Андрей Буровский - Правда о «еврейском расизме»
– Но мы не принимали иудаизм! Мы с евреями не согласны… У нас похожая, но совсем другая вера.
– Тем лучше. Расскажите и про то, что караимы не имеют к евреям никакого отношения. А мы завтра зайдем и поможем дописать документ.
На другой день офицеры зашли к Шапшалу, долго кромсали написанное им, чтобы текст «соответствовал духу». Геббельс умиленно всхлипнул, читая творение Шапшала в редакции полковников вермахта… Про «всхлипнул» — может быть, это еще и фольклор, но что караимов в Третьем рейхе никто не ни разу не обидел — это факт.
А немецкие офицеры отправились в вильнюсское гетто, объяснили ситуацию и стали записывать в караимы всех желающих. Эсэсовцам это вовсе не нравилось, но поделать они ничего не могли, — офицеры вермахта ссылались на постановление Геббельса. Так в СССР кто-то мог заорать: «Да это же сам товарищ Каганович подписал!» По одним данным, они спасли три тысячи человек, по другим — пять.
История сохранила некое продолжение, связанное с Шапшалом. После советской оккупации Литвы в ней вел раскопки начинающий московский археолог Д. Б. Федоров. Они с Шапшалом подружились, и Федоров пытался открыть в Вильнюсе музей истории караимов. Однажды он попросил:
– Напишите, как именно поляки эксплуатировали караимов.
– Почему это важно?
– Потому что если вы пролетарии — тогда мне будет легче организовать музей.
Семен Маркович пожевал губами, подумал…
– Вы знаете… Похожий документ мне уже доводилось писать…
Для интересующихся: Федоров сумел придать бумаге необходимое «соответствие духу», но музей все-таки не открыли.
Жаль, что история умалчивает, какова судьба немецких гостей Шапшала, спасителей нескольких десятков тысяч караимов всей Европы и нескольких тысяч евреев Вильнюса. Может быть, они и сегодня доживают свой век — хорошо, если на родине, а не в Парагвае. Возможно, кто-то из них прямо сейчас рассказывает десятилетнему испаноязычному правнуку, как он шел через готические города Европы, давя москитов на щеке; потом старик переводит взгляд на пальмы, склонившиеся над Параной, и собственное прошлое кажется ему невероятным цветным сном.
Хорошо, если так; мне приятно думать, что эти славные люди могут быть живы. Потому что в ту страшную, рычащую ненавистью, хлюпающую человеческой кровью эпоху жизнь их могла прерваться спустя считаные дни или недели после мирных бесед с Семеном Марковичем за чашечкой кофе. Если их нет в этом мире — дай Господи, чтобы сразу и чтобы в бою. Das Gott erbarmen, чтобы не в сталинских лагерях.
Или вот история: «…Павел прошел через гетто, и из немецкого концлагеря помог ему бежать в 1944 году сам комендант»{232}.
Может быть, для еврейских расистов, проповедующих ненависть к немцам за то, что они немцы, этот комендант и не является человеческим существом. Но нам с вами резон запомнить, что был такой достойный человек, спасший еврея-заключенного (а может быть, и не его одного).
Один мой знакомый в Кракове (он не просил его называть) рассказал мне такую семейную историю… Старший брат его отца в 1943 году наблюдал очередной этап евреев, которых эсэсовцы гнали по улицам… Понятно, куда и зачем. В толпе смертников почти не было мужчин — женщины, множество детей, из которых самые маленькие еле могли идти. Как ни орали эсэсовцы, как ни лаяли собаки, дети 3–4 лет не могли двигаться быстро, и этап полз еле-еле.
Парень буквально прыгнул в этот этап, схватил первые два существа, до которых дотянулся, и закричал эсэсовцам:
– Что вы делаете! Это же мои сыновья! Вы убиваете польских детей!
Эсэсовец засмеялся, и сказал:
– Ты хоть смотри, кого берешь. Это же девочки…
– Да! Да! Это мои дочки! Отдайте их мне!
А женщины, шедшие в толпе обреченных, стали тоже кричать:
– Мы знаем этого пана, это и правда его дети! Это ошибка, тут просто потеряны документы!
Эсэсовец опять засмеялся и велел:
– Ладно, забирай их. Но давай беги быстро и прими меры.
Парень не дал себя долго уговаривать, и в тот же день «принял меры»: отнес девочек в костел. Священник тут же окрестил их и сделал соотвествующие записи, выдал парню свидетельства о крещении — да еще такие, как будто девочек крестили два и три года назад. Что характерно — никто не донес. Отметим и это обстоятельство!
А теперь обратим внимание на поведение эсэсовца. Ему, этому многократному убийце евреев, по заслугам полагалось бы стать одновременно и Праведником Мира — ведь без него поляк никогда не смог бы спасти этих девочек. Такого же звания, по справедливости, должен удостоиться и комендант лагеря, выпустивший оттуда еврея Павла. Парадокс? Абсурд? Что делать, такая была эта страшненькая эпоха. Если читателю хочется абсолютной ясности: вот «мы», вот «они», вот линия фронта между нами, ему следует взять другую книгу. Или Симонова, или Менахема Бегина, — у них все предельно ясно, и сразу понятно, где «наши».
Почему же идея коллективной вины, огульного обвинения немцев, да заодно и поляков, как народа-преступника пустила такие глубокие корни? Может быть, это объясняет суждение учителя-еврея, который ездил с израильскими подростками в Польшу, чтобы показать им места, где жили их предки. И места, где погибли многие их родственники.
«Ассоциация с жертвами, соответственно, ставит очень выгодно их национальную нравственную позицию. Они в этой ассоциации могут принимать роль судьи: «Мы жертвы, значит, мы можем судить. А есть немцы, поляки, в общем, плохие люди, которых мы можем осудить, а мы-то хорошие… негативизм по отношению к полякам со стороны еврейских групп из Израиля. При том что сами польские гиды — католики. Они испытывают большое чувство вины, совершено неосознанно, они не имели отношения к этим событиям… плохо то, что школьники воспринимают все это как естественную вещь. Они это чувство вины переносят на конкретные народы, и это плохо»{233}.
Да, это очень плохо, господин Лещинер. Плохо с нравственной точки зрения; из детей, считающих свой народ невинной коллективной жертвой, а другие народы сборищем негодяев, с большой степенью вероятности вырастут плохие, непорядочные люди. Кроме того, выращивать людей, несущих в своем сознании двойной счет, инстинктивно разделяющих людей на «своих» и «чужих» — очень опасно. И для других народов, и для их собственного.
Глава 10
Почему это сохраняется до сих пор?
Чернокожая раса отнесена к югу от Атланта… ее характерная морда и огромные губы сближают ее с обезьянами; общества, которые она создает, всегда остаются варварскими.
КювьеВчера и сегодня
Почему же еврейский расизм сохраняется до сих пор? Ведь народы Европы так щедро расплатились за все обиды, бывшие и не бывшие? Во многих государствах Европы даже приняты законы, запрещающие ставить под сомнение цифру в 6 млн уничтоженных. В ФРГ эта книга не могла бы быть опубликована, а меня бы за нее арестовали.
В XIX и первой трети XX века евреи мало чем отличались от остальных европейцев. Примерно тот же уровень расизма. Можно, конечно, и дальше ссылаться на ужасный опыт «жертв фашизма», но вот беда: еврейский расизм существовал задолго до Гитлера. Только расизм европейских народов вспыхнул ядовитой звездой и погас, а еврейский посверкивает до сих пор.
Конечно, сыграли свою роль грустные и глупые события, когда евреев объявили особой расой. Для начала евреев не захотели признать «своими» братья по расе, немцы-арийцы (что было очень нехорошо с их стороны, после стольких-то веков законного и незаконного скрещивания). И мало того, что не признали — их чуть не истребили под шизофреническим предлогом, что они принадлежат к низкой и опасной расе.
А потом сами евреи, вплоть до нашего времени, оказываются хранителями мрачного расового мифа!
По-видимому, расовая теория очень хорошо легла на какие-то психологические социальные, культурные установки и представления евреев.
Одна из причин сохранения этого мрачного пережитка — двойственный характер иудаизма: религии одновременно мировой для своих и племенной для чужих.
Л. Фейхтвангер никогда не был ни коммунистом, ни даже «сочувствующим». От силы так, легкая теоретическая «розоватость». И тем не менее послушайте: «До сих пор белым (обратите внимание на термин, — им пользовались и Киплинг, и Джек Лондон, и Геббельс. — А.Б.) лишь однажды удалось без применения силы создать духовный национализм. Это удалось грекам. Политически побежденные, они завоевали мир своей культурой и на протяжении 5000 лет были господами мира (про «5000 лет греческого господства» — бред полный. — А.Б.). Задача Третьего Израиля мне представляется такой же. И решить ее можно без применения силы. В этом особенность истинного еврейского национализма: его смысл заключается в преодолении себя. В противоположность любому другому национализму, он стремится не утвердить себя, а раствориться в едином мире. Раствориться, словно соль в воде, которая, растворившись, становится невидимой и в то же время вездесущей и вечно существующей.
