Ростислав Алиев - БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ. Воспоминания и документы
Первый день стояла жара 35°—37° и было очень душно. Мне помнится, как со стороны электростанции в нашем направлении бежала девочка лет 12–13, кто-то хотел открыть огонь, но потом Клыпа закричал: «Не стреляйте, это Валя Зенкина, дочь нашего старшины!» И её втащили, и Потапов сказал: «Чего ты бегаешь?» — и она стала говорить, и Потапов увел её в другой отсек. Какой разговор вел с ней, я не могу знать, а Валя осталась у нас.
У меня встает до сих пор в памяти смелый, волевой (он умел в самую трудную минуту воодушевить своих подчиненных) — это лейтенант Кижеватов, который прибыл с группой пограничников 23 июня или утром или вечером. Но помнится, как они, все наши командиры, советовались и после этого вызвали 12 человек, разбили на 3 группы, и Кижеватов приказал во что бы то ни стало нужно добыть воды. Это сделать ради детей в первую очередь, женщин и раненых и в отношении питания. Коновалов тоже пошел с группой и сказал, что «воды я принесу». Позже он рассказал — «где-то в уборной в каких-то бочках».
Все разошлись, у меня в группе один товарищ предложил идти на электростанцию. Сделали небольшую разведку, и все было тихо, и мы с большой осторожностью, в каких-то трубах воды набрали, правда, 2 котелка остались не наполнены. Все группы принесли (кто питание) — вся эта добыча отдавалась командирам, они делили сами. Стояла сильная жара, температура доходила до 37°—39°. Было очень душно, стали разлагаться трупы. Бессонница ночи, недостаток питания, люди стали слабеть, даже не узнаешь друг друга. Немцы кричали со своих машин, что взят Минск, Смоленск, Ленинград. Этому никто не верил, и все ждали подкрепления, [что] придут наши части, но никто не унывал, были полны решимости драться до последней капли крови. Все не выпускали оружия, кто мог держать. У меня встает часто в памяти, когда прорвались несколько танков через Трехарочные ворота, один из них обстреливал казармы, и вот выбежали два отважных героя. Одного я узнал — это был старшина минометной роты Хлебников, а второй был л-т, так как я его не знаю, жив он или нет. Они подбежали [туда, где] стояла пушка, и вот л-т подал снаряд, старшина навел и 2 выстрела, и танк загорелся, они свою задачу выполнили с честью и укрылись в подвал.
Последний дни А.С. Санин сильно заболел, и он лежал.
Командовали Потапов и Кижеватов. Они собрали всех женщин и детей, объяснив всю обстановку, сложившуюся в ходе обороны, приказали идти в плен. Они были против, но Кижеватов сказал: «Все страдания, невзгоды и мучения примите во имя Родины, уходите и спасите детей!» — ив конечном счете приказание л-та Кижеватова было выполнено. Я точно не могу [сказать], какого числа или 24–25 пришел л-т, по-моему, из штаба и сказал, что «положение очень трудное, кто желает на прорыв?» Почти все были желающие, и вся группа стала пробираться к первому окну, выходящему к Тереспольским воротам, но фашисты заметили и открыли сильный огонь. Люди бежали рядом, погибали. Тогда повернули на плотину, камни скользкие, острые, люди скользили и падали, огонь усилился, фашисты стали обходить с правого фланга, и вся группа рассыпалась по 2–3 человека, чтобы было меньше потерь. Я снова вернулся к Тереспольским воротам, а там уже в подвалы. В этом прорыве очень много погибло бойцов и все мои товарищи: это Шляпин, Венедиктов, Тропарев, Егоров, Кораблев и многие, многие другие. Вернулись только Видонов, Пенкин, но из кольца вырваться не удалось. 24 июня Кижеватов приказал мне и Хлебунову во что бы то ни стало раздобыть станковый пулемет. Все пулеметы вышли из строя, так как не хватало воды ввиду перегрева. Когда вышли из укрытия, было тихо, только очень было жарко. Я пробираюсь по развалинам по грудам кирпича, воронкам. Почти не узнать крепость, так как сильны были разрушения, даже кто хорошо крепость знал, и то мог ошибиться. Нужно было пробраться в ружпарк или склад, чтоб выполнить приказание, и в это время снова начался артналет и в воздухе появились самолеты. Всюду рвались снаряды. Хлебунов на какое-то мгновение отстал, и в его направлении разорвались несколько снарядов. Я подождал за грудой кирпича и так его и не дождался, по-видимому, он попал под эти снаряды, и он погиб при выполнении боевого приказа. В развалине на углу казармы я обнаружил два станковых пулемета (то ли это был склад, то ли был ружпарк), один был исправный, и обнаружил две коробки набитых лент. Просто затрудняюсь вспомнить, в каком месте, да притом после был контужен. Все добытое мною обрадовало, и думаю, лишь бы доставить и выполнить приказание. Делаю небольшие рывки с отдыхом.
Артналет не прекращался, и также летели самолеты, и вот разорвался снаряд, и мне сильно ожгло правую ногу, но следовать я продолжал. Тут я уже отдавал отчет себе, что ранен, но с большим усилием метр за метром и превозмогая боль, я все же пулемет и коробки доставил и доложил лейтенанту Кижеватову и тут же сел. Тогда л-т увидел, что сильно течет кровь, и достал из своей санитарной сумки (а он всегда с ней ходил) [бинт] и перевязал мне сам и сказал: «остался еще один бинт» и вынул записную книжку, где у него было много написано фамилий, и записал мою фамилию и сказал: «всех, кто здесь записан, Родина не забудет». После хотя я и был ранен, но все же приходилось на смену лежать за пулеметом и поддерживать атаки. Не помню точно какого числа, или 27–29 июня, вся крепость подверглась сильному обстрелу как с воздуха, так и артиллерии в течение нескольких часов. Я был сильно контужен, так как я потерял сознание, по-видимому, об чего-то стукнулся… [далее Соколов описывает пребывание в плену].
Подпись
18.12.77 г.
Источник: ОФ МК БКГ КП 9310 д. 3232[285].
№ 64. Воспоминания мл. ветеринарного фельдшера ветеринарного лазарета 333-го стрелкового полка Леонтьева Александра Клименьтевича (события 22.06.41-[?].06.41).Ответы на вопросник[286].
Я, Леонтьев Александр Клименьтевич, родился в 1920 г. в с. Ванновка Тюлькубанского р-на Южно-Казахстанской области в семье служащего — вет. фельдшера… С сентября 1939 г. по февраль 1940 г. студент Алма-Атинского зоовет. института. Затем в феврале 1940 г. был призван в РККА и служил по 10 июля 1941 г. в 333-й стр. полку в должности мл. вет. фельдшера срочной службы при полковом вет. лазарете, расположенном в валу крепости. С 10 июля по сентябрь 1941 г. проживал у крестьян колхозников с. [неразборчиво] Брестской области. Затем по октябрь 1942 г. в с. Медное и Страдеч Страдечского района той же области, затем стал двигаться на восток и добрался до г. Киева, ввиду болезненного состояния, истощения язвы двенадцатиперстной [кишки] дальше передвигаться не мог и был вынужден устроиться с января 1943 г. по август 1943 г. на бойню г. Киева в качестве рабочего. С августа 1943 года по ноябрь 1943 г. скрывался от угона в Германию в лесу с. Святошино под Киевом. Вышел из окружения благодаря освобождению данной местности Советской армией; с ноября 1943 г. по 1.10.45 г. командир медико-санитарного взвода 417-го стр. [неразборчиво] бат. МПВО войск НКВД. 1 октября 1945 г. демобилизован. С октября 1945 г. студент киргизского сх института, в 1948 г. по болезни переведен в Узбекский с/х институт, который окончил в 1949 г…
.. Служил в 333 сп 6 сд 28 ск в центральной части крепости Брест-Литовск с февраля 1940 г. [по] 10 июля 1941 г. в качестве мл. вет. фельдшера срочной службы.
…В обороне центральной части крепости Брест-Литовск принимал непосредственное участие с 4 часов утра 22 июня 1941 г. по 10 июля 1941 г.
По ходу развившихся событий обороны был старшим левого[287] крыла подземелья казармы полка, где был организован лазарет и находились там раненые, оказывая им в основном первую хирургическую помощь, водоснабжение, питание и оборону крыла.
Удар был нанесен внезапно, кроме дежурных все спали, дрогнула земля, падали стены, перевертывались койки, огонь, дым, многие выбрасывались из окон, гибли на плацу. Метались полураздетые. Я по комнатам пробежал в штаб, там были убитые и раненые, под лестницей штаба я перевязывал бойцу раненую ногу, подбежали другие бойцы, два взрыва сбоку лестницы, 3 бойца повалились на меня, в общем, убитые. Трудно описать. Над левым крылом была вентиляционная система, я кинулся туда — разрушено. Смотрю, бойцы прыгают
вниз в подземелье, я тоже прыгнул, после чего начали стаскивать раненых. Медиков не оказалось, я с Володей Доценко, Алешей Карпенко и др. начали оказывать помощь.
Водопровод не работал, раненых мучила жажда, делали вылазки за несколько котелков под обстрелом на р. Мухавец, теряли людей. За сухарями выбили людей с продсклада, выбили также из склада боепитания, благодаря чему были хорошо вооружены, даже раненые пистолетами.
С первых дней войны поляки — средних лет (взятые на 3-мес. переподготовку, находившиеся в нашей части) — пытались сдаться, сеяли панику и страх.
Возвращаясь однажды с очередной вылазки за водой, я увидел, что поляк, который должен находиться у амбразуры с пулеметом, бежит навстречу мне от амбразуры с белым полотенцем и кричит «Немцы». Машинально выстрелил в затылок, подбежал к амбразуре и пересек с «Дегтярева» немцев со связками гранат. С др. амбразур тоже открыли огонь, атака[288] была отбита, немцы не поднялись. Немцы были рослые и пьяные, по документам и фотографиям было видно, что прибыли они из Франции.
