Анджей Иконников-Галицкий - Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916
Должность генерал-квартирмейстера в царской армии соответствовала современной должности начальника оперативного отдела штаба. Помимо разработки оперативных планов, в ведении генерал-квартирмейстера находились военная разведка и контрразведка. Инициатором перевода Бонч-Бруевича в штаб 3-й армии явился командующий армией генерал Н. В. Рузский, жена которого была подругой жены Бонч-Бруевича ещё по мирной жизни в Киеве. Дружба двух дам, приятных во всех отношениях, сыграла свою роль и в дальнейшем: когда Рузский возглавил Северо-Западный фронт, он и Бонча перетащил с собой, тоже на должность генерал-квартирмейстера, только уже в штаб фронта. Под началом Рузского Бонч неплохо показал себя при разработке операций в Польше осенью-зимой 1914–1915 годов и в организации контрразведывательной работы. Видимо, в связи с этим весной 1915 года ему было поручено вести дело обвинённого в шпионаже полковника Мясоедова. С этого дела начинается стремительный взлёт Бонч-Бруевича в сферы высшей политики.
Жандармский полковник Мясоедов, ещё до войны связанный с немецкой агентурой, попался в руки контрразведки при попытке передачи секретных документов германскому агенту на одной из курляндских мыз. Дело получило громкую огласку, в виновность Мясоедова не хотели верить, пресса обвиняла Бонч-Бруевича в провокации и в шпиономании. Шумиха вокруг имени жандармского офицера не случайна: в предвоенные годы он входил в ближайшее окружение не кого-нибудь, а самого военного министра генерала Сухомлинова. История дружеских отношений офицера и министра не лишена криминально-романтического ореола.
Сухомлинов, пожилой, заслуженный и недалёкий генерал, в бытность свою командующим Киевским военным округом, влюбился в супругу украинского помещика Екатерину Гошкевич-Бутович, ангела по внешности и авантюристку в душе. Роман между ними зашёл так далеко, что генерал стал подумывать о разводе. А тут как раз умирает его жена. Для соединения любящих сердец – двадцатипятилетней очаровательницы и шестидесятилетнего воина – осталось одно препятствие: муж Бутович, слышать не хотевший о расторжении брака. Вот тут на помощь влюблённому Марсу и явился ловкий Меркурий в жандармском мундире: Мясоедов. Он взялся за организацию тяжёлого и неприятного бракоразводного процесса.
Интересны лица, привлечённые им в помощники: начальник Киевского охранного отделения жандармский подполковник Кулябко и агент той же организации Дмитрий (Мордко) Богров. Оный Богров, как мы помним, состоя агентом охранки, являлся также и участником Боевой организации эсеров, а в сентябре 1911 года, пройдя по пропуску, выписанному рукою Кулябко, в здании Киевского театра смертельно ранил премьер-министра Столыпина… Впрочем, это случилось через несколько лет после развода Бутович, и вообще отдельная история. Так вот, при помощи Кулябко, Богрова, да ещё австрийского консула и международного шпиона Альтшулера, Мясоедов собрал все необходимые свидетельства и документы, уломал строптивого супруга Бутовича, и в конце концов добился расторжения брака. Сухомлинов тут же женился на очаровательной Екатерине Викторовне. Вскоре он сделался военным министром, переехал в Петербург, и, конечно, сохранил полное доверие и чувство благодарности к спасителю в голубом мундире. (Заметим в скобках: Мясоедов и потом выполнял секретные поручения Сухомлинова, в том числе по части слежки за неугодными подчинёнными, что дало повод неутомимому Гучкову, о роли которого в распутинской истории речь впереди, публично обвинить его с думской трибуны в провокаторстве. Мясоедов вызвал Гучкова на дуэль. Этот единственный в своём роде поединок жандарма и депутата закончился ничем: оба остались невредимы.)
Госпожа Бутович-Сухомлинова в последующие годы играла заметную, но далеко не прозрачную роль в жизни околоправительственных кругов предвоенного Петербурга. В своих воспоминаниях Бонч-Бруевич как бы мимоходом обронил фразу о поездках «госпожи министерши» в Египет с бакинским миллионером Манташевым и о постановках там, у подножия пирамид, каких-то любительских спектаклей. Мемуары Бонч-Бруевича – настоящая тайнопись, и данная фраза, как и многое другое в этой книге, нуждается в расшифровке. Манташев – не просто миллионер-нефтепромышленник. Известно, что закавказская подпольная организация социал-демократов получала секретные денежные пожертвования от Манташева; в контакте с ним находился известный революционер Коба, он же Грузин, он же Сталин. Перепадало от Манташева кое-что и эсерам (не было ли здесь цепочки: Сухомлинова – Мясоедов – Кулябко – Богров?). Манташев имел широкие контакты за границей; его знакомство с женой военного министра, подозрительное само по себе, приобретает специфический характер в свете поездок в Египет. Едва ли дело тут было в любительских спектаклях. Египет тех лет – излюбленное место деятельности шпионов всех стран, в первую очередь – немецких, английских и французских. Напомним, что в эти годы в Каире создавал свою агентурную сеть главный резидент английской разведки на Ближнем Востоке генерал Клейтон, непосредственный начальник и «крестный отец» легендарного Лоуренса Аравийского. Начало шпионской карьеры Мата Хари (Маргариты Целле) тоже, по-видимому, связано с Египтом. Словом, вокруг Сухомлиновой и её подслеповатого мужа кипели шпионские страсти.
Арест Мясоедова в начале 1915 года был ударом по военному министру и по его весьма подозрительному окружению. Это дело стало прелюдией к отставке Сухомлинова, последовавшей летом того же года. А косвенно – смотри выше! – это был удар и по императрице Александре Фёдоровне, ибо она доверяла Сухомлинову, поддерживала его до отставки и даже после, когда был поднят вопрос о суде над ним. Это был также и тонко рассчитанный «шах» Распутину: он, вместе с «мамой» (так называл он императрицу), считался гарантом неприкосновенности Сухомлинова. Следствие по делу Мясоедова под руководством Бонч-Бруевича вёл полковник Батюшин. Запомним это имя.
Возникает вопрос: кто мог дать «добро» на арест высокопоставленного жандармского офицера, вхожего в личные апартаменты самого министра? Бонч-Бруевич не называет «заказчика». Но в связи с делом Мясоедова он упоминает о глубокой ненависти, которую питал к Сухомлинову тогдашний верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. После благополучного завершения дела (Мясоедов был повешен) Николай Николаевич добился генеральского чина для Батюшина, а Бонч-Бруевича удостоил приглашения на обед и… сразу же перевёл его в Петроград, начальником штаба 6-й армии (некоторое время спустя – начальником штаба Северного фронта). Указания, данные при этом великим князем Бонч-Бруевичу, очень любопытны. Цитируем мемуары последнего: «Вы едете в гнездо германского шпионажа, – слегка понизив голос, сказал он мне, – одно Царское Село чего стоит… В случае надобности обращайтесь прямо ко мне, я всегда вас поддержу».
Назначая Бонч-Бруевича начальником штаба армии, главнокомандующий, словно забыв о военных действиях, ставит перед ним лишь одну задачу: искать врагов и шпионов в Царском Селе. Это упоминание о Царском – очень многозначительно: сосуд с двойным дном. В широком смысле речь идёт об императорском дворе и, конечно же, об окружении императрицы Александры Фёдоровны. Императрица и Николай Николаевич – давние враги, и вот, великий князь делает сильный ход: посылает в столицу своего человека, способного взять под контроль окружение императрицы. В узком смысле «Царское Село» – это лазарет Вырубовой, служивший конспиративной квартирой Распутина. Иносказательным образом великий князь даёт своему ставленнику указание: установить слежку за окружением императрицы и, в первую очередь, за Распутиным.
В 1915–1916 годах недовольство Николаем II и в особенности императрицей Александрой в кругах высшей государственной и военной элиты породило серию осторожных, не вполне оформленных заговоров, в которых так или иначе были замешаны и некоторые высшие военачальники, и депутаты Думы, и великие князья. Наиболее решительные заговорщики уже перешёптывались о необходимости отстранения императора; более боязливые стремились лишь удалить императрицу. Разыгрывается карта: «Александра – немка, покровительствует шпионам-немцам». В то же время, удобной фигурой как для компрометации царской семьи, так и для всевозможных закулисных переговоров становится Распутин.
В новой должности Бонч-Бруевич старается, арестовывает шпионов (и правильно делает), и – всё время характерный уклон: скомпрометировать окружение императрицы. В шпионаже обвинены (и притом так, чтобы обвинения стали известны обществу) придворные немцы: гофмейстер Экеспарре, член Государственного Совета Пилар фон Пильхау, камер-юнкеры свиты её императорского величества Брюмер и Вульф… И наконец, в контексте шпионских скандалов начинает звучать имя Распутина. Тут до прямых обвинений дело дойти не могло, всё же «друг государя», но работа ведётся. Внедряется в окружение «старца» агент: журналист, авантюрист, сотрудник охранки, связанный с революционной эмиграцией, Манасевич-Мануйлов. В общество забрасываются слухи о связях Распутина с германской разведкой… Тут же звучат глухие намёки на измену Сухомлинова… Не будем обсуждать, справедливые ли. Обвинение в шпионаже тем и удобно, что его трудно доказать и невозможно опровергнуть. Важно то, что все эти обвинения нацелены на «Царское Село».
