Саул Боровой - Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»
1648 год вызвал к жизни уникальное в этом смысле явление: глубокое впечатление от катастрофы в среде польского еврейства того времени вылилось в ряд трудов, детально описывавших эти события[13]. Фактографическая точность этих работ часто сомнительна с точки строгого исторического анализа[14], однако их ценность состоит не столько в достоверности отображения событий, сколько в том, что они представляют собой первую и непосредственную реакцию людей, зачастую бывших непосредственными свидетелями катастрофы. Они стремились передать ее своим соплеменникам в общинах Речи Посполитой и других европейских государств[15]. Прямые свидетельства представлялись в формах, традиционных для литературы на иврите. Но использование общепринятых стереотипов и метафор вместо описания конкретных фактов не должно ставить под сомнение важность этих трудов как первых, прямых свидетельств катастрофы[16].
Для их авторов, как и для тех, кто хотя бы на время ввел изменения в поминальную молитву, написанную Йом-Товом Липманом, трагический опыт их современников не растворился в трагическом опыте предыдущих поколений. Но память о конкретных событиях слабела с уходом поколения, непосредственно их пережившего или узнавшего о них от свидетелей этих событий. Когда требования литургической традиции над ней возобладали, память о днях 1648 года трансформировалась в продолжении прославления Божьего Имени мученичеством жертв крестоносцев[17]. Однако жертвы 1648 года более не выглядели всего лишь очередным звеном в долгой цепи страданий. Почти в каждом поколении выходили новые издания трудов, написанных во время катастрофы, в частности, книги Натана Ганновера, что позволило сохранить эмоциональную реакцию свидетелей. Гибель украинского еврейства в середине семнадцатого столетия стала символом страданий народа[18].
Для поколения, жившего в середине семнадцатого столетия, книга Ганновера была не единственной, и даже не первой, информацией о трагических событиях на Украине. И конечно же, Яков Шацкий, писавший в 1930-х годах, напрасно видел в других книгах лишь «сухие вирши»[19].
«Сбирайтесь, дети Якова, и внимайте словам слуги вашего; тщательно внимайте, дабы сыновья ваши также знали о том, что стало и чему вы были свидетели, и раздирайте ваши сердца и одежды»[20]. Этими трагическими словами Меир из Щебржешина начинает свою рифмованную хронику «ужасов и казней, происходивших год за годом во время периода ТаХ-ТаТ», как говорится в ее заголовке. В кратких стихах он представляет ужас катастрофы, взывая к чувствам читателя: «Во граде [Немирове] взяли они малых детей и невинных младенцев и побросали их живыми в глубокие колодцы. Несчастные дети плакали и по нескольку дней взывали из колодцев. Наполните ваши очи слезами, и Господь, быть может, сжалится над ними»[21].
Лапидарное, но живое описание и призыв откликнуться, чтобы пробудить, «быть может», милосердие Всемогущего. Нет, это не «сухие вирши». Краткая хроника Меира из Щебржешина появилась непосредственно после погромов 1648/1649 годов и была, не считая поминальных молитв, первым произведением, посвященным трагедии украинского еврейства. Автор рисует насыщенную картину событий в еврейских общинах на территориях, попавших под контроль мятежников. Информацию он, несомненно, черпал из слухов и рассказов переживших погромы. Уже в этом труде мы находим мотивы, повторенные в более поздних сочинениях: таких, как рассказ о девушке, которая предпочла самоубийство браку с казаком. Однако число жертв, вероятно, преувеличено; невозможно проверить все детали, касающиеся убийств и других актов насилия. В то же время и автор стремился собрать точные данные, потому что он подчеркивает характер событий в каждой упоминаемой им местности. Влияние этой книги чувствуется почти во всех сочинениях по этой теме, появившихся в последующее десятилетие.
В то же время факты и описания, приведенные Меером из Щебржешина, сохранились в исторической памяти главным образом потому, что они были включены в книгу Натана Ганновера «Пучина бездонная» («Явен мецула»)[22]. Йегошуа бен рабби Давид из Львова изменил первую строфу книги Меира, которая является акростихом, содержащим имя автора, и опубликовал ее под своим именем в Венеции в 1656 году[23].
Книжечка, написанная Габриэлем бен Йегошуа Шусбургом из Жешува[24] и опубликованная в Амстердаме на следующий год после книги Меира из Щебржешина, совсем иная по характеру: ее автор выступает в роли проповедника благоговейного страха, греха и покаяния. Его работа разделена на две части.
Первые строки стихов начинаются буквами, следующими в алфавитном порядке; это рассказ о судьбе еврейских общин, ставших первыми жертвами: Немирова, Животова, Погребища и Тульчина, все на Брацлавщине, на юге более населенной части Украины, неподалеку от границы с Молдавией. Можно предположить, что первые беженцы, принесшие в Жешув вести об этой катастрофе, прибыли именно из этих мест. Шусбург собрал их рассказы и представил некоторые из них от первого лица (например, историю польского предательства в Тульчине). Поскольку не было свидетелей событий в других местах, как, например, в поселениях на восток от Днепра, Шусбург о них не упоминает[25].
Вторая часть представляет собой поминальную молитву по убитым. Она предназначалась для включения, как говорит Шусбург в своем «Введении», обращенном к «мудрецам, раввинам и вождям Израиля […] в другие поминальные молитвы, произносимые во время Йом Кипура, и в день, когда они берут на себя и своих близких бремя поста и молитвы в польских государствах на двадцатый день месяца сивана»[26].
Молитва содержит много подробностей этих событий, но им не хватает хронологической и географической упорядоченности. Подобно первой части, текст написан рифмованными строфами; стиль его тяжел и выспрен. Рифмованные стихи дополнены комментарием, в котором объясняется их смысл, что несколько напоминает талмудические комментарии. Смысл этот по сути сводится к желанию доказать связь между грехами сынов Израиля и катастрофой, описываемой автором.
В том же 1651 году в Амстердаме вышла еще одна книга, «Мегилат эфа», написанная Шабтаем ха-Коэном (ШаХ), раввином виленской еврейской общины, в качестве введения к книге поминальных молитв, посвященных памяти жертв. Автор не поучает читателей, но настоятельно указывает им: «Оденьтесь в рубище и посыпьте главы свои пеплом […] сокрушаясь о доме Израиля и народе Божьем, ибо погибли они в убийстве и бедствии»[27]. В конце он постановляет: «Я назначил для себя и для будущих поколений двадцатый день месяца сивана днем поста, траура и молитв»[28].
В 1655 году «Мегилат эфа» была включена в качестве приложения к широко известному труду «Шевет Иегуда» писателя начала шестнадцатого столетия Соломона ибн-Верда, в котором рассказывается об истории преследований, пережитых народом Израиля. Это подчеркнуло тенденцию ШаХа к трактовке погромов 1648/49 годов как возвращения к веку крестовых походов и к подчеркиванию момента жертвенности[29].
В 1653 году, через два года после публикации трудов Меира из Щебржешина и Шабтая ха-Коэна, в Венеции была опубликована наиболее значительная хроника событий, вызванных восстанием на Украине. «Пучина бездонная» Натана Ноты Ганновера оказалась наиболее популярным в последующие годы сочинением такого рода. Введение к этой книге кончается словами: «Вот слова автора, Натана Ноты, сына мученика, рабби Мозеса Ганновера Ашкенази (да будет память праведника благословенна, да отмстит Господь кровь его), жившего в святой общине Заслава, близ святой общины Острога в Волынской области, в стране России»[30].
Во время погромов на Украине Ганновер был, вероятно, относительно молодым человеком; он изучил Писание и служил проповедником в общине. Из его фамилии можно заключить, что его семья перебралась в Польшу из Германии во время тридцатилетней войны, хотя других аргументов в пользу этого предположения нет. Однако несомненна его эмоциональная привязанность к стране, где он вырос и жил. В книге сильно чувствуется его любовь к польскому еврейству и отчаяние, вызванное бедствием, постигшем его соплеменников, особенно волынских евреев.
Видя надвигающуюся опасность, Ганновер и его семья бежали из Заслава. После долгих месяцев странствий и сомнений относительно возвращения, после убийства отца в Остроге Ганновер пустился в дальнейший путь и наконец прибыл в Венецию (через Германию и Голландию). Позднее он переехал в Валахию, где был раввином в нескольких еврейских общинах, а в конце жизни стал раввином в Бради в Моравии, где в 1683 году был убит воинами какого-то венгерского дворянина, перешедшего на сторону турок, воевавших против австрийцев.
