Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Этим всплесками антисемитизма двигала та же логика, что и нацизмом: пытаться использовать евреев в классической роли козлов отпущения, найти способ предотвратить надвигающуюся катастрофу, отвлечь недовольство масс от правящего класса.
За два года, с 1881-го по 1882-й, подавляющее большинство евреев в России узнали то, на что понадобилось евреям Западной Европы почти сто лет: что эмансипация будет оставаться иллюзорной до тех пор, пока не будет подкреплена достоинством государственности. Они быстрее пришли к национализму, поскольку, не добившись эмансипации и не стремясь к ассимиляции, не питали иллюзий, с которыми не могли расстаться их западные собратья. Их не преследовал призрак «двойной лояльности»: после резни, указов и варварства разъяренных толп, какую лояльность они могли испытывать к России?
Как Дамаск разбудил Гесса, так и погромы 1881 г. породили знаменитый памфлет «Самоэмансипация» одесского врача, доктора Льва (Леона) Пинскера. Он выкрикнул свой призыв словами мудреца Гиллеля ха-Закена, последнего великого учителя иудаизма эпохи второго Храма: «Если не я сам, то кто за меня?» Евреи должны эмансипировать себя сами, провозглашал Пинскер. «Мы должны вновь утвердить себя как живая нация». Долгое время у евреев не было желания стать нацией, как у больного нет аппетита, но желание необходимо создать. Без него они останутся народом-призраком, призраком мертвой нации, ходящей среди живых. Еврей — вечный чужеземец. У прочих чужеземцев всегда есть где-то страна, которой они обязаны верностью. Только у евреев такой страны нет, а без нее они везде останутся чужими. «Что за презренная роль для народа, у которого некогда были свои Маккавеи!» Нет смысла жаловаться на антисемитизм, он будет существовать до тех пор, пока еврей остается призраком и чужаком. «Есть нечто противоестественное в народе без территории, как есть нечто противоестественное в человеке без тени».
Пинскер призывал уже существующие еврейские общества созвать Национальный конгресс, который основал бы акционерное общество для покупки земли и организации эмиграции и колонизации. Он полагал, что руководители движения непременно выйдут из среды западных евреев, обладающих властью, деньгами и знанием политики, хотя и не ожидал, что они сами окажутся в числе эмигрантов. Им комфортно живется в своих странах, пусть там и остаются. Массовая поддержка придет из России и Польши, но лидеров следует искать в других местах: местная обстановка не в состоянии их породить.
Вожди, на которых возлагал надежды Пинскер, были еще не готовы, но рядовые уже начинали шевелиться, и на них его памфлет оказал желаемое действие. Пинскер созвал конференцию в Катовице под Краковом, и она открылась в день столетнего юбилея Монтефиоре в 1884 г. Конференция не сумела основать Национальный конгресс, зато было создано нечто меньшее по масштабу: Ассоциация колонизации Палестины, президентом которой был избран сам Пинскер8. Ставшая известной позднее по городу, где находилась ее штаб-квартира, как Одесский комитет, она начала практическую работу по сбору рекрутов для возвращения. Работники называли себя движением «Ховевей Цион» (или «Ховевей Сион», букв. «Любящие Сион»). Их запрещенные полицией собрания проходили при свете свечей в маленьких деревнях по всей черте оседлости. Наконец, начался дальний поход. Маленьким группкам поселенцев, которые никогда в жизни не расчищали и не распахивали полей, предстоял колоссальный труд: возрождать давно почившую нацию на полумертвой земле Палестины.
И все еще это не было национальным движением. Двадцатилетний Герцль еще был денди венских салонов, писавшим элегантные фельетоны и баловавшимся театром. Он никогда не читал Пинскера. Те из эмансипированных евреев, кто Пинскера читал, негодовали и сопротивлялись идее нации и страны. «Это шутка… тебя лихорадит, тебе нужно лечиться», — сказал доктор Адольф Йеллинек, известный еврейский ученый Вены, когда к нему приехал Пинскер. Йеллинек записал их разговор:
«— Я не вижу другого решения, — сказал Пинскер.
— Но прогресс, цивилизация! Россия не может вечно оставаться столь реакционной, — взмолился Йеллинек»9.
В это они и хотели верить, в то, что антисемитизм всего лишь фаза, в то, что в конечном итоге прогресс его изгонит. А пока позаботимся о его жертвах. В радикальном решении нет нужды.
С Запада поступала помощь, но не руководство. «Великие еврейские бароны» соглашались финансировать все, кроме политической деятельности. Барон де Гирш, например, постарался перенаправить массовую эмиграцию в Аргентину. Зато барон Эдмон де Ротшильд, практически единственный среди евреев Запада, помогал новорожденным поселениям в Палестине. То, что они вообще смогли там закрепиться, его заслуга. За его труды остальные его считали чудаком, если не хуже. Возрождение Палестины в то время не вызывало энтузиазма эмансипированных кругов. «Только для одного оно было страстью, — писал позднее в своей автобиографии президент Вейцман, — и этим человеком был барон Эдмон в Париже. Десяток человек его калибра и его желания помогать изменили бы историю Палестины и совершенно преодолели бы препятствие в виде настроенных против Сиона евреев и оппозиции в нееврейском мире. Таких людей мы не дождались»10.
Но пока следует остановиться на 80-х гг., поскольку начало сионистского движения как такового принадлежит другой эпохе, а пока Англия медленно свыкалась со своей будущей ролью державы-посредницы. Эмансипация была взаимным процессом, в ходе которого евреи знакомились с культурой Запада, а Запад понемногу начинал знакомиться с современными представителями «древнего народа Божия». Главный герой романа Лессинга «Мудрый Натан» был списан с его друга Мендельсона. В центре цикла стихотворений Байрона «Еврейские мелодии», написанного за полвека до «Рима и Иерусалима» Гесса, губительное отсутствие собственной страны:
«У горлиц есть гнезда, лисицу нора приютила,
У всех есть отчизна, тебе же приют — могила».[77]
Байрон, погибший на войне за независимость Греции, был рупором того поколения, которое восстало против тирании Священного союза. Уловив витавший в Европе дух национализма, он облек его в стихи. У Маззини в тюрьме был три книги: Тацит, Библия и Байрон. Нигде больше колокол, предвещающий смерть тирану, не звучит так громко и так ясно, как в «Разрушении Сенахерима», самого известного стихотворения в «Еврейских мелодиях». Не было оно и всего лишь поэтическим переложением героических сцен Ветхого Завета. Байрон словно бы уловил еще живой дух иудаизма, гордость, которую позднее выразит Дизраэли, презрение к язычникам и не иудеям в словах одного его персонажа: «Живите в вере своей, но в моей я умру».
И Вальтер Скотт вложил те же чувства в уста Ребекки, которая убегает с Айвенго, пусть он и женится на Ровене[78]. Какое восхищение вызывала Ребекка у поклонников «Ваверлея»[79], когда, вскарабкавшись на крепостную стену, провоцировала злодея Бриана де Буагильбера сделать еще хоть шаг! Ребекка оплакивает покорность своего народа его судьбе и сожалеет, что «звуки трубы больше не будят Иудею», этот персонаж воплощает национализм поколения Скотта и Байрона, который заразит евреев лишь несколько десятилетий спустя.
Когда он их, наконец, заразил, то снова отдался эхом как в викторианской Англии, так и на континенте. Во Франции Дюма-сын, самый популярный драматург своего времени, после любви и чахотки полусвета в «Даме с камелиями» обратился — ни много ни мало — к еврейскому национализму в «Жене Клода». «Общепризнанное территориальное отечество нам необходимо», — заявляет герой этой пьесы, написанной в 1873 г. В Англии год спустя Джордж Элиот обратилась к «новейшему национальному вопросу», как окрестил его Гесс, в качестве главной темы своего романа «Даниэль Деронда» (1876). Едва успев узнать о своем еврейском происхождении, его герой в одночасье становится пылким поборником национальной идеи. «Идея, которой я одержим, — говорит он, — это идея восстановления политического существования моего народа, превращения его в нацию, возможности дать ему национальный центр». Подобно реальным нееврейским энтузиастам Возвращения, вымышленный Деронда ни на мгновение не задумывается над проблемами, которые занимали реальных евреев: ассимиляция, антисемитизм, иудаизм как религия или национальность, живой пес или мертвый лев. Таким, как он, никогда не приходит в головы, с какими проблемами может столкнуться возрождение нации, не интересуют их ни практические, ни экономические вопросы: сам по себе проезд до Палестины, приобретение земли, зарабатывание средств к существованию. Через все это они перескакивают, чтобы одним махом ступить в Палестину, где возрожденный Израиль появится на свет умудренным и взрослым — как Афина из головы Зевса. «Оживите органический центр, — разглагольствует Мордехай, вдохновитель Деронды, — уповайте на землю и политику… национальную жизнь, которая имеет голос среди народов… Искупите землю, установите стандарт… мир выиграет, как выиграет Израиль… новая Иудея на перепутье между Востоком и Западом, завет примирения».
