Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Боль свою можно годами носить, кто принесет утешенье? Больше всего не люблю я просить — в просьбе всегда унижение.
В просьбе всегда унижение? Может быть, по большому счету, это и так. Но есть просьбы, естественные, как дыханье: просьбы больного к врачу, ребенка — к матери, человека — ко Всевышнему. И доведись мне обратиться к Богу с единственной просьбой, умолил бы его спасти нас от ненависти! Сколько же она поломала планов, судеб, жизней! Сколько еще поломает…
Глава 12. Новый нэп
Каждый год моей работы в качестве Председателя Совета Министров СССР памятен мне по-своему: надеждами и трагедиями, пережитыми со всей страной, успехами на одних участках деятельности и невозможностью переломить, улучшить ход событий на других. По-своему — на всю жизнь! — мне памятен и 1989-й, внешне совсем неприметный год, ничем вроде бы не выделявшийся из череды предшествующих. Но именно этот год стал началом крушения всех моих надежд и как гражданина, и как премьера страны.
Но — по порядку.
Я уже писал о том, что к концу 1987 года новая система управления народным хозяйством, давно и упорно разрабатываемая нами, проверенная широкомасштабным экспериментом, окончательно перешла из теоретической в практическую сферу, в жизнь. На весьма прогрессивных для того времени условиях самофинансирования работали предприятия, выпускающие 60 процентов всей промышленной и сельскохозяйственной продукции, и примерно половина всех предприятий сферы обслуживания.
В довольно бурно нарождающейся кооперации работало более миллиона человек. Закон о ней был принят на сессии Верховного Совета СССР в мае 1988 года. Это был новый шаг по реформированию экономики после принятия годом раньше закона о госпредприятии.
Основной упор и в проекте Закона, который был опубликован во всех газетах, и в моем докладе на сессии был сделан на кооперацию в сфере производства и услуг. По данным Госкомстата СССР, неудовлетворенный спрос на промышленные товары народного потребления в то время оценивался более чем в 30 миллиардов рублей, а в сфере услуг, оказываемых государственными предприятиями, — примерно в 15 миллиардов. Стояла задача с помощью делового сотрудничества разветвленной сети кооперации с государственным сектором экономики решить эту проблему.
В моем представлении государственные предприятия — глыбы, а пространства между ними и должны были заполняться мелкими производственными и кооперативными предприятиями сферы услуг.
В последние перед тем годы вокруг кооперации было много всевозможных теоретических дискуссий и обывательских пересудов. Некоторые ученые считали, что наши предложения есть отход от социалистических идей. Утверждалось, что вся собственность при социализме должна быть в руках государства и что толкование известной статьи Ленина «О кооперации» является ошибочным. В этом нужно было разобраться как следует, ибо ни я, ни мои соратники не помышляли отходить от социалистических принципов. И к проработке теоретических основ кооперации, к анализу ее роли и потенциала в современных условиях были привлечены лучшие ученые-экономисты и специалисты по кооперативному движению.
Были рассмотрены взгляды Ленина с конца 1918 года, когда он говорил о непременном слиянии кооперации с Советской властью, и до его знаменитого тезиса: «Кооперация в наших условиях сплошь да рядом совпадает с социализмом», выдвинутого в начале 1923 года. За это время Советская власть окрепла, победила в гражданской войне. Контроль государства над этой формой экономических отношений был обеспечен, а через 65 лет — тем более. Между тем споры о том, что, защищая идею кооперации, Ленин, по сути дела, пересмотрел некоторые принципиальные вопросы построения социализма, не утихали. Ну спрашивается, неужели ради красного словца было сказано: «…мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм»?
Усиление позиций кооперации в экономике означало развитие в стране разных форм собственности и управления. Кооперативное движение, дополняющее мощный, но не очень гибкий государственный сектор экономики, стало все активнее утверждать себя. Но тут само понятие «кооператор» вдруг приобрело явно негативный характер в сознании общественности, что, на мой взгляд, вызвано следующим.
Первое. Для быстрого формирования кооперативного сектора были установлены весьма льготные налоги, существенно отличавшиеся от налогов на государственные предприятия. Экономическая свобода в кооперативах позволяла платить зарплату более высокую, нежели на госпредприятиях. И многие их руководители стали на своих заводах создавать кооперативы, которые использовали средства производства, принадлежащие государству, выпускали зачастую ту же самую продукцию, но при совершенно иных экономических взаимоотношениях с ним. Фактически стало происходить переплетение, перемешивание собственности и управления, что вызывало массу осложнений в кадровой политике, в психологии трудовых коллективов, во многом криминализировало обстановку и т. д. Попытки же запретить подобную практику встретили шквал критики и в прессе, и в уже новом парламенте. Лоббизм начинал набирать силу.
Второе. Сказывалось давление этого парламента с целью расширения сферы действия кооперативов. В самом конце 1988 года мной было подписано, во исполнение Закона о кооперации, постановление о запрещении некоторых видов деятельности кооперативов. В основном это касалось части медицинских кооперативов, а также всего, что связано с производством наркотических средств и добычей золота. Были затронуты и вопросы контроля за морально-нравственной стороной печатной продукции и кинематографии. Последнее вызвало небывалый шквал критики.
Не было ни одной газеты, которая бы не внесла свой «вклад» в нее. В мае 1989 года на Первом съезде народных депутатов я отвечал на вопрос одного журналиста: «Что критиковалось? Критиковалась та часть постановления, которая касалась идеологии. Можем ли мы отдать идеологические вопросы в любые руки? Это надо решать обществу. Если отдавать кому угодно, то тогда необходимости в таком постановлении нет. Но, думаю, это не так. Несколько месяцев назад я прочитал статью в «Советской культуре» — про одного американца, приговоренного к смертной казни. Он перед смертью говорит: «Вы меня развратили за мои 25 лет. Развратили, показывая насилие. А я ведь нормальный человек, я не шизофреник, не сексуальный маньяк. Вы ведь меня развратили, а теперь сажаете на электрический стул». Я так понимаю, что такого нам нельзя допустить».
Повторяю, я это говорил в мае 1989 года. И слова мои, к огромному сожалению, оказались пророческими. Посмотрите нынешние телепередачи, развалы книг на переходах в метро, объявления в якобы комсомольских газетах. Все погрузилось в разгул насилия, порнографии, разврата. Ни одна страна не допустила бы такого массового оболванивания своего народа, буквально растления молодежи.
Третье. К числу «заслуг» тогдашнего парламента я бы отнес и предоставление прав кооператорам в посреднической деятельности, т. е. в перекупке, а проще — в спекуляции. Я не буду называть фамилии этих лоббистов, они и так часто фигурируют в книге. Но дело свое они сотворили: кооперация стала уходить из сферы производства и услуг в сферу спекуляции.
Однако и при этих, как и многих других неприятностях и издержках позитивные тенденции в реформировании экономических отношений приносили все более заметные результаты.
В стране развернулось арендное движение. Передача в аренду магазинов, кафе, ресторанов, парикмахерских, даже небольших фабрик стала входить в повседневную практику. То есть постепенно, но неуклонно страна двигалась в рынок. Не в дикий, буйный, неподвластный никаким законам и правилам, даже правилам элементарной порядочности, какой мы имеем сегодня, но в регулируемый, социально направленный.
Таким мы его видели, мечтали увидеть, да такой он во всем мире и есть. Назовите мне страну с абсолютно неуправляемой рыночной стихией. Не назовете, нет таких. Разве что где-нибудь в Африке? Везде рынком управляют — где-то ненавязчиво, исподволь, а где-то и впрямую, не скрываясь.
Да, еще сильна была инерция старых методов управления в экономике, но ростки нового пробивались, и изменения в народном хозяйстве к концу 88-го тоже были заметны. Позволю себе немного цифр, чтобы подтвердить эту мысль.
Национальный доход за три года (1986–1988) двенадцатой пятилетки вырос на 11,6 процента. Промышленная продукция увеличилась на 13,3 процента. Объем капитального строительства по сравнению с предыдущей пятилеткой возрос более чем на треть.
Появились уже ощутимые результаты поворота экономики к социальной сфере. Если в первые два года продукция группы «А» (для нужд производства) традиционно опережала группу «Б» (для нужд населения), то уже в 88-м все было наоборот. Всего-то разница в два процента, но за ними — радующая тенденция: наконец-то наша экономика начала разворачиваться к людям.
