Александр Костин - Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
«Дедушка Карелин жил на заимке в хребтине водораздела Нижней Тунгуски и Лены, на волоке. В свои более чем преклонные годы был он боек и остер на язык. И вот что я услышал от него, впрямую относящееся к толкованию одного места из «Слова о полку Игореве»:
– Веришь, паря, нас трое, их бо осемь! Мы, конечно, с промысла выходили. Много пушнины взяли по тому году. В торбовиках несли, да еще нартешкой тянули. В торбовиках, конечно, соболь – много его тем годом тайга уродила. В нарте беличье тащили – тоже факт немалый. Сели они на нас! Выкатывай зажиток! И ножищами дразнятся. А у нас по рукам только пальцы! Куда денешься супротиву их ножей. Эх, ребята, говорю своей дружине, помирать, так с песнею! Оспинимся, братцы! Да в сапоги их! В сапоги, раскатись мое плечо. Похваталися и в драку…
Укололо меня это – «в сапоги». Не понимаю я, что же дальше произошло. А дедушку не спросить: разгорелся воспоминаниями, катит как на рысях.
– В сапоги! В сапоги их разбойничков…
Может быть, «в сапоги» – пуститься бежать? Но тогда зачем же «оспиниваться», то есть встать в оборону спиною друг к другу…
А дедушка:
– Веришь, нет?! Всю ту кумпанию версты три гнали криком великим. Трех разом смели, одного потягом достали – харч выкинул, другие баско бегали – ушли в леса… И только дух перевел дедушка, спрашиваю его:
– Не пойму я что-то, как это в сапоги взять? Ногами отбиваться, что ли?
– Какой! – махнул рукою. – Разве супротив ножа нога сила…
И объяснил все по порядку. По его рассказу получалось, что сапог – не что иное, как тяжелая коряжина с корневищем на конце – знаменитая русская дубина. Единственное и страшное оружие доведенного до отчаяния мирного человека. С таким «сапогом» ходили на обидчиков наши предки – землепашцы и ремесленники <…>. Вспомним строку из «Слова о полку Игореве»: «Тіи бо бес щитовь съ засапожникы кликомь плъки побѣждають…»
Все, кто переводил памятник, были вроде бы едины в своем толковании слов «засапожникы кликомъ». И на современном эта строчка звучала так: «Они ведь без щитов, с засапожными ножами, кликом полки побеждают…» <…>.
Читатель знает, что речь в этом отрывке идет о народной рати – ополчении, которое выходило на брань, чтобы защитить родные дома.
Представьте себе на мгновение такое вот народное ополчение XII века, сплошь обутое в сапоги да еще с ножиками за голенищами. Трудно представить! Ну а если представить? То как же только с ножами, которые можно спрятать за голенища сапог, без щитов возможно победить полки, закованные в железные доспехи, отлично вооруженные, да к тому же конные? Пешее войско было в те времена только оборонительное, созданное для защиты Родины. И тут против конных завоевателей с ножичком ничего не поделаешь!
А вот с «сапогом», да еще с засапожным кликом – дело совсем другое <…>. И тут уж не засапожный ножичек, но великая дубина вхрясь разносила кованые доспехи, ломала копья, выбивала мечи из рук, укладывала на колени заморских иноходцев.
Что такое «сапог», теперь ясно, но что за великое оружие «засапожный клик»?
В «сапоги» вставали и шли на врага не молча. Тут проявлялась особая народная тактика. Ополчение с дубьем-сапогами катило на захватчиков с великим криком. Впереди, оплечь друг к другу, шли самые сильные, молодые и ловкие, следом люд послабее, а уж за ними только «клик» – оруны от мала до стара – всем миром. Перед такой ратью действительно отступали регулярные войска.
Волнуясь, открываю словарь Даля. Есть ли в нем подтверждение слову, услышанному и записанному мною от старого таежника? Не прошел ли мимо него великий рачитель нашего языка? Не прошел: «Сапог, или сапог с корнем» – пень с корневищем и корневым суком»[333].
Вот и дружинники в рассказе С. Герберштейна «взяли» своих обидчиков, правда, не «в сапоги» – жидковат был для такого грозного оружия «противник», – а «в батоги»: для своих провинившихся рабов в самый раз.
Напрасно искали мы в Энциклопедии «Слова» статью, посвященную Ю. Н. Сбитневу. Видать, не заметили этот интересный рассказ писателя все сведущие энциклопедисты «гнезда» Д. С. Лихачева. Однако мы ошиблись, оказывается, рассказ не только заметили, но малая часть его, посвященная не менее загадочному слову, «бѣля», была опубликована в сборнике «Слову о полку Игореве – 800 лет» (М., «Советский писатель». 1986. С. 494—495) под заголовком «Языком далеких предков». Волнуясь, как в свое время волновался Юрий Сбитнев, открывая словарь В. И. Даля в поисках комментария на слово «сапог», ищем в первом томе ЭСПИ статью «Бела». На 93 странице в статье М. А. Салминой читаем: «Ю. Н. Сбитнев полагает, что под словом бела следует подразумевать «рабыню»: каждый должен был отдать дочь, или жену, или сестру»2.
Суховато, конечно, да и не понятно: «каждый» – это кто? Каждый мужчина, выходит, даже если это неженатый юноша, не имеющий сестер? Такого юношу захватчики полонили охотнее, чем молодую девушку: на невольничьих рынках молодые русичи «пользовались спросом». А как в подлиннике?
Трудно удержаться, чтобы не привести великолепную зарисовку писателя, повествующую о том, как однажды после страшной войны в 1945 году он услышал трагический рассказ русской женщины о своих дочерях, которых немцы увезли в Германию.
«Меня всегда ставило в тупик современное толкование строчки – «по белке от двора», – несовместимое со всем, о чем говорилось в «Слове» («…а погніи сами, побѣдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бѣлѣ отъ двора»). И главное, как говорилось: смысл и ритмы слиты воедино, все подчинено величайшему ощущению – истинной трагедии. И вдруг в конечном результате – дань всего лишь по белке от двора. Откупись беличьим хвостом и живи себе дальше припеваючи, махнув на беды Родины рукой. Нет! Так не бывало в нашей истории. В самом «Слове» это определено как тяжелейшая, неоплатная дань – «емляху дань по бѣлѣ отъ двора». Не подойдет тут и «бель» – серебряная монета Древней Руси!
И вспомнил однажды рассказанное той русской женщиной в сорок пятом году. А говорила она о дочерях, которых «побелью» увезли в Германию.
Нет, не белку требовали захватчики от мирной семьи, каждый дом должен был дать рабыню – дочь, жену, сестру. «Побела» – рабыня на продажу, от сохранившегося тоже в словаре Даля слова «обел» – крепостной, раб, холоп.
Такой она была, эта неоплатная дань»[334]. А теперь, уважаемый читатель, сравните это, как бы слезьми омытое определение «побелы» с сухой, казенной справкой М. А. Салминой, автора замечательной книги «Повести о начале Москвы» (1964 год).
А как у В. П. Тимофеева? Он в указанном фрагменте «Слова»: «…а поганіи сами, побѣдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бѣлѣ отъ двора…» – сосредоточил свое внимание на первой половине фразы, высказав интересную трактовку словосочетанию «с победами». Приводим без купюр его небольшую статью: «О половецких победах».
«А поганіи съ всѣхъ странъ прихождаху съ побѣдами на землю Рускую» – так обычно и переводится: «с победами». С чего бы это? Половцы лишь в самых редких, исключительных случаях одерживали военные победы над русскими дружинами, а захват и разграбление селений с мирными горожанами, увод пленников не могут быть названы «победами» в современном смысле. Так о чем же речь?
Со времен Средневековья слово победа претерпело поистине удивительную смысловую метаморфозу. Возьмем примеры из Печорских и Онежских былин: «Победушки над собой не ведаешь!»; «Как не знаешь ты великой победушки: вот приехали-то русьскии богатыри, увезли мою-то сестрицу родимую… Они ее в полон взяли, во полон може взяли да обесчестили!». Здесь, как и в современном ярославском диалекте, победа означает «бедствие, несчастье». То, что сейчас стало исключением, раньше являлось правилом. В Куликовском цикле: «и возверзем печаль на восточную сторону в Симов жребий и воздадим поганому Мамаю победу».
То же относится и к другому месту в «Слове»: «а поганіи сами побѣдами нарищуще нa Рускую землю, емляху дань по бѣлѣ отъ двора». Никто не приходил и не нарыскивал «с победами на Русскую землю»! С бедой – «да»! С разорением – «да»! С разграблением – тоже «да»! И употребленное здесь слово нарищуще подкрепляет смысл тех самых несчастий. Происходит оно от ристати, породившего корысть в его первичном значении – «военная добыча».
Сравним фразы из Куликовского цикла: «и воздадим поганому Мамаю победу», «Мамай же, видев победу свою, нача призывати боги своя… и не бысть ему помощи от них». С течением времени произошло переосмысление: воздали победу = одержали победу. Соответственно, и современное победный изначально означало «несчастный, обездоленный, разоренный»: «Много печалования творя… о победных людех, еже в опале у государя великаго князя»; «Пожалей-ка нас, несчастных, пожалей да победных», «Гди-ти победная головушка ночуе»; «Победное мое дитятко».
