И. Василевский - Романовы
В это время кто-то отзывает Петра в сторону. Враги еще раз меряют друг друга взглядами, ставят бокалы на стол нетронутыми и демонстративно поворачиваются друг к другу спиной. Старая ненависть, как и старая дружба, не ржавеет!
Рядом с ними на этом же балу оказывается еще один возвращенный из ссылки. Это Лесток, тот самый любовник Елизаветы Петровны, который проколол своим кинжалом барабан и помешал этим караульному солдату поднять тревогу в час переворота. Он был неограниченным владыкой России, пока состоял фаворитом возведенной им на престол Елизаветы, а потом оказался в опале и по воле бывшей своей любовницы перенес и пытки, и кнут, и долгие годы ссылки.
Возвращенным из ссылки Петр III задавал веселые балы, а новые ссыльные отправлялись в это время на смену вернувшимся. Полугодовое правление Петра III представлялось современникам непрерывной пьяной оргией. По описанию Рюлье, «прелестные женщины разоряли себя английским пивом и, сидя в табачном дыму, не имели позволения отлучаться к себе ни на одну минуту в сутки». Ненормальный, взвинченный Петр III все время требовал беспрерывных увеселений, парадов, пиров.
Что представляли собой эти пиршества?
На одном из них Петр «по пьяному делу» надумал было драться на дуэли с одним из своих придворных. Оба отправляются в лес, вооружаются шпагами, становятся друг против друга. Долго оба дуэлянта переминаются с ноги на ногу, пока Петр наконец не заявляет:
— Жаль, если люди, столь храбрые, как мы, переколются. Лучше поцелуемся!
Дуэль окончена. Оба горе-дуэлянта возвращаются во дворец продолжать пирушку. Но кто-то из придворных увидел здесь случай сделать себе карьеру. Он кидается к императору и с выражением отчаяния на лице говорит:
— Ах, ваше величество, вы ранены! Я вижу кровь на вашей руке. Позвольте мне забинтовать ее!
Петр III в восторге. Он хвалится своим геройством и мужеством. Прекрасно зная, что никакой раны нет и быть не могло, он позволяет забинтовать себе руку. Карьера находчивого придворного обеспечена. Он замечен, он выдвинулся. Почет и уважение новому государственному деятелю.
Многие из сосланных при Елизавете вернулись, но Иоанн Антонович, это «бедное дитя», вытащенное из колыбели Елизаветой, продолжает гнить в казематах Шлиссельбурга. Он давно потерял образ человеческий, он разучился говорить, но и теперь еще страшен лицам, сидящим на престоле. Возвращены Миних, Бирон, Лесток, но его императорское величество, царь Иоанн, все еще погребен в подземелье, все еще ждет счастливого часа, когда его, наконец, убьют.
Разобраться в психике императора Петра III — дело безнадежное и под силу только психиатру. Все черты его характера доведены до крайности, до уродства, до карикатуры. Ему недостаточно, например, церемонии коленопреклонения перед бюстом Фридриха II и всенародного целования его руки на портрете. Он желает еще воздать какие-то невероятные, воистину божественные почести посланнику короля Фридриха. От всех молодых женщин при дворе он требует, чтобы они отдавались прусскому посланнику, и, запирая его с очередной избранной им жертвой в свою спальню, император сам становится на караул у дверей с обнаженной шпагой. Он приглашает в Петербург своего дядю, гольштинского принца Георга, и требует, чтобы с ним все вели себя как с императором. Когда государственный канцлер явился со срочными делами к государю, тот заявляет:
— Обращайтесь к принцу Георгу. Вы видите, я только простой солдат при его величестве!
Петр III желает перекроить карту Европы. Для начала он решает начать войну с Данией. Надо отомстить ей за обиды, нанесенные ею в свое время Пруссии, надо отобрать у нее Гольштинию и в качестве военного трофея вручить ее обожаемому Фридриху.
Гвардия, и без того обозленная, возмущена до предела.
В то же время Петр III «заботливо» усиливает ненависть к себе и духовенства. Решение отобрать несметные богатства, накопленные монастырями, вызывает бурю негодования. Впоследствии Екатерина II осуществит эту меру спокойно и благополучно. Но Петр III действует нахрапом, и возмущенное духовенство распространяет в народе негодование против императора, осмелившегося посягнуть на «святыни».
Екатерина все это время готовит переворот. Она не упускает ни одного случая ласково поговорить с любым караульным солдатом, подарить ему золотой, не забывает интимно побеседовать с французским посланником, обещает посланнику шведскому в случае воцарения вернуть шведам все завоевания Петра I, то есть почти дословно повторяет то, что в свое время обещала Елизавета.
Не доверяя даже самым близким друзьям, Екатерина плетет кружева заговора, скрывая от каждого из участников, даже самых ближайших, роль остальных. Княгиня Дашкова искренне уверена, что она главная, почти единственная деятельница готовящегося переворота. Но то же самое думает о себе и Панин, и гвардии капитан Пассек, и многие другие.
Петр III обречен. Все так же буйно шумят пирушки и кутежи, все так же льются рекой вино и кровь, но за спиной Петра уже стоит грозная тень надвигающегося переворота. Каждая деталь его жизни, его поведения, прежде незаметная и обычная, теперь кажется событием.
— Вы слышали? Император сегодня избил в кровь двух придворных. Раскрылось, что они брали взятки, и его величество, отобрав все деньги, собственноручно бил виновных по щекам и кричал: «Отчего вы со мной, черти, не поделились?»
Петр III обречен.
Он еще на троне, он самодержец, но вот-вот пробьет назначенный час и его прогонят с престола, как напроказившего мальчишку. Задушат, как котенка.
Павел I
Низкорослый, уродливый, желчный, с курносым носом, глазами сумасшедшего и мертвой улыбкой черепа. Лицо угловатое, шафранное, похожее на маску, болезненное… Этот Квазимодо на троне был сумасшедшим. Не в том обычном, обывательском понимании этого слова, при котором о людях иной раз говорят: «Он психопат», желая указать на странности в их характере. Нет! В данном случае перед нами психопат в смысле чисто медицинском, клиническом.
Петр III, при всей своей болезненности и ненормальности, не может идти ни в какое сравнение с яркостью и очевидностью сумасшествия, которое проявляется в каждом шаге этого успевшего целых пять лет провести в роли самодержца буйного душевнобольного. С точки зрения психиатров перед нами совершенно точные, ярко выраженные признаки и мании преследования, и эротомании, и навязчивой идеи, проявляющейся в неустанном и неуклонном стремлении к суровости и жестокости.
Павлу недостаточно палочных ударов и шпицрутенов, тех истязаний, которые по малейшему поводу производятся по его приказанию, а часто и в его присутствии. Он лично производит избиение генералов и полковников, чьи части вызвали его недовольство недостаточно исправной маршировкой.
Во время парадов он собственноручно щиплет трех офицеров, чье поведение ему не нравится. И когда А. И. Тургенев рассказывает в своих воспоминаниях о том, как царь вызвал его к себе и медленно и страстно щипал его в присутствии всех приближенных, — он рассказывает не об исключительном случае, а о своеобразной норме поведения, усвоенной этим самодержцем.
Долгие годы, которые провел Павел в роли престолонаследника, исполнены одной мечтой — царствовать. Этот душевнобольной маньяк считает не только дни, но и часы и минуты, которые отделяют его от того момента, когда ненавистная Екатерина, наконец, умрет, когда он окажется, наконец, на престоле полновластным монархом.
Вся юность Павла, все зрелые его годы — на престол он взошел лишь на сорок восьмом году жизни — заполнены этой мечтой: когда же, когда умрет эта старая развратная женщина, из-за которой он не может вступить на престол.
Екатерина ненавидела Павла так же остро, как Павел ненавидел Екатерину. В последние годы она твердо решила отстранить его от трона и назначить своим наследником Александра. Уже приготовлены были завещание и указ об этом. Но смерть пришла неожиданно. Указ не опубликован, а завещание известно только немногим лицам. Смерть застала эту старую и много грешившую женщину в уборной — там, где, во имя ее каприза, был поставлен превращенный в туалетную принадлежность бывший польский трон. Властолюбивая Екатерина, которая в свое время возвела на этот трон своего отставного любовника Понятовского, не удовольствовалась тем, что уничтожила Польшу. Ей нужна была еще и эта злобная насмешка. Пусть польский трон отныне украшает ее туалетную комнату. Именно на нем (не перст ли Немезиды?) грузную женщину разбил паралич. Она еще жива, она жалобно стонет, но уже не в силах сказать ни единого слова. Услужливые царедворцы уже успели спрятать заготовленное ею завещание, лишающее права на престол сумасшедшего Павла, и вот Павел, предав завещание огню, в буйном восторге, не скрывая своей радости, мчится из Гатчины.
