказала Манефа.- Не в обители живете, имени вашего в списках нету.. путь вам чистый на все четыре стороны.
- А как меня в Москву вышлют да выезд оттоль запретят?.. Тогда что?.. Жить в Москве для меня смерти горчей - сами знаете,- говорила взволнованная Марья Гавриловна.
- Не сделают этого,- молвила Манефа.
- Как не сделают? - возразила Марья Гавриловна.- Про Иргиз поминали вы, а в Казани я знаю купчиху одну, Замошникова по муже была. Овдовевши, что мое же дело, поехала она на Иргиз погостить. Там, в Покровском монастыре игуменья, матушка Надежда, коли слыхали, теткой доводилась ей...
- Знавала я матушку Надежду. Как не знать?- молвила Манефа.- Знакомы были, письмами обсылались. И племяненку-то ее знала...
- Году у тетки она не прогостила, как Иргизу вышло решенье,- продолжала Марья Гавриловна.- И переправили Замошникову в Казань и запретили ей из Казани отлучаться... А родом она не казанская, из Хвалыни была выдана... За казанским только замужем была, как я замосковским... Ну как со мной то же сделают?.. В Москву как сошлют?.. Подумайте, матушка, каково мне будет тогда?.. Призадумалась Манефа.
- Да, и так может случиться,- сказала она.- Вам бы, сударыня, к нашему же городку в купечество записаться. Если б что и случилось,- вместе бы век дожили.. Схоронили бы вы меня, старуху...
- Капитал объявлять надо,- молвила Марья Гавриловна.
- Известно,- подтвердила Манефа.
- А капитал объявить, надо торговлю вести,- сказала Марья Гавриловна.
- Зачем?- возразила Манефа.- Наш городок махонький, а в нем боле сотни купцов наберется... А много ль, вы думаете, в самом-то деле из них торгует?.. Четверых не сыщешь, остальные столь великие торговцы, что перед новым годом бьются, бьются, сердечные, по миру даже сбирают на гильдию. Кто в долги выходит, кто последню одежонку с плеч долой, только б на срок записаться.
- Зачем же это? - с удивленьем спросила Марья Гавриловна.- Оставались бы в мещанах, коли нет капитала.- А от солдатчины-то ухорониться?..- ответила Манефа.- Рекрутски-то квитанции ноне ведь дороги стали, да и мало их что-то. А как заплатил гильдию, так и не бойся ни бритого лба, ни красной шапки... Которы сродников много имеют,- в складчину гильдию-то выправляют. В одном-то капитале иной раз душ пятьдесят мужских записано: всего тут есть - и купецких сыновей, и купецких братьев, и купецких племянников, и купецких внуков. А коль скоро все из лет выйдут - тогда и гильдию больше не платят, в мещанах остаются... Этак-то не в пример дешевле квитанций обходится, особенно коли много сродства к одному капиталу приписано.
- Ну, меня-то пускай в солдаты не забреют,- усмехнулась Марья Гавриловна.А коли мне капитал вносить, так уж надо в самом деле торговым делом заняться... Я же по третьей не запишусь.- Вам надо по первой,- молвила Манефа.- Как же можно в третью с вашим капиталом?
- А в вашем городу по первой-то много ль приписано? - спросила Марья Гавриловна.- По первой! - усмехнулась Манефа.- И по второй-то сроду никого не бывало. Какой наш город!.. Слава только, что город. Хуже деревни!..
