Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Верно заметил Бердяев, что Ленин "по философии читал исключительно для борьбы, для сведения счетов с ересями и уклонами в марксизме. Для обличения Маха и Авенариуса, которыми увлечены были марксисты-большевики Богданов и Луначарский, Ленин прочел разную философскую литературу. Но у него не было философской культуры; меньше, чем у Плеханова. Он всю жизнь боролся за целостное, тоталитарное мировоззрение…".
Последнее замечание Бердяева, по-моему, очень метко характеризует философскую сущность интеллекта вождя русских большевиков. Безоговорочно приняв социально-политическую и философскую доктрину Маркса (действительно крупный шаг в истории мировой общественной мысли), Ленин тем самым обрек себя лишь на догматическое комментирование выдающегося учения. Ни одна социально-политическая теория не может быть универсальной, глобальной, надвременной. Но именно в такую превратил марксизм Ленин.
Впрочем, Бердяев, Степун, Франк и некоторые другие российские мыслители могли со временем считать, что им повезло. Когда Ленин в марте 1922 года прочел сборник статей "Освальд Шпенглер и закат Европы", подготовленный этими авторами, он пишет записку управделами СНК Н.П.Горбунову, в которой называет книгу "белогвардейской" и поручает поговорить о ней с заместителем председателя ГПУ И.С.Уншлихтом… Философов не расстреляли за "белогвардейские" убеждения, что было нормальной практикой того времени, а лишь изгнали из отечества.
Философская грань интеллекта Ленина была сильной в своей убежденности, но явно догматичной. Абсолютная уверенность в том, что "философия Маркса есть законченный (курсив мой. — Д-В.) философский материализм", последняя вершина, единственно верная теория, говорит о догматической ограниченности Ленина. Эта узость проявилась, в частности, наиболее ярко в его труде "Государство и революция", утопическом прежде всего потому, что автор абсолютизировал некоторые догмы Маркса и Энгельса. Чего только стоят утверждения Ленина, что новый социалистический строй ликвидирует бюрократию, ибо "при социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял".
Для Ленина очень много значило, говорится ли о данном предмете, явлении что-либо у основоположников марксизма. С ленинских времен почти до дней настоящих у коммунистов главный аргумент в споре — соответствующая цитата, подходящая к случаю идея, конкретное "указание" классиков.
Критикуя меньшевика Н.Н.Суханова, Ленин в одной из последних своих работ писал: "Для создания социализма, говорите Вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну а почему мы не смогли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали Вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?"
По Ленину, если в Марксовых "книжках" это не возбраняется, то можно "исторический порядок" делать любым.
Ленинский интеллект, что касается теоретического отражения действительности, не был загадочным, ибо здесь властвовали догматизм, одномерность, однозначность марксистских выводов.
"Социализм", созданный Лениным, даст наиболее универсальную — тоталитарную — форму бюрократии и догматизма. Впрочем, в кое-каких их неистребимых проявлениях Ленин успел убедиться еще при своей жизни. Десятки, сотни его распоряжений о показательных процессах, судах, расправах с бюрократами, "дураками" не дали положительного результата…
Догматическая узость ленинского интеллекта выразилась и в том, что для него основной социальной общностью был класс. Он был певцом рабочего класса, хотя отводил ему лишь роль основной силы его партии. Проблема личности, ее прав и свобод всегда стояла у Ленина на третьем — десятом местах. Классовая апологетика доведена Лениным до социального расизма. Свои собственные взгляды Ленин с поразительной настойчивостью внедрял в своей партии, а с ее помощью распространял и в Советской России. "Это и есть, — писал Бердяев, — диктатура миросозерцания, которую готовил Ленин".
Эстетическая грань интеллекта Ленина была менее деспотичной. Может быть, она просто стояла дальше от политики, чем правосознание и философия? А может быть, потому что Ленин не чувствовал себя здесь корифеем? Трудно сказать, однако в основном он был более терпим к эстетическому "еретичеству". Бердяев, возможно, преувеличил, назвав Ленина "отсталым и элементарным человеком" в искусстве, но в целом был недалек от истины.
Ленин был типичным "потребителем" искусства с весьма консервативным вкусом. Но крут его знакомства с литературной классикой весьма широк. Естественно, больше всего он цитирует и использует в своих произведениях Чернышевского — более 300 раз! — против, кажется, двух раз Достоевского. Наиболее часто обращается Ленин в своем политическом творчестве к Грибоедову, Крылову, Салтыкову-Щедрину, Гоголю, Тургеневу и всего несколько раз к Пушкину, Лермонтову, как мы уже сказали, Достоевскому, Толстому (хотя есть специальные статьи о нем).
Ленин читал художественные произведения как политик, ища в них ответа на многие социально-экономические вопросы. Трудно сказать, кто был еще особенно любим Лениным, кроме Чернышевского, но по ряду косвенных признаков можно отнести к ним Некрасова, Успенского, Горького, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Толстого, Гончарова, Писарева. Ленин был даже несколько "старомоден", отдавая предпочтение классике перед модными для своего времени художниками слова. Неудивительно, что Ленину особенно нравились "Что делать?" Чернышевского и "Мать" Горького, в которых исключительно остро поставлены социально-политические проблемы общества при сравнительно невысоком их художественном воплощении.
Ленин наиболее близок лично был к Горькому, хотя именно этот писатель в 1917–1918 годах особенно остро и резко критиковал лидера большевиков. В это время автор "Матери" печатал в петроградской газете "Новая жизнь" свои публицистические статьи. Всего под рубрикой "Несвоевременные мысли" Горький успел опубликовать в газете сорок восемь статей. Часто они были открытой полемикой между большевистской "Правдой" и "Новой жизнью", пока в июле 1918 года газета, где сотрудничал Горький, не была закрыта по распоряжению Ленина. Это и понятно, ибо Горький уже после октябрьского переворота писал, например, 7(20) ноября 1917 года: "..Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления, вроде бойни под Петербургом, разгрома Москвы, уничтожения свободы слова, бессмысленных арестов — все мерзости, которые делали Плеве и Столыпин". Здесь же Горький резюмирует: "Вот куда ведет пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата".
Конечно, все эти статьи в "Новой жизни", как и многие другие, изданные в то же время, не вошли в тридцатитомное собрание сочинений писателя. Разве могли позволить большевики, чтобы заявление Горького, подобное тому, что он сделал в год смерти Ленина, стало известно советскому читателю? А оно таково: "Вероятно, при Ленине перебито людей больше, чем при Уоте Тайлере, Фоме Мюнцере, Гарибальди".
Но с начала 20-х годов Горький меняет тональность в отношении Ленина. Писатель, почувствовав, что власть устояла, не может обойтись без помощи ее и лично Ленина. Так, например, в апреле 1919 года он обратился к Председателю Совнаркома, прося освободить левую эсерку Н.А.Шкловскую — секретаря А.А.Блока (спустя полгода после просьбы ее выпускают); в сентябре 1920 года Горький лично встречается с Лениным, в сентябре следующего года бьет челом перед Лениным по поводу разрешения выезда за границу известного издателя З.И.Гржебина… Эти просьбы и встречи не прошли бесследно: Ленин обладал сильной духовной "радиацией". Скоро Горький станет почти ручным.
Ленин лично, повторюсь, смотрел на литературу и искусство как потребитель. Но как лидер партии видел в них мощный инструмент политического влияния. Может быть, поэтому он враждебно относился к футуризму, другим модернистским течениям и школам в искусстве? Но почему он одно время ратовал за ликвидацию оперы и балета? Может быть, тоже потому, что не видел, как артисты Большого театра будут вдохновлять отряды по продразверстке? Ведь известно его высказывание об опере и балете как "придворном искусстве", далеком от народа.
Ум этого человека, иногда способный восхищаться музыкой, поэзией, тем не менее главное предназначение искусства видел в развитии "лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху диктатуры". Так он изложил задачи Пролеткульта в проекте резолюции, подготовленной им. По сути, для него культура и искусство ценны лишь с точки зрения их полезности марксизму. Надо ли говорить, сколь ограничен этот подход.
