Юрий Афанасьев - Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии
Как же смогло французское общество вырваться из мальтузианских объятий? Э.Ле Руа Ладюри специально не рассматривает этого вопроса, но очень много внимания уделяет обоснованию неспособности общества к изменению. Вместе с тем, говоря, что в начале XVIII в. на смену прежней экономической структуре пришла новая, он вынужден констатировать, что и те пружины, которые удерживали традиционную стабильность, перестали действовать и появление новой экономической структуры обусловлено соответствующими причинами. Каковы же эти причины?
Чтобы не оставлять Э.Ле Руа Ладюри в одиночестве перед этой сложной проблемой, призовем ему в союзники тех представителей квантитативной истории, которые многократно пытались дать теоретическое обоснование качественных изменений в историческом развитии. Квантитативная история, говорит, например, Ж. Марчевский,-это история множеств, рассматриваемых в их основной и непрерывной эволюции в пределах большой продолжительности. Эта история игнорирует исключительные личности и факты. С ее помощью можно обнаружить прерывности, вызываемые качественными изменениями, но она не способна выявить их первопричину. Поэтому квантитативная история не может дать полного объяснения эволюции, которую она рассматривает. Исключительные личности и факты, основные перерывы в непрерывности являются для этой истории экзогенными вариациями, которые она должна заимствовать у "квалитативной" (качественной) истории. И если она этого не сделала, она в итоге придет к множеству цифровых данных и к серии объяснительных набросков, внутренне связных, но почти непригодных для полного объяснения эволюции из-за отсутствия связи с истинной первопричиной любого развития в истории — появлением новых идей и неожиданных фактов [98].
Смысл высказывания Ж. Марчевского совершенно ясен: предмет квантитативной истории (а для него только она и достойна называться научной) - это тот механический мир, в котором все согласовано и в который какое бы то ни было изменение может прийти лишь извне. Таким образом, нас снова возвращают к наиболее "традиционной" концепции истории, к той, в которой подлинными движущими силами являются идеи, герои, случайности. Такой же точки зрения на причины качественных изменений придерживается и Ф.Фюре. Задачей исторической науки, по его мнению, является реконструкция серий статистических данных частного характера по отдельным периодам и различным аспектам экономики и разработка на их основе модели общего экономического равновесия. Но эта модель, уточняет Ф. Фюре, не решает проблемы перехода от одной экономической системы к другой. "Количественные ряды позволяют лишь идентифицировать момент перерыва постепенности, но они не объясняют его причин. Последние часто кроются в действии какого-либо внешнего фактора..."[99].
В том же русле рассматривает вопрос о причинах перехода от старой экономической структуры к новой и Э.Ле Руа Ладюри, с той лишь разницей, что, как это и свойственно конкретноисторическому исследованию, в его трактовке эта проблема приобретает менее абстрактное звучание. "На протяжении всей книги "Крестьяне Лангедока",-пишет Э.Ле Руа Ладюри и в особенности в той ее части, где речь идет о начале длительного экономического упадка, об этих судорогах старого общества, я пытался выявить определяющие, фактические причины этого явления. В результате воссоздания детальной хронологии по крайней мере одно соотношение с этой точки зрения представляется твердо установленным: именно технологическое бессилие общества, его неспособность поднять производительность, существенно и окончательно увеличить производство послужили тем препятствием, столкнувшись с которым в конце двухвекового периода потерпели крах и демографический подъем, и рост мелкой крестьянской собственности" [100].
Хотя в этой констатации превалируют экономические категории, она еще никак не раскрывает причин перехода от одной экономической структуры к другой. Если прежняя структура определялась "технологическим бессилием", то в чем причина этого бессилия и что привело к его преодолению? Э.Ле Руа Ладюри не уходит от ответа на эти вопросы. Технологическая неподвижность, пишет он, была окутана, обременена целой серией культурных торможений - это нравы и образ жизни, умонастроения, это целая совокупность, сформированная уровнем технических знаний, системой ценностей и теми возможностями, которые определялись преследуемыми целями. Силы, отклонявшие экономическую экспансию, тормозившие и в конце концов сокрушившие ее,-это не только экономические силы в строгом смысле этого слова, но и силы культуры в широком смысле и даже в какой-то мере силы духовные [101].
Нельзя не согласиться с Э.Ле Руа Ладюри в том, что материальные аспекты жизни общества тесно связаны с уровнем культуры на данном этапе развития. Не подлежит сомнению и то, что в период средневековья воззрения, нравы, обычаи, убеждения не только не способствовали техническому прогрессу, но и довольно часто становились мощным тормозом на его пути. Однако и после того, как эти положения еще задолго до Э.Ле Руа Ладюри перестали быть, употребляя выражение Ф.Броделя, "звонкой новостью" в исторической науке, ответ на вопрос: "Почему все складывалось именно так?"- можно получить лишь в результате конкретно-научного анализа. Почему, например, в XVI в., когда общество было достаточно экспансивным, капитал человеческой энергии, аккумулированный после Возрождения, как это констатирует Э.Ле Руа Ладюри, не был ни направлен на развитие экономики, ни сохранен для поддержания минимального благосостояния, а рассеян в огне религиозных войн? Почему во времена Кольбера сыновья из мелкобуржуазных семейств, точно так же как и дворянские отпрыски, все еще отдавали предпочтение карьере военного или священнослужителя, а не предпринимателя?
Э.Ле Руа Ладюри ограничился лишь констатацией этих и им подобных фактов, что и стало для него "потолком", выше которого он уже не смог или не захотел подняться. Свои рассуждения о причинах экономической стагнации он заканчивает категоричным, но бездоказательным утверждением: "Общество, демография и экономика не располагали для подлинного роста прогрессивной технологией. Но они тем более не обладали... сознанием, культурой, моралью, политикой, образованием, реформаторским духом, более свободными чаяниями благополучия, которые бы стимулировали техническую инициативу, дух предпринимательства и обеспечили бы экономический "взлет" (décollage)"[102].
Так обстоит дело с вопросом о причинах качественных изменений в обществе в интерпретации Э.Ле Руа Ладюри. Интерпретация эта не блещет оригинальностью. По существу такая же трактовка вопроса о причинах перехода от общества "традиционного" к обществу "индустриальному" дается, например, и в работах У.Ростоу [103]. Интерпретация эта далека и от подлинно научной. Апелляция к психологическим, духовным факторам, к явлениям культуры, образования потребовалась Э.Ле Руа Ладюри лишь для того, чтобы создать видимость всеобъемлющего охвата различных аспектов исторической действительности при объяснении "неспособности общества к развитию". Кроме того, примеры отрицательного воздействия моральных норм, предрассудков, обычаев, низкого уровня образованности и общей культуры на технический прогресс в период средневековья занимают в книге Э.Ле Руа Ладюри так много места, что невольно возникает вопрос: не являются ли они своеобразной компенсацией того, что автор совершенно не затрагивает социальный аспект проблемы? В итоге его трактовка вопроса о причинах качественных изменений в обществе остается всецело субъективистской.
В работе Э.Ле Руа Ладюри "Крестьяне Лангедока", как и во многих его публикациях, значительное место отводится анализу крестьянских движений во Франции в период с XVI по XVIII в. В связи с этим Э.Ле Руа Ладюри затрагивает очень широкий круг проблем: материальное положение крестьян, их быт, питание, состояние здоровья, размеры десятины, налогов, сеньориальных платежей, эволюция крестьянских движений и характерные особенности отдельных периодов, районы наиболее активных выступлений, их причины и поводы, основные лозунги, форма организации, состав участников. Все эти проблемы рассматриваются не изолированно одна от другой и не абстрактно, а, как правило, раскрываются конкретно-исторически: локализация событий осуществляется вплоть до сельских общин, городских кварталов, улиц и отдельных домов; развитие их во времени дается по дням, а в отдельных случаях и по часам; наиболее важные выступления воссоздаются до мельчайших деталей—имена, прозвища, одежда предводителей и подробности их биографии, возраст, семейное положение, внешний вид участников выступлений, оружие, символика, музыкальные инструменты, ритуалы. Те страницы "Крестьян Лангедока", где речь идет, например, о восстании 1580 г. в Романе - так называемом "Романском карнавале", об отдельных эпизодах восстания камизаров в Севеннах в конце XVII—начале XVIII в., воспринимаются читателем как озвученная, цветная кинолентазримо, образно, с гневными выкриками, с кровавой жестокостью, во всей своей пестрой мозаичности.
