Найджел Клифф - В поисках христиан и пряностей
Индусы отказывались ему верить. Он же командор, утверждали они: как офицеры могут ослушаться малейшего его приказа?
Сбившись в кучку, португальцы обсудили создавшееся положение. Теперь да Гама был твердо намерен любой ценой не допустить, чтобы корабли вошли в порт; едва они окажутся там, объяснил он, их дальнобойные пушки окажутся бесполезны и корабли легко будет захватить. А когда индусы захватят флотилию, первым убьют его самого, а после всех остальных. Его спутники согласились – они уже пришли к тому же выводу.
День тянулся, напряжение нарастало. Ночью вокруг дома выставили сотню стражников, которые следили за узниками по очереди. Они были вооружены мечами, обоюдоострыми секирами, луками со стрелами и явно скучали. Португальцы были уверены, что их одного за другим выведут и в лучшем случае изобьют, хотя все-таки сумели неплохо поужинать местными блюдами.
На следующее утро вернулся вали и предложил компромисс. Поскольку командор сообщил заморину, что намерен выгрузить свои товары, то должен приказать это сделать. По обычаям Каликута, выгружать груз следует без малейшего промедления, а купцам и матросам – оставаться на берегу, пока не закончат свои дела. На сей раз будет сделано исключение, и командор с людьми может вернуться на корабль, едва прибудут товары.
Да Гама ничего подобного не обещал, но поскольку находился не в том положении, чтобы спорить, сел и написал письмо брату. Он объяснил, что его держат в плену, хотя и постарался подчеркнуть, что с ним хорошо обращаются, и велел Паулу послать некоторое количество – но не все – привезенных для торговли товаров. Если он не вернется вскорости, добавлял командор, Паулу следует счесть, что он все еще пленник и что индусы пытаются захватить корабли. В таком случае Паулу следует отплыть в Португалию и представить отчет королю. В завершение он добавлял, что надеется, что Мануэл отправит большой боевой флот и освободит его.
Паулу тут же приказал погрузить в шлюпку некоторое количество товаров, хотя после жаркой дискуссии с гонцами послал весточку, что не сможет снести бесчестья, если уплывет домой без брата. Он надеется, добавлял он, что с Божьей помощью их малый отряд сумеет его освободить.
Шлюпка причалила к берегу, и товары были перенесены на пустой склад. Вали сдержал слово, и да Гаму с людьми отпустили. Они вернулись на корабль, оставив клерка Диегу Диаша с помощником присматривать за товаром.
«Этому мы сильно обрадовались, – записал Хронист, – и вознесли благодарность Господу, что уберег нас от рук людей, у которых разума не больше, чем у животных» [390].
Глава 12
Опасности и удовольствия
Солнце садится на Малабарском берегу огромным огненным шаром, величественно погружающимся в Индийский океан. Небо одевается оранжевыми и лимонными, кремовыми и голубыми сполохами. Закатные лучи ложатся и на кучевые облака над морем, подсвечивая это бугристое днище небес. Над сушей перистые облака приобретают изысканный, но яркий фиалковый оттенок и словно бы гладят верхушки пальмового леса. Прилив разбивается о берег мелкими подернутыми бронзовым отливом волнами; комья водорослей, последние лодки на море и вороны, летающие меж ветвями деревьев на берегу, четкими силуэтами выделяются на фоне умирающего заката. День тускнеет в буйстве бирюзово-лазурного, щербетно-желтого, лососево-розового, коричневого и песочного, и когда темнеют и превращаются в акварельные пятна синего, серого и белого цветов облака, на Каликут спускается ночь.
Даже самые закаленные матросы не остались безразличны к красотам Индии. Однако старые легенды о притаившихся в раю опасностях обернулись истинной правдой. Для португальцев все-таки нашлись змеи, охраняющие перечные плантации Востока.
В дни, последовавшие за возвращением да Гамы на корабль, через португальский склад тек мерный ручеек посетителей – но не покупателей. Мусульманские купцы приходили как будто лишь насмехаться, и несколько дней спустя да Гама послал во дворец гонца с официальной жалобой на дурное обращение с ним самим, с его людьми и его товарами. Он подчеркнул, что ожидает приказов заморина; он и его корабли к услугам правителя, пока тот решает, какие принять меры.
Гонец быстро вернулся в сопровождении знатного наира, которого назначили охранять склад, а также семи или восьми купцов, которым полагалось осмотреть товары и купить те, что они сочтут годными. Заморин, доложил гонец, разгневался на людей, взявших в плен командора, и намерен наказать их за то, что вели себя не по-христиански. Что до мусульман, он дает португальцам право, не страшась наказания, убить любого, кто без спросу войдет в их склад. Не зная, насколько велико могущество короля Португалии, правитель Каликута решил подстраховаться.
Купцы провели в Панталайини восемь дней, но и на них товары из Европы тоже не произвели впечатления, и они ничего не купили. Мусульмане держались на расстоянии, но атмосфера быстро накалялась. Всякий раз, когда португальские матросы высаживались на берег, их соперники плевали наземь. «Португалия, Португалия!» – шипели они, превращая название их страны в издевку. Да Гама приказал своим людям над таким смеяться, но терпение истощалось.
Становилось мучительно ясно, что никто в Панталайини не купит ни одного тюка португальского сукна, и да Гама послал еще одного гонца заморину, прося разрешения переправить товары в сам Каликут. И вновь правитель удовлетворил просьбу и приказал вали собрать группу носильщиков, которые перенесли бы все на спинах. Это, заверил заморин командора, делается за его собственный счет; ничто принадлежащее королю Португалии не будет облагаться в его стране дополнительными поборами.
К тому времени наступило 24 июня. Могучие морские валы раскачивали корабли, и крупные капли стучали по палубам. Непроданные товары держали путь в Каликут на спинах и в лодках, но мало кто ожидал, что от этого будет какой-то прок. Да Гама пришел к выводу, что его брат с самого начала был прав, и поклялся никогда больше не ступать на чужой берег. В сложившихся обстоятельствах он счел, что следует позволить своим экипажам хотя бы как-то возместить провал их миссии, обменяв немногие пожитки на пряности. Самым безопасным будет, сказал он, чтобы на берег сходили по одному человеку с каждого корабля за раз; тем самым у каждого будет свой черед, но на берег не высадится соблазнительно большая группа потенциальных заложников.
И они уходили по двое и по трое – мимо вытянутых на берег лодок, рыбацких хижин и крошечных храмов, мимо играющих и танцующих под дождем детей, по длинной дороге в Каликут. Они мельком видели расписанные ярко-синим с зеленью сводчатые павильоны среди пышных цветников и садов и с удовольствием наблюдали за вездесущими серыми обезьянками, которые вставали на задние лапы, скрежетали зубами и исчезали внутри храмов. Будь то роскошный или простой, каждый дом имел при входе большую веранду с натертым деревянным полом, чистым, как стол, где чужакам с готовностью давали еду и питье и место для отдыха. После недавних испытаний португальцы с облегчением обнаружили, что хотя бы простые индусы гостеприимны к своим единоверцам. Матросов, писал Хронист, «принимали в своих домах вдоль дороги местные христиане, которые выказывали большую радость, когда кто-то входил в дом, чтобы поесть или поспать, и давали им щедро от всего, что имели» [391].
После года стесненной жизни на корабле и чисто мужского общества путешественники беззастенчиво заглядывались на индусок. Те ходили голыми до пояса, хотя носили много украшений на шее и предплечьях, на запястьях и ступнях. В зияющие отверстия в ушах они вставляли золото и драгоценные камни, и очевидно, писком моды было растянуть мочки ушей на максимально возможную длину; супруга заморина, сообщал один путешественник, имела мочки до сосков грудей. К своему несомненному восторгу, матросы вскоре обнаружили, что среди большинства представителей высшей и средних каст брак не является священным союзом. Женщины могли брать себе по несколько «навещающих мужей» разом, у самых популярных таких мужей было десять и более. Мужчины объединяли ресурсы, чтобы содержать свою жену в ее собственном доме, и когда один муж приходил с ночным визитом, то оставлял свое оружие прислоненным у двери – в знак того, чтобы другие держались сегодня подальше.
Женщины тоже рассматривали португальцев: они были равно озадачены тем, как бледнолицие мужчины путаются в обременительной одежде и сильно потеют на жаре. Возможно, кое-кто зашел во взаимном интересе чуть дальше; если нет, то «публичные женщины», бывшие по совместительству и женами, имелись повсюду. В обществе, где существовал узаконенный институт куртизанок и была развита храмовая проституция в облаках восточных ароматов, европейским мужчинам казалось, что они попали в своего рода сексуальный рай, – и это открытие, вероятно, стало причиной немалых нравственных терзаний и еще больших грешков. Однако у удовольствия была своя цена. Никколо де Конти много раз встречал лавки, которыми заправляли женщины и в которых продавали странные предметы размером с небольшой орех, изготовленные из золота, серебра или меди и позвякивающие как колокольчик. «Мужчины, – объяснил он, – перед тем как взять жену, идут к этим женщинам (иначе брак может быть расторгнут), которые во многих местах надрезают кожу детородного члена и помещают между кожей и плотью – на свое усмотрение – до десяти таких «бубенцов». После кожу зашивают, и через несколько дней детородный член исцеляется. Так здешние мужчины поступают, чтобы удовлетворить сладострастие своих женщин: из-за этих утолщений члена женщины получают большое удовольствие от соития. Члены иных мужчин растянуты до самых ног, так что когда они идут, то позвякивают и их можно слышать издалека» [392]. Но не Конти: итальянец, пусть и терпел «насмешки женщин по причине малого члена и получал предложения это исправить», был не готов доставлять удовольствие другим ценой собственной боли.
