Александр Куланов - В тени восходящего солнца
(Из февральского номера журнал «Сэйнэн» («Юношество») за 1907 год.)
«Вчера в 1 час пополудни в клуб Православного юношества в Суругадае пригласили русских мальчиков, приехавших учиться японскому языку в Православной Семинарии, и слушали от них, какое впечатление произвела на них Япония. Таких мальчиков всего 10. Они каждый через переводчика выразили свои впечатления и, между прочим, сказали следующее: “По прибытии в Японию прежде всего нам казалось приятным то, что везде все здесь содержатся в чистоте и сады и дома. Затем дисциплинированность, приветливость и аккуратность всех японцев до прислуги включительно. А тяжелым нам кажется, это — сидеть по-японски, ходить в деревянной обуви, есть палочками, ходить по чрезвычайно многолюдным улицам Токио. Удивительным нам кажется: платье японцев, постройка домов, затем дзинрикша вместо лошади и беспрестанное наклонение головы со стороны прислуги. Самым приятным представилась дешевизна предметов и обилие фруктов. Интересным кажется зоологический сад и трофеи войны, находящиеся на дворцовой площади Маруноути. Не могли есть: соленую редьку и сасими (т.е. сырую свежую рыбу). Нам особенно хорошим в Японии казалось запрещение курить табак детям и то, что все относятся без страха к учителям”.
Дети все смеются и много болтают. Например, Попилев (в дневниках Николая Японского — Попелев. —А.К.), Волков и Юркевич самые милые мальчики. В семинарии для них основан специальный класс, и начиная от пищи и платья их решительно во всем заставляют вести себя по-японски. Они приехали учиться именно в православную семинарию, потому что, во-первых, многие семинаристы, живущие в азиатской России, сравнительно с японскими учениками школы иностранных языков говорят по-русски гораздо лучше, во-вторых, в семинарии учились прежде два русских мальчика Федор Легасов и Андрей Романовский, которые теперь уже на службе в Маньчжурии и Куанченцзы и очень хорошо владеют японским языком, служат переводчиками и считаются важными людьми. Чтобы находиться в дружественных отношениях с Японией, Россия хочет распространить японский язык среди своих подданных и тем дать знать русским о Японии и японских обычаях. Русские власти прислали 10 мальчиков в Токио после разрешения преосвещенного Николая».
(«Тюо симбун». 17 декабря 1906 года.)
Приложение 2. Русские воспитанники в Токийской семинарии
«В № 920, газеты “Россия”, от 20 ноября 1908 года, напечатана заметка Марии Г-ской: “Русские мальчики в православной японской миссии”. Сообщаемое в ней о мальчиках — сплошная выдумка, ни на чем не основанная. Вот правда об этих мальчиках, с самого начала до настоящего времени.
В феврале 1902 года главный начальник Квантунской области вице-адмирал Е.И. Алексеев из Порт-Артура спросил меня, может ли он прислать в миссийскую семинарию двух мальчиков для образования из них переводчиков японского языка? Я ответил готовностью принять мальчиков, с условием, чтобы они были не моложе 14 лет, способные, хорошего поведения и чтобы жили здесь среди японских воспитанников совершенно по-японски: питались японскою пищею, одевались в японское платье, сидели по-японски и соблюдали все прочие условия японской жизни, а равно и все правила семинарской инструкции. Послал, согласно запросу адм. Алексеева, и точный расчет, сколько будет стоить содержание мальчиков, без копейки в пользу миссии. В августе 1902 года два мальчика прибыли, помещены были отдельно друг от друга в среду японских учеников, и в продолжение года настолько освоились с японским языком, что могли дальше наравне с японскими сверстниками проходить предметы семинарского курса. Японские семинаристы по-братски приняли их в свою среду, всегда дружески и ласково обращались с ними. Трудное время войны пережили здесь русские воспитанники, но и в это время не видели дурного обращения от своих товарищей, а видели только их деликатность. К 1906 году оба воспитанника так усвоили японский язык, что им стало труднее говорить по-русски, чем по-японски; письменную часть японского языка они выучили с неменьшим успехом. Видя, что назначение, с которым присланы были эти воспитанники, исполнено, я снесся с командующим войсками на Дальнем Востоке генералом от инфантерии Н.Н. Гродековым и, согласно его распоряжению, в июне 1906 года воспитанники были отправлены, уже в качестве переводчиков военных штабов, один в Харбин, а другой в Хабаровск.
Видя такие результаты воспитания в семинарии, военное начальство из Харбина, в сентябре 1906 года, телеграммою, через здешнего военного агента полковника Самойлова, запросило: «не возьмется ли духовная миссии воспитать 26 мальчиков, для обучения их японскому языку, на тех же основаниях, на каких воспитаны прежние два?» Я посоветовался с ректором и наставниками семинарии, и мы нашли, что 26 никак не можем принять, даже и поместить их негде, но что, хотя и с немалым стеснением для нас, 10 принять можем. В таком смысле чрез полковника Самойлова отвечено было в Харбин, и в 11 ч. ноября 1906 года от начальника Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи, генерал-лейтенанта Н.М. Чичагова, с адъютантом штаба присланы были из Харбина в семинарию 8 мальчиков, — все дети казаков («казачата», как о них пишется в официальных бумагах).
Из Хабаровска военное начальство также попросило миссию принять несколько воспитанников; и миссия, в виду очевидной пользы для местностей, откуда просят, хотя и с стеснением для себя, приняла: в августе 1907 года трех и в декабре одного,—всех по представлению военного губернатора Приморской области и наказного атамана уссурийского казачьего войска, генерал-майора В.Е. Флуга. Из сих воспитанников трое также “казачата”, и один значится сыном чиновника.
Выбор означенных 8 харбинских и 4 хабаровских воспитанников, к сожалению, не сделан был с должным вниманием. Трое из харбинских и один из хабаровских оказались неисправимыми нарушителями мира между своими и японскими товарищами и правил школьной дисциплины, а потому, к общей радости и русских и японских учеников, отосланы обратно: в Харбин двое 15 января 1907 года и один 20 июня того же года, в Хабаровск один 7 июля 1908 года. Что они возвращены после такой долгой жизни в школе, может служить ясным показанием того, что терпеливо употреблены были все меры к исправлению их.
Места выбывших воспитанников не остались праздными. Вот что писал мне генерал-лейтенант Н.М. Чичагов от 23 августа 1908 года, за № 728: “Одновременно с сим перевожу вам кредит на вторую половину учебного года, всего в сумме 1278 рублей, и посылаю, на замену убывших, трех новых учеников: Александра Плешакова (14 лет), Ивана Панпурина (13 лет) и Петра Перетол-чина (13 лет). Они выбраны намеренно из числа самых молодых кандидатов, так как опыт приводит к заключению, что более взрослые воспитанники по своему поведению мало надежны и не подходят под режим, установленный в школе. Кроме того прошу считать пансионером округа воспитанника вашей школы Михаила Сокольского”. '
Таким образом, всего будет наших учеников девять человек. Нарочно не довожу до разрешенного мне в 10 человек штата из опасения, как бы не выйти из установленного кредита, так как цены в Японии растут, а на увеличение отпуска денег рассчитывать трудно. На обратный путь уволенным вами в отпуск (на каникулы) воспитанникам приказал выдать по 30 рублей, и они выезжают в Токио вместе с вновь посылаемыми мальчиками 29 августа нашего стиля.
Из Хабаровска также, вместо возвращенного воспитанника, прислан в семинарию после минувших каникул другой, более надежный.
Я говорю это о казенных русских воспитанниках в семинарии, которых из Харбина ныне 9 и из Хабаровска 4.
Но есть, кроме того, несколько воспитанников частных, попавших в семинарию совершенно неожиданно для нее.
1906 год. 27 августа является в миссию рыбопромышленник из селения Рыковского на Сахалине, С.Г. Юркевич, в сопровождении двух сыновей 15 и 12 лет, и убедительно просит принять их в семинарию. Приняли. Младшего сына Юркевич, по прошествии года, взял обратно, по малоспособное™ его к ученью; старший и теперь здесь учится.
1907 год. 24 августа ротмистр И.М. Комаровский из Харбина просил принять его племянника М. Сокольского, сына коллежского секретаря, в семинарию. Принят. Ныне он, как выше сказано, присоединен к казенным харбинским воспитанникам.
1907 год. 1 сентября явился в миссию мальчик Василий Ощеп-ков, сын сосланной на Сахалин, ныне круглый сирота, с письмом от своего опекуна, учителя новомихайловского училища в Александровском посту на Сахалине, потомств.почетного гражданина В.П. Кострова и просьбою о принятии в семинарию. Принят.
1908 год. 31 августа также совсем неожиданно явился с Сахалина мальчик Гавриил Журавлев, с прошением от своего отца, крестьянина Александровского поста, принять его в семинарию. Принят.
