И. Василевский - Романовы
Это болезненное влечение Петра III ко всему прусскому проявляется даже в мелочах. Армии предписано сбросить русское обмундирование и обрядиться в узкие прусские мундиры. Введена немецкая дисциплина, немецкие порядки, обязательные отныне для всех чинов без исключения. Сановники, больные подагрой, даже старый фельдмаршал, обер-прокурор сената Никита Трубецкой — все без исключения должны были ежедневно являться на плац и под команду прусских офицеров маршировать «гусиным шагом».
Прусский посланник является отныне при русском дворе самодержцем. Петр III считает почетным для себя называться верноподданным его величества короля прусского.
Екатерина остается в отдалении. Она ведет свою игру тонко и очень дорожит своей ролью жертвы, обиженной, несчастной. Именно на этом будет она играть, когда начнет сговариваться с гвардией, которая тоже обижена. Все командные должности в армии и гвардии отданы немцам. Образованный из немцев Гольштинский отряд захватил в свои руки все права и привилегии. Прежняя гвардия, офицеры которой привыкли чувствовать себя господами положения при дворе, оттерта на второй план и потому глухо бурлит, волнуется, негодует. Екатерина внимательно следит за ее настроением.
А Петр III как будто нарочно делает все возможное, чтобы обозлить, восстановить против себя все классы, все слои населения. Вслед за сановниками, обязанными маршировать во время парадов, вслед за гвардией, отнесенной на второй план, приходит очередь духовенства. Петр щеголяет своим пренебрежением к православным обрядам, публично дразнит русское религиозное чувство. Во время служений в церкви он назначает аудиенции послам, демонстративно громко разговаривает с ними, а заодно высовывает язык и корчит страшные рожи священникам.
Петр не желает знать никого из представителей русской знати. Его ежедневные кутежи проходят только в гольштинском обществе. В эту избранную немецкую группу допускаются только приезжие певцы да актрисы. Бывают здесь и иностранные посланники, причем, по свидетельству Болотова, «император говорит такой вздор и такие нескладицы, что у верноподданных сердце кровью обливается от стыда перед иностранцами».
Сверх прежнего увлечения игрой на скрипке, Петр столь же внезапно начинает считать себя незаурядным комическим актером. Его специальностью, кроме гримас, становится отныне еще умение передразнивать всех окружающих. Особенно усердствует он, передразнивая митрополита и архиереев.
Не упускается ни малейшего повода для проявления комического «таланта». Старинный русский поклон по царскому указу заменен при дворе французским приседанием. Эта реформа необходима потому, что она дает лишний раз повод паяцу на троне передразнивать книксены пожилых придворных дам.
Отношения Петра и Екатерины даже внешне разорваны. Комнаты августейших супругов расположены теперь в разных флигелях дворца. Даже к обеденному столу Екатерина не появляется. Ее место занято Елизаветой Воронцовой, чья спальня теперь устроена рядом со спальней государя.
Только по утрам Екатерина является на прием в рабочую комнату императора. Петр III не обращает на нее никакого внимания, и, отбыв эту повинность, она, сконфуженная, обиженная, удаляется на свою половину. «Государыня находится в крайне незавидном положении, — пишет современник. — Она пользуется удивительным презрением со стороны супруга, но выносит поведение Петра, а также и надменность Воронцовой с изумительным терпением. Государь оскорбляет ее на каждом шагу, Екатерина же отвечает на его обиды повиновением и слезами».
Но слезы Екатерины — это вовсе не слезы терпения, а тонкая, хорошо рассчитанная и прекрасно исполненная игра. Каждую обиду, нанесенную ей, она раздувает в событие. О каждой мелочи узнают и придворные, и гвардия, и духовенство. «Вот как обижают вашу государыню! Если бы она была на престоле, и ей, и вам всем было бы гораздо легче» — примерно так рассуждает Екатерина.
Петр недостаточно умен, чтобы разобраться в этой кружевной игре. Он только старательно помогает Екатерине утвердиться в положении жертвы. Придворному ювелиру Пуазье воспрещено отпускать царице какие бы то ни было драгоценности. Придворному садовнику дан приказ не отпускать государыне фруктов.
Шведский граф Гордт в своих записках рассказывает о следующей, например, сцене, разыгравшейся во время торжественного приема. Граф беседует с государыней, но вдруг к ним подходит Петр и, резко прервав их беседу, уводит его в другой конец зала. Екатерина остается одна. Она краснеет, ее глаза наполняются слезами.
На парадные обеды во дворце Екатерину не приглашают вовсе. Редкие ее появления сопровождаются скандалами. Когда, например, после прекращения войны с Пруссией Петр устроил целую серию праздников, ликуя, что ему удалось выслужиться перед обожаемым Фридрихом, на торжественном обеде он устраивает Екатерине сцену. Он посылает графа Гудовича с приказом передать сидящей на другом конце стола Екатерине, что она дура. Этого Петру недостаточно. Он не уверен, что граф Гудович точно и дословно передаст то, что ему поручено. А вдруг он смягчит выражения? И Петр, ко всеобщему смущению, выкрикивает через весь зал:
— Дура ты! Дура! Дура полосатая!
Екатерина заливается слезами. Пытаясь затушевать скандал, сидящий с ней рядом камергер Строганов начинает что-то рассказывать, притворяясь весело болтающим, как будто ничего не случилось. Это проявление «оппозиции» не проходит ему даром. В тот же день Строганов получает приказ отправиться в ссылку в свою деревню без права выезда.
Всеми случаями такого рода Екатерина пользуется ловко и умно. Она ведет свою политику, выпукло и четко выделяющуюся на фоне сумасбродного поведения Петра III.
Указ Петра III, изданный им в начале царствования и освобождавший дворянство от обязательной службы, вызвал такое ликование, такую беспредельную радость, что русское дворянство решило было отлить статую Петра III из золота. План считался окончательно решенным, оставалось решить вопрос о том, в каком виде должен быть изображен император. Проблема была сложной, потому что, например, когда художник, готовивший портрет Петра III для чеканки на монетах, вздумал было облагородить его черты и украсить чело императора лавровым венком, Петр пришел в ярость. «Не хочу быть похожим на французских королей», — запальчиво заявил он. Петр, видно, очень дорожил своим уродством и добился-таки того, что изображение его на монетах было сделано в столь безобразном виде, что, по словам Рюлье, «каждая из монет, обращаясь в народе, подрывала народное почтение к царю».
Как и все предыдущие царствования, сразу же по восшествии на престол нового лица начались гонения и ссылки прежних приближенных и приближение тех, кто состоял в опале в дни прежнего царствования. Все любимцы Елизаветы в суровой опале, но зато возвращается из Сибири Бирон, на совести которого, по подсчетам современников, лежит не менее 11 тысяч казненных. Возвращается и низложивший Бирона фельдмаршал Миних, веселый и бравый старик. Уезжая в ссылку, он оставил в Петербурге взрослого незаконнорожденного сына. Этот сын женился, затем женил и выдал замуж своих детей, и, когда Миних после 20 лет пребывания в ссылке, на восемьдесят втором году жизни, возвращается в Петербург, его неожиданно встречает целых 33 его потомка. Миних, всегда гордившийся тем, что он во всех случаях жизни остается неизменно спокойным, сумевший наладить свою жизнь в ссылке, при виде этого потомства первый раз в жизни не выдерживает и заливается слезами.
Петр III прекрасно знает о старых счетах между Бироном и Минихом. Он знает все подробности того, как Миних в свое время ночью в одном белье стащил с постели Бирона и изгнал его с русского престола, сослав в Сибирь. Петр III знает и то, что еще задолго до того ареста Бирон преследовал Миниха и отдал того под суд за побег короля Станислава из осажденного Данцига. И теперь Петр III желает позабавиться встречей старых врагов.
Во время минутной встречи в пути, в Казани, Бирон и Миних обменялись только безмолвными поклонами. Что-то скажут теперь эти два старых волка?
Император приглашает Миниха и Бирона, каждого в отдельности, во дворец в одно и то же время. Каждый из них не знает о предстоящей встрече с врагом.
Встреча происходит в присутствии императора. На столе стоят три налитых бокала. «Ну-ка, чокнемся», — говорит, хихикая, гримасничая от душащего его смеха, царственный идиот. Бирон и Миних в упор смотрят друг на друга. У каждого из них в руках бокал, но чокаться они не спешат.
В это время кто-то отзывает Петра в сторону. Враги еще раз меряют друг друга взглядами, ставят бокалы на стол нетронутыми и демонстративно поворачиваются друг к другу спиной. Старая ненависть, как и старая дружба, не ржавеет!
Рядом с ними на этом же балу оказывается еще один возвращенный из ссылки. Это Лесток, тот самый любовник Елизаветы Петровны, который проколол своим кинжалом барабан и помешал этим караульному солдату поднять тревогу в час переворота. Он был неограниченным владыкой России, пока состоял фаворитом возведенной им на престол Елизаветы, а потом оказался в опале и по воле бывшей своей любовницы перенес и пытки, и кнут, и долгие годы ссылки.
