Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Либералам его слова понравились. А однопартийцы-консерваторы были в шоке. 138 человек, а может, и больше взбунтовались против руководства партии. Август Стаффорд вопрошал: «И что же, по-вашему, я должен соглашаться, когда Дизраэли утверждает, что нет разницы между теми, кто распял Христа, и теми, кто преклоняет колени перед распятым Христом?» Тори обнажили свои первобытные инстинкты. Они вновь предстали перед публикой как партия лозунга «Ни папства, ни евреев!». Их лидер Бентинк в отчаянии покинул свой пост — от стыда за реакционный дух, исходящий от однопартийцев.
Несмотря на протесты тори, закон прошел через палату общин. Нов палате лордов вопросу еврейской эмансипации предстояла пытка пострашнее. В день, когда состоялось обсуждение, в мае 1848 года, жена Лайонела Шарлотта сидела, ожидая возвращения мужа из Вестминстера. Они вернулись в 3.30 утра. Лайонел все еще улыбался — «он всегда был тверд и сдержан», — но другие Ротшильды и их сторонники были вне себя от ярости и возмущения. Ей запретили читать газетные отчеты о дебатах — это был просто стыд и срам!
«Я уснула в пять и опять встала в шесть; мне снилось, что огромный вампир жадно сосет мою кровь… Как выяснилось, когда огласили результаты голосования, рукоплескания и крики одобрения раздались… по всей палате лордов! Ну чем мы заслужили такую ненависть?! В пятницу я весь день рыдала и плакала от обиды, не в силах успокоиться».
Совет епископов выступил против закона, особенно Уилберфорс, который пошел еще дальше — он стал отрицать теорию эволюции и выступил полным идиотом. Герцог Камберленд, дядя королевы, сказал, что это «ужасно» — допускать в палату общин людей, которые отрицают существование нашего Спасителя.
В конце концов Лайонел пошел на рискованный (хоть и предсказуемый) шаг. Он просто подкупил членов палаты лордов. «Не плати им, пока закон не утвердят, — советовал ему его брат Нат. — Ты так доверяешь им, когда речь идет об этом законе. Потом происходит голосование, а кто как голосовал — ты ничего об этом не знаешь». Он даже было начал операцию по подкупу принца Альберта, потому что супруг королевы, как говорили, имел влияние на лордов.
В июле 1850 года, за несколько дней до того, как Лайонел сделал еще одну попытку занять свое место в парламенте, произнеся модифицированную версию присяги, он внес 50000 фунтов стерлингов в фонд финансирования любимого проекта принца Альберта — грандиозной выставки, гордостью которой был Хрустальный дворец в Гайд-парке. Когда вы смотрите сегодня на великолепное наследие Альбертополиса, Всемирной выставки 1851 года с ее музеями, Альберт-Холлом — вспомните Лайонела Ротшильда, борьбу за еврейскую эмансипацию и тонкое искусство подкупа королевской особы.
В 1857 году, после десяти лет упорной борьбы с британским истеблишментом, Лайонелу наконец-то позволили занять его место в парламенте. По предложению графа Лукана (еще не остывшего от кровавой бойни в Крыму, которую он учинил) палата общин согласилась изменить процедуру, и евреям разрешили приносить клятву верности, пропуская слова «с истинной верой христианской».
Это была полная и окончательная победа Лайонела, его семьи и их несгибаемой воли. И дело не в том, что он стал постоянно заседать в палате общин и регулярно выступать с речами и все такое, — нет, это просто было делом принципа. Лондонские Ротшильды оказали огромные услуги своей приемной родине. Они финансировали войну с Наполеоном и тем самым, как теперь говорят, «спасли континент от тирании».
Они помогли превратить Лондон в международный рынок ценных бумаг и тем самым укрепили его статус финансовой столицы мира. Они показали, как частные инвестиции позволяют осуществлять большие инфраструктурные проекты, особенно строительство железных дорог, которые так важны для стабильности и конкурентоспособности. Они помогли Британии заполучить в собственность Суэцкий канал, что принесло империи неизмеримые преимущества.
Благодаря упорству Лайонела они добились чего-то еще посерьезнее. В то время когда другие города Европы после 1848 года захлестнула волна антисемитизма, Лайонел помог провести пусть небольшие, но давно назревшие изменения законодательства во имя гуманизма и здравого смысла. Ротшильды немало сделали для открытости, терпимости и плюрализма. А эти жизненно важные черты и теперь, вот уже 150 лет, обеспечивают привлекательность Лондона и так трагически контрастируют с тем, что произошло в Германии — на родине Натана Мейера Ротшильда, в стране, которая потом стала главным экономическим конкурентом Британии.
Следует отметить, что Ротшильды XX столетия не смогли повторить успехов своих предков. В какой-то момент семья упустила возможность прорыва в Америке, и, наверное, в своей борьбе за интеграцию в общество они зашли слишком далеко. Они не только подражали Барингам, вылезая из кожи вон в борьбе за пэрство, они поддались пороку всех успешных торговцев нашей страны и практически переродились в натуральных аристократов-феодалов, разодетых в твидовые костюмы и стреляющих куропаток.
Семья понастроила кучу огромных стилизованных замков и дворцов по всей Британии и континенту — сорок один, по последним подсчетам — от Ганнерсбери-парка до Уоддесдона, от Ферьера-ан-Бри до Кап-Ферре. Такие вещи требуют времени и ухода. Нужно дрессировать лошадей, нужно лелеять дендрарии, нужны слуги, к которым нужно относиться деликатно. Все это распыляет финансовую мощь. Натан Мейер этого не одобрил бы.
Сегодня на глянцевых обложках и в заголовках иногда мелькает какой-нибудь молодой Ротшильд, устроивший сногсшибательную вечеринку на яхте у побережья бывшей Югославии. Но никто не станет с ним советоваться, если потребуется начать войну. Ганнерсбери-парк, загородную «дачу» Натана, превратили в музей. Уоддесдон продали семье Гетти, а Пиккадилли, № 148, просто испарился.
Но если кто любит исторические реликвии — им будет приятно узнать, что N. М. Rothschild все там же, где была при Дизраэли, и эта фирма продолжает давать дельные советы по вопросам финансирования и транспортной инфраструктуры. Именно к ее услугам прибегли при создании государственной службы «Транспорт Лондона», когда окончательно решили закрыть безобразную «Службу частно-государственного партнерства» и создали более совершенный план модернизации метро.
Когда я размышляю о варварском сносе Пиккадилли, № 148, и утраченном спокойствии Парк-лейн, я вспоминаю о другом потенциально важном элементе транспортной инфраструктуры. Где-то в анналах департамента транспорта пылится блестящий план, позволяющий совместить скорость и практичность городского шоссе Эрнста Марплза и при этом превратить Парк-лейн и западную часть Пиккадилли в нарядный и изысканный цветочный бульвар, какими они когда-то и были. Можно поместить Парк-лейн в тоннель, а деньги на это привлечь за счет продажи дорогущей недвижимости, которую построят на западной стороне улицы — там, где Марплз крушил дома своей шар-бабой.
Конечно, обойдется все это недешево и придется обратиться в банк за финансовой помощью под разумный процент. Лайонел Ротшильд точно знал, как это делается, но и сейчас в Лондоне есть множество банков, которые хорошо усвоили его уроки.
В тот год, когда проходила выставка, которую финансировал Лайонел Ротшильд, сотни тысяч, если не миллионы лондонцев жили в бедности, в хибарах, заваленных кучами мусора, которые смердели так, что эта вонь — по словам Чарльза Диккенса — могла свалить и быка.
Самые бедные едва ли могли позволить себе купить входные билеты, и карикатуры того времени изображали бедняков с вытаращенными глазами, прижавшихся лицом к окну. Их слабо утешало, что они жили в самом передовом городе мира, которому небесами предначертано повелевать морями и собирать богатства планеты на алтарь Мамоны, построенный принцем Альбертом в Кенсингтоне.
На современный вкус, эта Всемирная выставка является апофеозом самых неприемлемых взглядов — ничем не обузданного капитализма, расизма, колониализма, империализма, а также сексуального и культурного неравенства.
Поэтому не следует забывать, что викторианский капитализм дал возможность настолько поднять уровень жизни и бытовых удобств, что это привело к величайшей социальной революции с начала книгопечатания: я имею в виду эмансипацию женщин. К концу столетия на улицах появились суфражистки, требующие избирательного права для женщин. Задолго до этого в Лондон приехали две женщины, которые бросили мужчинам вызов — они не согласились с отказом в удовлетворении своих требований. И одна из них принадлежала к этническому меньшинству.
Деньги — это Бог нашего времени, а Ротшильд — пророк его.
Генрих Гейне. Sämtliche Schriften, Vol. VПИНГ-ПОНГ
Из всего, что дали миру викторианцы, самым вездесущим, конечно, является спорт. Помню, весь мир был в шоке, когда президент ФИФА Зепп Блаттер заявил, что футбол изобрели в Китае, — кто-кто, а уж он-то точно знает, что правила этой игры, объединившей человечество, написаны в Лондоне в 1863 году. Может, цуцзюй и интересная игра — игра III века до н. э., в которой какую-то кожаную штуковину надо протолкнуть ногами через дырку в шелковом полотне, — но это не футбол.
