Александр Коржаков - Ближний круг «царя Бориса»
Когда Анатолий пересказывал мне разговор с шефом, вид у него был словно после потасовки: волосы дыбом, лицо красное, пиджак распахнут, галстук набок… Обычно же он был и одет, и причесан безукоризненно. Я тогда считал его вполне порядочным парнем и поэтому со спокойной совестью оставил Президента на него, сказав напоследок:
– Ты оставайся с Борисом Николаевичем до конца, что бы ни случилось.
Так и произошло, но по отношению ко мне и созданной мной службе, которой был всем обязан, полковник Кузнецов проявил себя не лучшим образом. Оставшись после меня исполняющим обязанности, он помогал Чубайсу и Савостьянову увольнять людей, лучших спецов-профи, быстрее разваливать структуру. А чтобы избавиться от разговоров со мной, даже сменил номера телефонов. Он окончательно «лег» под Татьяну Борисовну. И она ему дала… генерал-майора (при полковничьей должности). Ну что ж, заслужил…
А тогда, выслушав рассказ Кузнецова, я понял: конец всем нашим отношениям с Ельциным. Удостоверение у меня никто не отбирал, я просто уехал и в Кремль уже не возвращался.
Через два дня после истории с письмом у Президента случился очередной инфаркт. С утра я был в тире – решил, что пора потренироваться на случай, если придется себя защищать: оружие-то у меня именное, на законных основаниях.
Там меня отыскал Кузнецов.
– Врачи в панике, у шефа опять инфаркт.
Я посчитал по месяцам, получилось – пятый. Поразило ту часть сердца, которая чудом сохранялась здоровой. До второго тура выборов оставалось семь дней.
В такой ситуации должен принимать решение не отстраненный генерал, не кто-то из членов семьи, а Черномырдин. Он – действующий премьер и обязан брать ответственность за последующие события.
Приехав на президентскую дачу в Барвиху, я попросил адъютанта найти Конституцию Российской Федерации, Закон о выборах Президента. Минут пятнадцать искали, но не нашли в доме Президента ни текста Конституции, ни законов. Брошюрку отыскали только в комендатуре. Я прочел абзац в 92-й статье, где написано о недееспособности Президента. Там четко сказано: «Президент Российской Федерации прекращает исполнение полномочий досрочно в случае стойкой неспособности по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия…»
– Мне сейчас сложно давать вам какие-то советы, – обратился я к полковнику, – но мое мнение следующее. Если они предали меня, то тебя и подавно сдадут мигом. Поэтому действуй по закону. Это означает, что ты должен проинформировать премьер-министра Черномырдина, а он пусть сам решает, как быть.
Входит лечащий врач Владлен Николаевич Вторушин и говорит:
– Борис Николаевич просит никому ничего не сообщать.
«Просит» – мягко сказано. Я уже и сам слышал вопли из соседней комнаты: «Черномырдину – ни в коем случае!»
Опять обращаюсь к адъютанту:
– Что ж, решай сам. Теперь я здесь лицо случайное.
В этот момент вошла Татьяна. Увидела меня и изобразила неестественное удивление. Я почувствовал: еще мгновение – и она нервно захохочет. Татьяна еле вымолвила:
– Здрасьте.
Я ответил ей таким же «здрасьте». Не проронив больше ни слова, она тихо удалилась. Минуты через три входит супруга Президента. Здоровается и боком усаживается на тумбочку. Села и уставилась на меня. Может быть, мы около минуты друг на друга пристально смотрели. У меня Конституция была открыта, и я вновь зачитал избранные места. Слова произносил медленно и четко. Наина не прервала меня ни разу, зато потом надрывным голосом, как на митинге, выкрикнула, видимо, забыла, что я не Б.Н. и со слухом у меня все в порядке:
– Это вы во всем виноваты с Барсуковым!
Я жестко, сквозь зубы возразил:
– Нет, это вы виноваты, что связались с Березовским и Чубайсом.
И вышел из дома.
Кузнецов меня провожал. Напоследок я попросил передать мои слова о премьере генералу Крапивину – начальнику Федеральной службы охраны. Он должен был с минуты на минуту появиться на даче.
После моего ухода произошел настоящий «бабий бунт». Суть женских причитаний и возгласов сводилась к одной фразе: зачем Коржакова пустили в дом?!
Кузнецов недоумевал:
– Он же член вашей семьи, он крестный отец вашего внука, Татьяниного сына. Как же он не имеет права войти в дом, даже если я на это не дам разрешения?!
Доводы эти, как ни странно, Наину и Татьяну урезонили. Приступ психопатии пошел на убыль.
В первое время после отставки я ездил в Президентский клуб. Там играл сначала только в теннис, а потом стал ходить в тренажерный зал, плавал в бассейне. Около четырех часов подряд занимался спортом, а потом там же, в клубе, обедал.
Постепенно до ушей Черномырдина дошла информация, что Коржаков с Барсуковым проводят время в Президентском клубе.
Он в свойственной ему манере спросил:
– Что это там они собираются?
Странно было видеть нас бодрыми. Вместо того чтобы пьянствовать, страдать, на коленях ползать, опальные генералы занимались спортом. Мы были членами Президентского клуба, его отцами-основателями, и никто нас оттуда не выгонял. В уставе клуба, кстати, есть единственный пункт, по которому можно исключить человека из клуба, – за предательство. Мы себя предателями не считали. Более того, мы этот клуб с Барсуковым создали, привели помещение в порядок. По уставу, количество членов клуба должно было быть не больше ста человек. Нас на тот момент насчитывалось около полусотни – некоторые губернаторы, известные деятели, силовики. Борис Николаевич категорически не хотел принимать в этот клуб Черномырдина. Я несколько раз пытался его уговорить, наконец, даже использовал такие аргументы, что у нас вице-премьеры – в клубе, Березовский – в клубе… Виктора Степановича во главе правительства вы терпеть можете, а в клубе – нет.
После увольнения с должности клуб стал и местом переговоров о моем трудоустройстве. В начале сентября пригласил меня там поужинать тогдашний начальник Федеральной службы охраны генерал-лейтенант Крапивин, а с ним напросился и полковник Кузнецов. Я тоже взял с собой свидетеля, своего помощника Антипова. После первой рюмки Крапивин от имени Ельцина предложил мне перейти в МВД на генеральскую должность и уехать представителем министерства в Словакию. Я ухмыльнулся, прекрасно зная, что, несмотря на дружественное отношение к России, несмотря на крупные завязки с Газпромом, в этой стране регулярно проходили лечение и реабилитацию чеченские боевики. Там нетрудно убрать офицера-силовика под видом мести боевиков. Я категорически отказался, настаивая на своем выходе на пенсию согласно рапорту «в связи с реорганизацией».
«А не хотите ли поехать в Брюссель в аппарат нашего представителя в НАТО?» – последовало второе предложение. «Нет, – говорю, – отвык работать в аппарате». – «А если представителем России в НАТО?» – «Для этого мне с годик в Академии Генштаба надо готовиться. Лучше на пенсию!»
Я настоял на своем, и соответствующий проект указа был подготовлен. Но документ попал к Савостьянову, прихлебателю Гусинского. Он его отложил, и пошла серия провокаций. Как-то вечером мы вновь встречаемся в клубе с Крапивиным. Тот, отводя взгляд, сообщает:
– Меня вызвал Виктор Степанович и спрашивает: «Что там они в клубе делают, еще, что ли, заговор устраивают? Не пускать их туда».
Мы сначала возмущались, а возмущаться было от чего: Черномырдин, который знал, кому обязан своим членством в клубе, нас из него «просит». Ну что ж, делать нечего, забрали свои вещички и решили заниматься в другом месте. Там нас приняли с распростертыми объятиями…
…Наступил день выборов. Мы колебались: идти или не идти голосовать? Многие мои сотрудники, ближайшие товарищи, честно сказали:
– Александр Васильевич, вы как хотите расценивайте наше поведение, но ни мы, ни наши жены голосовать не будем.
Один из водителей, мой тезка, который работал со мной в день первого тура выборов, помнил, что я две недели назад призывал его:
– Обязательно проголосуй!
И вдруг утром 3 июля он мне говорит:
– Александр Васильевич, извините, можно вам кое-что сказать?
– Давай.
Думал, он что-нибудь попросит. Мне всегда было приятно помочь. А парень этот сообщает:
– Простите, но я не пойду сегодня голосовать ни за кого.
О своем нежелании голосовать за Ельцина сообщил и отец Георгий – настоятель храма Михаила Архангела на проспекте Вернадского, в котором Ельцин впервые побывал, когда еще был в опале. Отец Георгий, ставший близким для семьи Президента, крестил президентского внука Глеба. И не только крестил, но опытными действиями в купели совершил чудо, излечив родившегося с тяжелым пороком младенца.
На избирательный участок отправились прежним, что и в первый тур выборов, составом: Барсуков, Тарпищев и я. Сосковец лежал в больнице. Как и в прошлый раз, журналисты увидели неунывающую троицу. Корреспонденты на нас в прямом смысле слова набросились. А офицер, отвечающий в СБП за работу с прессой, подвел каких-то американских телевизионщиков, умоляя:
