Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
- Злобы точно что нет,- согласилась Манефа.- Зато своенравен и крут, а разум кичливый имеет и самомнительный. Забьет что в голову - клином не вышибешь. Весь в батюшку родителя, не тем будь помянут, царство ему небесное... Гордыня, сударыня - гордыня... За то и наказует господь...
- Не в примету мне, чтоб горделив аль заносчив он был.- молвила Марья Гавриловна.
- Где ж вам приметить, сударыня? - ответила Манефа.- Во всем-то кураже вы его не видали... Поглядеть бы вам, как сцепится он когда с человеком сильней да именитей его... Чем бы голову держать уклонно, а речь вести покорно, ровно коза кверху глядит... Станет фертом, ноги-то азом распялит!.. Что тут хорошего?..
- По моему рассужденью, матушка,- сказала на то Марья Гавриловна,- если человек гордится перед слабым да перед бедным - нехорошо, недобрый тот человек... А кто перед сильным да перед богатым высоко голову несет, добрая слава тому.
- Хорошо так судить вам, Марья Гавриловна, как дедов у вас нет никаких...ответила Манефа.- А у Патапа и торговля, и горянщина, суда на Волге и вдоволь наемного народу,- значит, начальство всегда может привязку ему сделать... Оттого и не след бы ему огрызаться...
Опять же в писании сказано: "Всяка душа власти повинуется"... Чего еще?.. За непокорство не хвалю его, за гордость проклятую, а то, что говорить,человек добрый. Он ведь, сударыня,- если по правде говорить,- только страх на всех напускает, а сам-от вовсе не страшен, не грозен... Ну, а любит, чтоб боялись его... Как вздумает кого настращать, и не знай чего насулит, а потом ничего не сделает... Добро еще, пожалуй, сделает... Вот с начальством - тут уж другое дело...
- Не ладит? - спросила Марья Гавриловна.
- Всяко бывает,- ответила Манефа.- Теперь губернатору знаком, в чести у него, в милости... Малые-то начальники забижать и не смеют... Да ведь губернатор не вечен, смениться может, другой на его место сядет - каков-то еще будет?.. Опять же наше дело взять - обительское. В "губернии" ' Губернский город. ' все знают, что Патапом скиты держатся, что он первая за нас заступа и по всем нашим делам коренной ходатай... Ну как за гордыню-то его да на все скиты холодком дунут? Куда пойдем?.. Теперь же где ни послышишь - строгости: скиты зорят, моленны печатают, старцев да стариц по дальним местам рассылают. Силен и славен был Иргиз, и с тем покончили. Лаврентьев порешен, в Стародубье (Иргизские скиты были в нынешнем Николаевском уезде Самарской губернии; Лаврентьев монастырь в Гомельском уезде - Могилевской, Стародубские слободы в Новозыбковском уезде Черниговской губернии.) мало что осталось. И на заводах (Демидовские заводы - на Урале.) и на Дону, везде утеснение. Здесь покамест бог милует, а надолго ль, кто может сказать?.. Пожалуй, и нашему Керженцу близка череда... По теперешнему гонительному времени надо бы Патапу Максимычу со всеми ладить - большое ль начальство, малое ли - в черный день всякое сгодится... Ох, сударыня Марья Гавриловна, настали дни, писанием прореченные: "Искупующе время, яко дни зли суть..." Тут не гордостью озлоблять, ублажать надо всякого, поклоняться всякому - были бы милостивы... А он?.. Говорить ему станешь - ругается, просить станешь - хохочет... Намедни, как перед масленой у него гостила я, Христом богом молила повеселить чем-нибудь исправника, был бы до нас подобрее, а он, прости господи, ржет себе, ровно кобыла на овес.
- А слыхала я, матушка, Комарову скиту царская грамота дана, чтоб никогда не рушить его? - спросила Марья Гавриловна.- Говорят, такая грамота есть у Игнатьевых.
- Нет такой грамоты, сударыня,- ответила Манефа.- Посулили, да не дали.
- Отчего же так? - спросила Марья Гавриловна.
- А вот какое было дело,- начала Манефа рассказывать. - Без малого сто годов тому, когда еще царица Катерина землю держала, приходил в здешние места на Каменный Вражек старец Игнатий. Роду он был боярского, Потемкиных дворян, служил в полках, в походах бывал, с туркой воевал, с пруссаками, а как вышла дворянам вольность не носить государевой службы до смерти, в отставку вышел и стал ради бога жить... Воспомянул он тогда роды своя, как в Никоновы гонительные времена деды его смольяне, отец Спиридоний да отец Ефрем, из роду Потемкиных, бегая церковных новин, укрылись в лесах керженских и поставили обитель поблизости скита Шарпана... И доныне то место знать, и доселе зовется оно "Смольяны", потому что туда приходили на житье смольяне Потемкины и иных боярских родов и жили тут до Питиримова разоренья. Памятуя их, поревновал отец Игнатий по старой вере, иночество надел и в Комарове обитель завел... Спервоначалу та обитель мужскою была, по блаженной же кончине отца Игнатия старцы врознь разбрелись, а часовня да кельи Игнатьева строенья достались сроднице его, тоже дворянского рода,- Иринархой звали... С той поры и зачалась женская обитель Игнатьевых... Вживе еще был отец Игнатий, как сродник его, Потемкиных же роду, у царицы выслужился и стал надо всеми князьями и боярами первым российским боярином. Тем временем прилучилось батюшке отцу Игнатию в Петербурге за сбором быть. Отыскал он тамой именитого сродника, побывал у него... Тот ему возрадовался и возлюбил старца божия... Много беседовал с ним про старую веру и про наши леса Керженские. И говорил тот великий боярин отцу Игнатию: "Склони ты мне, старче, тамошних староверов на новые места идти, которые места я у турка отбил. Житье, говорит, будет там льготное и спокойное. Земли, говорит, и всяких угодьев вдоволь дадут... Лет на двадцать ни податей не надо, ни рекрутчины. Каждому, говорит, староверу казны на проезд и обзаведенье дадут... Церкви себе стройте, монастыри заводите, попов, сколько хотите, держите и живите себе на всей своей воле... И будет, говорит, на те льготы вам от царицы выдана грамота, навеки нерушимая..." Такие милости великий боярин сулил... Батюшка отец Игнатий обещался ему здешний народ приговаривать на новы места идти, и великий боярин Потемкин с тем словом к царице возил его, и она матушка, с отцом Игнатием разговор держала, про здешнее положенье расспрашивала и к руке своей царской старца божия допустила. Воротясь на Керженец, стал отец Игнатий здешний народ на новые места приговаривать... Охотников объявилось довольно, да спознали по скорости, что великий боярин Потемкин староверам ловушку подстроить хотел... Такие же речи у него со стародубскими отцами велись. Был в Стародубье тогда инок Никодим, через него то дело происходило. И тот Никодим под власть великороссийских архиереев подписался. Как спознали о том здешние христиане, про новые места и слышать не захотели... А тут по скоростибоярин Потемкин помер - тем дело и разошлось... Так, видите ли, сударыня, была та грамота на одном посуле... Народу же, уверения ради, говорится, что лежит такая у Игнатьевых... А ее никогда не бывало.
- Зачем же народ в обмане держать? - резко взглянув на Манефу, спросила Марья Гавриловна.
- Крепче бы в истинной вере стояли,- спокойно ответила игуменья.- Бывает, сударыня, что церковны попы учнут мужикам говорить, а иной раз и сам архиерей приедет да скажет: "Ваша-де вера царю не угодна... Подумайте, каково это слово!.. Легко ль его вынесть?.. А как думают мужики, что лежит у Игнатьевых государева грамота, веры-то у них тем словам и неймется... Повалятся архиерею в ноги да в голос и завопят: "Как родители жили, так и нас благословили оставьте нас на прежнем положении..." А сами себе на уме: "Не обманешь, дескать, нас,- не искусишь лестчими словами, знаем, что в старой вере ничего нет царю противного, на то у Игнатьевых и грамота есть..." И дело с концом... А мужикам внушено, чтоб они про ту грамоту зря не болтали, отымут, дескать... И теперь любого из них хоть повесь, хоть в землю закопай, умирать станет - про грамоту слова не выронит.
- Стало быть, деревенские-то усердны к скитам? - спросила Марья Гавриловна.
- Усердны! - с горькой усмешкой воскликнула Манефа.- Иуда Христа за сребреники продал, а наши мужики за ведро вина и Христа и веру продадут, а скиты на придачу дадут...
- Отчего ж они так крепко тайну держат? - спросила Марья Гавриловна.
- А им внушено, что в грамоте про ихние земли поминается, чтобы тем землям за ними быть веки вечные,- сказала Манефа.- По здешним местам ни у кого ведь крепостей на землю нет - народ все набеглый. Оттого и дорожат Игнатьевой грамотой... - По-моему, неладно бы делать так, матушка,- сказала Марья Гавриловна.
- И ложь во спасенье бывает, сударыня,- перебила Манефа.- Народ темный, непостоянный,- нельзя без того. Задумалась Марья Гавриловна. - Вот теперь Оленевское дело подымается...- молвила Манефа.- Боюсь я того дела при нонешнем времени.
- Что за Оленевское дело, матушка?..- спросила Марья Гавриловна.
- А вот какое дело,- начала Манефа.- Лет пять либо шесть тому назад одну оленевскую старочку на Дону в острог посадили за то, что со сборной книгой ходила. А в книге было прописано: "Сбор-де тот на дом пресвятой богородицы честнаго и славнаго ее успения, в обители Нифонтовых, скита Оленева". Ну, известное дело, ходила та старочка безо всякого паспорта, по простоте... До Петербурга дело дошло, и решили там дознаться, что за обитель такая Нифонтова, по закону ль она ставлена, да потому ж дознаться и обо всех скитах Керженских... И то дело шестой год лежит в губернии, от него беспокойства нам не было, а теперь, слышим, оно подымается... Слышно еще, будто и насчет Шарпана вышел указ... Какой-то злодей, прости господи, послал доношение: в Шарпанском-де скиту Казанскую икону пресвятой богородицы особне чествуют, на ее-де праздники много в Шарпан народу сбирается старообрядцев и церковников. И на тех-де праздниках старицы Шарпанской обители поставляют кормы великие, а во время-де кормов читают народу про чудеса, от той иконы бываемые. И оттого-де многие от церкви отшатилися... Правда ли, нет ли, а слухи пошли, будто велено Казанскую из Шарпана взять... Сбудется такое дело - конец Керженцу... Престанет тогда наше житие пространное!..
