Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
В общем, до сих пор мы в целом достаточно умело и удачно строили всякого рода теории. Умные. Надежные. Увлекательные. Многообещающие. Но вот они столкнулись с практикой, и оказалось, что тут мы недодумали, там — недооценили, а здесь привходящие обстоятельства вмешались.
Попытаюсь, быть может — впервые, свести все это воедино и посмотреть, почему мы продвигались вперед с 1986 года — хотя и трудно, но все-таки продвигались. Ибо с 1990 года началось стремительное и почти неуправляемое отступление.
Обострение «национального вопроса» в Закавказье, а затем и в Прибалтике, быстрое разрушение системы управления государством во главе с КПСС и слишком медленное создание новой системы под звучным, но сомнительным уже в тогдашних условиях лозунгом «Вся власть Советам!», оппозиция, созревшая не только для митинговщины, но и для борьбы за власть, — все это не могло не сказаться на экономике. Она не выдержала быстро нарастающей общей нестабильности в стране. Тут уж, как говорится, продвигайся вперед, не продвигайся — общий результат все равно будет отрицательным.
Но были и другие причины, которые очень мешали движению вперед. Скажем, непреодоленные недостатки во внешнеэкономической деятельности, многие из которых, правда, требовали для своей ликвидации долгого ряда лет и колоссальных капиталовложений, а у нас не было ни того, ни другого. В 1986 году на мировом рынке произошло резкое снижение цен на нефть и газ, а в нашем экспорте традиционно был высокий удельный вес энергоносителей. Что было делать? Самое логичное — изменить структуру экспорта. Увы, сделать это достаточно быстро могли лишь самые экономически развитые страны. Наши же промышленные товары были на мировом рынке неконкурентоспособными.
Возьмем, например, машиностроение. Объем экспорта его продукции по сравнению с 1986 годом не изменился, но ведь шла она практически только в страны СЭВ. «Капиталисты» брали едва ли 6 процентов от всего машиностроительного экспорта! Вот почему мы и вывозили в основном сырье. Помните, в самом начале перестройки мы заявляли об ускорении научно-технического прогресса и развитии машиностроения как опорной отрасли? Мы отнюдь не пытались сразу стать в один ряд с крупнейшими экспортерами машин и оборудования, прекрасно понимая, что в мировой машиностроительный рынок не так-то просто войти. К слову, на покупку машин и оборудования, не только из стран — членов СЭВ, уходили большие валютные ресурсы. Миллионы людей ездят сейчас на «Жигулях», не задумываясь, что их автомобили — это и есть материализованные «нефтедоллары», точнее, их немалая часть, о которых так рьяно и страстно кричали журналисты и все те, кто видел только черное в советской экономике. Но, разумеется, это замечание не означает, что его автор не видит крупных недостатков во внешнеэкономической политике последних десятилетий вообще.
Что же касается периода 1985–1990 годов, то мы в Правительстве думали, прежде всего, о создании в стране достаточно крепкой перерабатывающей базы, чтобы продавать не только сырье, но и получаемые из него готовые продукты. Ведь, продавая только сырье, мы ежегодно теряли больше, чем приобретали. Судите сами: лес-кругляк, который шел за рубеж, стоил на рынке вчетверо меньше высушенного и распиленного на обыкновенные доски. Или, скажем, в соседнюю Финляндию мы из года в год вывозили такой кругляк, а взамен ввозили картон и бумагу, сделанные как раз из него. Потери в деньгах при этом были ощутимые. А сколько миллиардов мы, как страна, вывозящая в основном сырье, не получали ежегодно из-за обстоятельств, от нас мало зависящих! Так, в 1986 году в связи с упомянутым падением цен на энергоносители мы потеряли по сравнению с 85-м пять миллиардов рублей. И чем дальше, тем больше…
Напомню вкратце еще об одной стороне дела. Как известно, в послевоенные десятилетия в Европе образовались два военно-политических и два экономических блока. Думаю, нет необходимости анализировать побудительные мотивы усиления интеграционных процессов в каждом из них. Совершенно очевидно, что преследовалась главная цель — укрепление этих блоков в экономическом и военно-политическом отношениях. И их противостояние стало немаловажным фактором их внутреннего развития.
Что касается экономических блоков — Общего рынка (ЕЭС) и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), то входившие в них страны развивались по разным моделям организации хозяйственной жизни — рыночной и планово-распределительной. И, безусловно, наряду с идеологическими догмами, это являлось большим тормозом для более широкого и эффективного включения социалистических стран в мировую интеграцию.
В 1989 году в странах Восточной Европы произошли кардинальные политические изменения, в их экономической жизни началось быстрое разрушение централизованного управления и стал осуществляться весьма болезненный переход на рыночные отношения. Это прямо сказалось и на связях между странами СЭВ.
Для оценки сложившейся ситуации необходимо учесть некоторые особенности наших экономических отношений. Дело в том, что между государствами, входившими в СЭВ, была не торговля в классическом смысле этого слова, а прямой товарообмен. Валютной же единицей был переводной рубль. При жесткой планово-договорной системе он не выполнял функций, присущих полноценным деньгам, а служил просто условной единицей, мерой, с помощью которой производился обсчет взаимосогласованных поставок. Поэтому для нормальной торговли переводной рубль не мог быть использован. Наша торговля с другими странами СЭВ заходила в тупик. Надо было принимать радикальные решения.
В январе 1990 года в Софии на сессии СЭВ руководство СССР вышло с предложением: начиная с 1991 года перевести наши отношения на рыночные, положив в основу мировые цены и взаиморасчет в свободно конвертируемой валюте (СКВ). Это была объективная необходимость.
В оценке этого шага нередко проявляется чрезмерная упрощенность. Причины его некоторые авторы видят только в желании СССР получить твердую валюту. Но ведь мы прекрасно понимали, что в этих странах ее нет, а продукция, поступающая из них в Союз, на мировом рынке в основном неконкурентоспособна. Поэтому намечалось на первых порах сохранить бартерные операции, с тем чтобы не разрушать экономику стран — членов СЭВ, но вести при этом расчеты в СКВ.
Жизнь внесла свои коррективы в эти договоренности: в 1991 году прекратили существование военно-политический и экономический блоки Восточной Европы, не стало и единого Советского Союза.
Переход на рыночные отношения бывших стран — членов СЭВ привел к резкому сокращению торговли с ними. Их удельный вес в товарообороте России в 1992 году был равен 18 процентам против 36 в 1990-м. Эти факты еще раз говорят о том, что включение в мировую экономику является процессом весьма болезненным и длительным.
Если и дальше продолжать разговор о внешнеэкономических проблемах того времени, то следует еще раз подчеркнуть влияние политики на экономику и в этой сфере.
Помню разгневанного Андропова, который раздраженно говорил:
— Что ж мы за всех вокруг цепляемся? Стоит только комунибудь крикнуть погромче: «Строим социализм!» — к тому и бежим со всех ног. Но зачем же ко всем сразу бежать? Может, сначала лучше подождать, подумать, поглядеть? Или нам больше других нужно? Или мы богаче всех?
Если не ошибаюсь, тирада эта относилась ко времени, когда мы активно поддерживали сандинистов в Никарагуа.
По политическим мотивам не только отдавался приоритет во внешнеэкономических связях, но и оказывалась безвозмездная помощь. Я вполне разделял недовольство Андропова: тяжело она отражалась на нашей экономике, хотя — истины ради отмечу — она была ниже среднемировых показателей.
С 1986 по 1989 год вся безвозмездная помощь зарубежным странам составила около 60 миллиардов инвалютных рублей, то есть 1,1 процента валового национального продукта. 22 миллиарда из них «съела» Куба. Наше правительство медленно, но настойчиво вело курс на уменьшение этих объемов. Невелики, быть может, сдвиги, которых мы добились, но заметны. Вот данные только по развивающимся странам: в 1986 году им оказали помощь в сумме 16,5 миллиарда инвалютных рублей, а в 89-м — уже почти на 3 миллиарда меньше: 12,6…
И все же суммы нашей помощи были довольно существенными, особенно — предназначенные Кубе. Конечно, в первую очередь здесь преследовалась политическая цель — создать какой-то противовес экспансии США в страны Латинской Америки. Историческая агрессивность Штатов в этом районе мира не требует комментариев. И Советский Союз являлся естественным союзником латиноамериканских государств в отстаивании ими своей политической, экономической и культурной независимости.
Но не только экономическими затратами характеризовалось наше сотрудничество с Кубой. Оно было и полезным: мы имели стабильные поставки нам сахара, цитрусовых, табака, рома, никеля. В оплату этого мы отправляли, кроме нефти, машины, оборудование, военную технику, участвовали в инвестиционных проектах, например, в строительстве атомной станции, никелевого завода. Но начиная с Горбачева — Панкина, а затем Ельцина — Козырева пошли зигзаги в отношениях с этой страной. В конце концов она была предана в угоду Соединенным Штатам.
