Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва
- Киприани - любимец и наушник императора!.. Но дальше меня ждало удивление куда большее... Естественно, я решил убить негодяя. Но прежде явился к императору и рассказал ему все. Он преспокойно меня выслушал и сказал... что верит Киприани как самому себе! И что Киприани не мог этого сделать, а "даму попросту надул муж, который наверняка знает о нашей связи и даже рад ей, ибо хоть кто-то е...т его жену, избавляя его самого от этой неприятной обязанности. Через нее он и запустил нарочно эту ложь, чтобы оболгать самого верного мне человека".
"Ну кто-то ведь сообщил! - воскликнул я. - Знали только мы с вами. Выходит, это... я?" Император улыбнулся и вдруг сказал: "А может быть... я?" Я был в полном изумлении. "Может быть, я приказал Киприани выдать заговор?.. Вы не допускаете такую возможность?" - "Но почему, сир?" - "Обычно я ни с кем не обсуждаю планы своих сражений. Их понимают потом... по результатам". - "Но что я должен буду понять, сир? Что вы предпочли свободе плен на острове?" Император засмеялся: "Боюсь, что и в будущем вам понять это будет трудно... Конечно же, я шучу. Но виноват все-таки я... И любовная цепочка здесь и вправду замешана. Я был легкомыслен и кое-что рассказал некой даме, а она, должно быть, сболтнула своему любовнику... Я уже сделал ей суровый выговор. И забудем все!"
И тут я понял! Это была Альбина Монтолон! Недаром говорили, что у нее есть любовник в городе - английский офицер, с которым император и муж делили ее увядавшие прелести. Но почему-то я долго не мог забыть его взгляд, когда он говорил: "Это я приказал Киприани!"
Бедный прямолинейный глупец Гурго! Разве ему понять?! Это был все тот же терновый венец, который император решил не снимать до конца... до самого конца. Вот и всё!
И тогда я спросил Гурго, что он слышал о последних днях нашего повелителя. Хотя Гурго уже уехал с острова, когда началась болезнь, сведшая императора в могилу, генерал заговорил с обычным апломбом:
- Не думаю, как нынче многие во Франции, что его отравили англичане. Хотя сам император часто говорил: "Они меня убьют". Впрочем, о его смерти спросите лучше у Маршана, он сейчас в Париже. Но я уверен, что все это чепуха... Просто Маршан, Монтолон... они все помешаны на ненависти к англичанам. Уверен, что всё было куда прозаичнее: император умер от наследственного рака, о котором часто при мне рассказывал...
Естественно, я захотел встретиться с Маршаном и взял у Гурго его адрес. Я хотел узнать: неужели император не оставил мне медальона? Я был уверен, что это не так. Просто они меня недолюбливали, точнее - ревновали ко мне императора. Ведь именно со мной он проводил большую часть времени. Их раздражали мои знания, они считали меня заносчивым, ведь все они необразованные солдафоны. И император мог говорить с ними только о войне, он даже продиктовал Бертрану какое-то сочинение на военную тему. Я был единственный, с кем он мог рассуждать об истории и обсуждать свою жизнь.
Но я не успел отправиться к Маршану. К моему изумлению, уже на следующий день он сам явился ко мне. Он смешно изменился, очень потолстел, и теперь вместо худого парижского сорванца-слуги, с которым я простился на острове, передо мной стоял толстенький самодовольный буржуа. Император позаботился и о нем - за преданную службу оставил ему целое состояние. Маршан держал в руках портфель, в котором я тотчас признал портфель императора. Он положил его перед собой, а потом степенно поприветствовал меня.
- Я очень рад вам, Маршан. Я как раз собирался вас навестить.
- Да, Гурго сообщил мне об этом.
- Вы поддерживаете отношения с этим невозможным человеком?
- Мы все поддерживаем отношения друг с другом. После возвращения с острова мы вынуждены опасаться за свою жизнь. Было покушение на Бертрана в его имении... В Латинском квартале, где я живу, напали на меня... И, хотя все обошлось, мы по-прежнему тотчас сообщаем друг другу о людях, которые ищут с нами встречи. - Он торжественно открыл портфель с бронзовой литерой N. - Чтобы не забыть... - Вынул медальон и протянул его мне. - Это долг.
- Долго же он меня искал! - усмехнулся я.
- Виноват, - несколько смущенно сказал Маршан.
Да, они очень меня не любили! Я открыл золотой медальон - в нем лежали волосы императора.
- Волосы императора в браслетах и медальонах, - продолжал, будто отчитываясь передо мной, Маршан, - я должен был передать всем членам императорской семьи. Так завещал Государь. Два медальона я должен был передать императрице и римскому королю, но Ее Величество отказалась меня принять. И все-таки мне удалось передать ей оба медальона. Однако после смерти римского короля мне их вернул лакей в ливрее Ее Величества... причем без всякого сопроводительного письма от нее... Всё это заняло, как вы догадываетесь, немало времени. А потом еще мой брак, хлопоты со свадьбой. Я ведь постарался жениться, как завещал мне император, на бесприданнице, дочери моего обедневшего генерала... Так что до вас просто руки не дошли. К тому же вы недавно в Париже?
Я все-таки спросил:
- Вы по-прежнему называете безмозглую самку императрицей?
- Так называл ее император до самой своей смерти. Так до своей смерти буду звать ее и я.
Пора было прощаться. И тут я почему-то начал рассказывать ему об аббате и моей предполагаемой поездке в монастырь.
- Да, аббат был у меня, - прервал меня Маршан. - И меня очень удивило: такой просвещенный человек - и тратит время на подобную ересь. Волосы в медальонах срезаны мною после смерти императора. Это ответ на все глупости. Я был с императором все дни на острове, был рядом в час смерти и был, когда его зарывали в землю...
И тут Маршан замолчал. Я чувствовал! Чувствовал, что он хочет еще что-то сказать... и колеблется. И я спросил его прямо:
- Маршан, я, как и вы, исполнил волю императора. Я сделал его мысли известными всему миру. Он доверял мне... И вы просто обязаны мне доверить всё, что знаете. Хотя бы в память о нем...
Он долго молчал. Наконец сказал:
- Хорошо, я расскажу... Я знаю, что генерал уже рассказывал вам о Киприани. Итак... - Маршан попросил воды, потом подошел к окну, постоял... Сколько уже лет прошло с тех пор, как я вернулся с острова, но до сих пор смотрю на улицу... не стоит ли кто подозрительный перед моим домом... Мы привезли с острова страх...
Итак, уже вскоре после вашего отъезда император начал умирать. Время от времени он заявлял: "Здешний климат убивает меня, поэтому они и послали меня сюда... Это сухая гильотина". И он делал всё, чтобы об этом узнавали в Лондоне. В мою, точнее, в нашу общую, обязанность входило спускаться в городок и в тавернах рассказывать морякам, как убивают императора... Его Величество немного играл... Но именно в это время он начал подозрительно толстеть. Опустились щеки, грудь стала совсем бабьей, мне пришлось распустить в поясе его брюки...
Слухи о его нездоровье сделали свое дело. На остров прибыл важный чиновник Ост-Индской компании Чарлз Риккетс - он плыл из Индии в Лондон, и ему, очевидно, поручили узнать и доложить, что с императором. Он тотчас попросил о встрече с Его Величеством. Но у императора была, как вы знаете, особая интуиция. "Так! - сказал он. - Решили проверить. Откажите ему... пока".
После этого Лоу вызвал Киприани и стал уговаривать повлиять на императора, чтобы тот принял чиновника. Он объяснял Киприани, как этому Риккетсу доверяют в Лондоне и как это может благоприятно отразиться на судьбе "генерала Бонапарта". Император, которому Киприани тотчас все доложил, позвал меня и Бертрана и долго хохотал. Он долго мучил Лоу и Риккетса, то соглашаясь на аудиенцию, то отменяя ее. Целых три недели несчастный проторчал на острове, наверняка проклиная свое поручение.
Наконец, император принял его. Император был небрит и лежал в полутьме на кровати. Во время беседы он иногда пытался приподняться, как бы с великим трудом, а я ему помогал. Когда Риккетс вышел, Бертран спросил его, как он нашел нашего Государя.
"Генерал Бонапарт, безусловно, болен, - отвечал Рикеттс, - особенно меня пугает его полнота, весьма странная. Голова буквально уходит в плечи, щеки дряблые, спадающие по обе стороны, и ему явно трудно садиться на кровати, два-три движения уже причиняют ему боль... Я переговорю с губернатором о лечении и врачах для генерала".
Между тем наш больной уже к вечеру скакал на лошади, был весел и ел с отменным аппетитом. И даже поработал немного в саду. Правда, вспомнив, что англичане наблюдают за ним, вдруг выронил лопату, пошатнулся и упал на мои руки...
Но именно тогда и меня, и Бертрана, и Монтолона... всех нас неприятно удивило странное доверие Лоу к Киприани. Губернатор ни с кем из нас не поддерживал отношений, а с Киприани, как выяснилось, он и общался, и доверял ему свои поручения. Вот тогда граф Бертран и рассказал нам удивительную историю, которую узнал от Гурго, - о неудачном побеге императора. И о роли Киприани во всем этом...
Маршан уже собирался рассказать ее мне, но я перебил его:
