"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк - Тогоева Ольга Игоревна

В пассаже о причинах, по которым сердце оказывалось неподвластным огню, историю об отравлении Германика упоминал и Плиний [1111]. О том же писал Тацит в своих «Анналах», сообщавший, что данное преступление стало делом рук Гнея Кальпурния Пизона, римского военачальника и друга Тиберия [1112]. Он, впрочем, сомневался в том, что после сожжения сердце приемного сына императора было найдено нетронутым, поскольку и более ранние авторы, на которых он опирался, по его собственным словам, не проявляли в данном вопросе единодушия [1113].

Впрочем, история Германика была далеко не единственным случаем отравлений, о которых слышали современники Жанны д'Арк [1114]. Значительно ближе к ним по времени оказывалась, к примеру, подозрительная смерть Филиппа Брабантского в 1430 г. Вокруг этого печального события практически сразу возникли слухи о возможном отравлении, а потому наследнику усопшего герцога, Филиппу III Доброму, герцогу Бургундскому, пришлось специально доказывать, что его предшественник умер естественным образом, для чего, в частности, из трупа было извлечено и изучено сердце. Франк Коллар, посвятивший данному эпизоду специальное исследование, отмечал, что врачами, проводившими осмотр, по-видимому, двигали как раз представления о том, что сердце отравленного человека не сгорит, хотя остается неизвестным, пытались ли они действительно воспользоваться этим способом проверки [1115]. Что же касается Жанны д'Арк, то намек на ее возможное отравление содержался в материалах процесса по реабилитации. По свидетельству двух врачей, осматривавших девушку в 1431 г., внезапную болезнь, поразившую ее в тюрьме Руана весной того года, она сама связывала с преподнесенным ей епископом Кошоном жареным карпом, которого она отведала за ужином [1116].

Любопытно при этом отметить, что из двух прослеживаемых по текстам XV в. интерпретаций сюжета о несгоревшем сердце Жанны д'Арк Колетт Бон в своем специальном исследовании не использовала ни одной. Она предложила совершенно оригинальное объяснение, согласно которому на возникновение данной легенды влияние оказало захоронение сердца Карла V в Руанском соборе [1117]. Проблема, однако, заключается в том, что данная гипотеза не подтверждается источниками: ни один из известных нам откликов на смерть Орлеанской Девы не устанавливал даже косвенной связи между сердцами короля и девушки.

Более того, французская исследовательница не учла еще одного важного обстоятельства. Помимо Карла V захоронить свое сердце в Руанском соборе завещал еще один средневековый правитель — Ричард I Львиное Сердце. Таким образом, речь, скорее, следовало вести о весьма специфическом посмертном «споре» двух королей — Франции и Англии — по вопросу владения Нормандией, которой они оба, образно выражаясь, отдали свои сердца [1118], а не о том, как сам факт подобного захоронения повлиял на трактовку эпопеи Жанны д'Арк. С этой точки зрения значительно больший интерес представляла история, приключившаяся с сердцем другого английского монарха, Генриха II, захороненным в Фонтевро, но в результате революционных событий конца XVIII в. оказавшимся в собрании курьезов жителя Орлеана, профессора Кретте. В 1825 г. ряд экспонатов этой коллекции (в том числе и сердце короля) были выкуплены местным Историческим музеем, где и оставались вплоть до 1857 г., когда монсеньор Джеймс Джиллис, епископ Лимиры и апостолический викарий Эдинбурга, прибыл в Орлеан по приглашению епископа Феликса Дюпанлу, произнес панегирик в честь французской героини в день ее праздника 8 мая [1119] и посетил музей. Он пожелал перезахоронить на родине сердце Генриха II, которое и было ему торжественно передано «в знак [памяти] о Жанне д'Арк» [1120].

Интерпретация Колетт Бон, согласно которой на возникновение легенды о несгоревшем сердце Орлеанской Девы повлиял сам факт захоронения в соборе Руана сердца Карла V, не представляется мне, таким образом, обоснованной. Одно тем не менее остается совершенно очевидным: созданные в середине XV в. тексты не позволяют сделать однозначный вывод о том, какой из имеющихся версий событий придерживались современники французской героини.

Авторы второй половины XV в., впрочем, также не облегчают данную задачу. Никто из них не размышлял о том, зачем в ходе процесса по реабилитации Жанны д'Арк была создана легенда о ее несгоревшем сердце и как она была воспринята окружающими. В лучшем случае они упоминали о самой смерти девушки, приписывая ей мученический либо чудесный характер. Еще Парижский горожанин отмечал в своем «Дневнике», что «весьма многие» воспринимали Орлеанскую Деву как «мученицу» [1121]. Матье Томассен в Registre delphinal писал о том, что во время ее казни «происходили чудеса» [1122]. Более подробно на этом сюжете останавливался Тома Базен в «Истории Карла VII»: по его мнению, останки Жанны, превратившиеся в пепел, палач собрал и выбросил в Сену именно для того, чтобы они не стали реликвиями после ее смерти [1123]. И далее хронист продолжал развивать свою мысль:

Казалось бы, подобные отклики на события 1431 г. должны были вновь свидетельствовать о том, что во второй половине XV в. Жанна д'Арк уже воспринималась соотечественниками как святая, а потому рассказанную на процессе по реабилитации историю о несгоревшем сердце также следует интерпретировать в данном ключе. Однако в тех же самых источниках мы находим и указания — пусть косвенные — на разделяемую некоторыми авторами версию с отравлением. Упоминавшийся выше Парижский горожанин, к примеру, писал о том, что весь пепел, оставшийся после казни Девы, был выброшен в реку для того, «чтобы от него не могло воспоследовать никакого колдовства» [1125]. Ту же информацию сообщал анонимный автор «Хроники францисканцев» [1126]. Иными словами, сердце Жанны, не сгоревшее из-за отравления, вполне могло рассматриваться современниками как сильный амулет для наведения (или снятия) порчи [1127].

Таким образом, вопрос о том, как трактовалась история о сердце Орлеанской Девы во Франции XV в., действительно остается открытым. Отсутствие устойчивой традиции в интерпретации данного сюжета тем не менее интересно уже само по себе, поскольку дает нам в руки любопытный (и весьма надежный) ключ к пониманию того, как «прочитывалась» история Жанны д'Арк позднее, уже в Новое время. Отношение к этому эпизоду последующих поколений авторов, писавших о французской героине, выступает своеобразным маркером их политических, религиозных и моральнонравственных представлений.