Сергей Голицын - Сказания о земле Московской
Так процветало на Руси искусство народное, в котором участвовали и стар и млад. Жило оно хоть и рядом с церковью, но отдельно от церкви. И было оно радостное, наполненное восторгом жизни, любовью к лесу, к полю, к реке, к солнцу, ко всей окружающей жизни. А могло оно быть и совсем иным, проникнутым печалью и скорбью…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Черные тучи надвигаются.
1
пятидесяти верстах к западу от Москвы расположен Звенигород, славный своим знаменитым памятником старины конца XIV — начала XV века — Успенским собором, тем самым, возле которого были найдены в дровяном сарае три иконы Рублева.
Выстроенный из белого камня, он очень живописно стоит на высоком левом берегу Москвы-реки. С трех сторон опоясывает его вал древней крепости. В сравнении с Троицким собором Троицкого монастыря он выглядит более стройным; узкие щелевидные окна, выступы лопаток подчеркивают его высоту. Почти такой же, как и на Троицком соборе, скромный поясок украшений в виде кружевной, вырезанной на камне плетеной тройной ленточки тянется поперек его стен.
По своему облику он напоминает воздвигнутые еще до нашествия Бату-хана Дмитриевский собор города Владимира, а также прославленную на весь мир церковь Покрова на Нерли. И там, и здесь одинокий купол на изящном барабане венчает крышу. Звенигородский зодчий, наверное, увидел те храмы и восхитился их непревзойденной красотой, но создал все же не столь совершенное.
Собор этот был выстроен неизвестным искусным мастером по заказу второго сына Дмитрия Донского — Юрия Дмитриевича, князя звенигородского и галицкого (северного).
2
аверное, когда умирал Дмитрий Донской и составлялось его завещание, ни он сам, ни его бояре не предвидели, сколько страшной многолетней смуты принесет то завещание земле Русской! Впервые без всякого ханского ярлыка, а только своей волей Дмитрий отдавал московский великокняжеский стол старшему сыну Василию, а если тот умрет бездетным — быть великим князем его брату Юрию. Свидетелями завещания были сыновья Дмитрия, епископы, ближние бояре.
Прошло несколько лет. Жена Василия Дмитриевича, Софья Витовтовна, родила сына, нарекли его Иваном. Василий Дмитриевич решился, и также без ханского ярлыка, составить новое завещание: буде он «волею божьей помре», быть после него на Москве князем сыну его, младенцу Ивану. Далее перечислялись имена свидетелей, то были братья его — Андрей, Петр и Константин, за ними шли ближние бояре. Государственной печатью восковою то завещание было скреплено. А следующий после Василия брат, Юрий Дмитриевич звенигородский и галицкий, свидетелем быть отказался.
Был у великого князя пир, а после пира на охоту он поехал, но Юрия Дмитриевича ни на пиру, ни на охоте не видели, отсиживался он в своем звенигородском тереме.
Так узнали на Руси, что началось между братьями «нелюбие».
Переговаривались по московским дворам, на торгу, на папертях церковных, что не смирится князь звенигородский, не таков он, чтобы склонить голову перед малолетним племянником. Он же первым воеводой был у старшего брата, и на Торжок ходил, и усмирял мордву, и воевал по Волге — разгромил город Булгар. Быть усобице на Москве, прольется кровь народная.
Прошло несколько лет, и помер названный в завещании наследник — сын великокняжеский Иван. А вскоре Софья Витовтовна снова родила сына, нарекли его в честь отца Василием. Было это в 1415 году. И опять поползли в народе зловещие слухи: второе составлено завещание, и опять в пользу народившегося младенца. Преемник митрополита Киприана Фотий, великокняжеские братья и ближние бояре были свидетелями того завещания, а князь Юрий Дмитриевич снова согласия не дал.
Узнали в народе, что он повелел в дальнем своем заволжском уделе, городе Галиче, у берега озера насыпать вал, копать ров вокруг собора и княжеского терема. А какие враги могут добраться за дремучие костромские леса, где и серому волку не везде пробраться? От кого искал защиты князь звенигородский?
— Быть беде! Быть беде! — шептали в народе.
Десять лет длилось меж братьями «нелюбие». Не виделись они ни разу, хоть и жили друг от друга недалеко — один в Москве, другой в Звенигороде.
Десять лет жил народ в тревоге, в предвидении многих бед.
Занемог великий князь Василий Дмитриевич. И вновь поползли слухи: третье завещание в Кремле составлено, и опять в пользу малолетнего сына Василия.
Молва ходила, будто — неслыханное на Руси — подбивает великого князя писать те завещания в пользу сына жена его, великая княгиня Софья Витовтовна. А бояре-то, сказывают, заодно с ней…
Совсем мало говорят летописцы о женщинах на Руси, и то лишь о княжеских дочерях, невестах, женах, помянут о них две строки — и все.
Одна только жившая еще в X веке великая княгиня Ольга снискала славу грозной правительницы на Руси. Согласно преданию, из мести за убийство своего мужа, князя Игоря, залила она кровью землю славянского племени древлян; довелось ей много разъезжать по стране, и всюду она творила суд и расправу, назначала наместников, ставила погосты — места для сбора дани.
У Ярослава Мудрого было три дочери; старшая, Елизавета, вышла замуж за Гаральда, короля норвежского, вторая, Анастасия, — за короля венгерского Андрея, а младшая, Анна, — за короля французского Генриха I.
Анна была известна своею ученостью, она привезла во Францию рукописные книги, одна из них — украшенное миниатюрами Евангелие — сейчас хранится в соборе города Реймса. Муж Анны был неграмотен, когда он умер, она стала править страной за своего малолетнего сына и снискала у простых французов любовь и уважение.
В «Слове о полку Игореве» говорится, как плакала Ярославна, стоя на стене путивльского Кремля, как тосковала о своем плененном муже Игоре Святославиче. А как ее звали — не сказано.
На двух свадебных пирах «ели кашу» Александр Невский и его молодая жена Александра полоцкая. А позднее делился ли он с ней своими думами, радовалась ли она его победам? С той свадьбы ни разу не помянули о ней летописцы.
Жена Дмитрия Донского Евдокия, стоя на резном крыльце — «на урундуце узорчатом», — провожала мужа на войну с полчищами Мамая. Она основала в Кремле первый в Москве женский Вознесенский монастырь; с той поры в тамошнем соборе хоронили великих княгинь и цариц.
В повести о Петре и Февронии князь показан безвольным: легко уступил он боярам и их женам и расстался со своей любимой. А Феврония, наоборот, описана мудрой, находчивой, смелой.
На Руси княжны и княгини сидели взаперти, вели хозяйство, занимались рукоделием, дальше церкви путь им был заказан. Оттого-то и редко поминают их летописцы.
И только в песнях, в сказках, в былинах в полный голос говорится и поется о верных женах, о красных девицах, о коварных соперницах, о злых мачехах, о заботливых и любящих матерях…
На рубеже XIV и XV столетий явилась на Руси женщина неукротимого властолюбия и твердокаменной воли. То была Софья Витовтовна. Она безмерно любила старшего сына; когда же тот умер, перенесла свою любовь на второго сына, на Василия. Ради него она задумала такое, что грозило Руси неисчислимыми бедами.
Ей удалось добиться у мужа, что был открыто нарушен древний закон Ярослава Мудрого — брат наследует брату.
Бояре московские встали на ее сторону, хотя некоторые из них колебались. Они смекнули, если Юрий Дмитриевич станет великим князем, то приведет он с собой в Москву своих звенигородских и галицких бояр, а им, исконным, чьи отцы и деды верой и правдой служили Ивану Калите, Семену Гордому, Ивану Красному, Дмитрию Донскому, придется потесниться, уступить первые места пришлым. И они убедили умиравшего Василия Дмитриевича:
— Коли очи твои замкнутся, мы останемся и пуще детей своих будем беречь твоего сына. — И целовали они на том крест.
Лютая ненависть все эти годы тлела в сердце Софьи Витовтовны и в сердце ее деверя Юрия Дмитриевича.
В народе догадывались о той ненависти, но молчали…
3
февраля 1425 года великий князь Василий Дмитриевич скончался. Согласно завещанию, на московском столе сел его десятилетний сын Василий.
Тотчас же митрополит Фотий послал своего боярина в Звенигород звать Юрия Дмитриевича в Москву.
Казалось бы, брат и без зова должен был явиться на похороны брата. А Юрий Дмитриевич, минуя Москву, окольными дорогами бежал в свой Галич. Звенигород находился слишком близко к Москве, и оставаться там ему казалось опасным. Он знал, как далеко могла зайти Софья Витовтовна; она была способна сослать его, повелеть в темницу бросить, в цепи заковать, ослепить…
