Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла
Когда мы приближались к острову Бриант, нам все больше хлопот причиняла открытая вода. Не раз приходилось давать большие крюки, чтобы обходить широкие трещины, а вблизи острова сплошной лед сменился отдельными льдинами, которые становились все меньше и меньше. Однако впереди нас ожидало еще много разочарований. Между льдом и берегом образовался пояс открытой воды примерно в сто метров шириной. До сих пор мы могли перепрыгивать с одной льдины на другую, но теперь дальше идти было невозможно. Вот тогда-то Итукусук взял руководство на себя.
Он был опытным человеком в плавании на льдинах, и ему вскоре удалось найти подходящую льдину, на которой можно перебраться на остров. Мы собрались все вдевятером на льдине, способной выдержать нас, и медленно пустились в путь. Солнце стояло низко над горизонтом; вероятно, время близилось к полуночи, и хотя все очень устали, настроение было хорошее. Мы, очевидно, гордились проделанной работой и радовались, что уверенно движемся к острову.
Рокуэлл долго сидел задумавшись, совершенно очарованный арктической красотой. Вдруг он со вздохом проговорил:
— Это еще красивее Аризоны. Раньше я считал, что нет на свете ничего прелестнее Аризоны!
Мне было жаль, что ему пришлось так много претерпеть, пока он дошел до этого, но я целиком разделял его мнение. Ночь была величественная. Зеленоватая с синевой вода спокойно, как зеркало, отражала белые льдины. Нам казалось, что мы единственные люди на всем белом свете. И скоро уже окажемся на твердой земле, полагали мы, продолжая размеренно грести.
Вскоре все поняли, что наши расчеты преждевременны. Вдоль каменистого берега образовался ледяной барьер, не очень широкий, но вполне достаточный, чтобы не допустить нас к цели переправы. Во время прилива к берегу прибило множество мелких льдин, оставшихся там после того, как вода отошла. И хотя до берега оставались считанные метры, мы не могли высадиться. Ни по льдинам нельзя было пройти, ни раздвинуть их, чтобы подплыть к камням.
Дорога по льдам заняла уже много часов, мы основательно намерзлись, и перспектива сидеть и ждать нового прилива ничуть нас не радовала. У эскимосов терпения было предостаточно. Без лишних слов они уселись, приняв обычную свою позу: туловище под прямым углом к вытянутым ногам. Никто из белых никогда бы не посчитал такое сидение отдыхом. Я сел так же, как эскимосы, но пятеро китобоев не могли примириться с таким бездельем.
— Что же нам делать дальше? — спросил Билл Раса и зло посмотрел на меня. — Мы промокли и нам холодно, разве можно сидеть здесь без толку? Да сделай что-нибудь, черт тебя побери!
Я объяснил, что придется ждать прилива; тогда нам, возможно, удастся оттолкнуть одну из льдин и протиснуться к берегу. Это займет несколько часов.
— Ну, а потом? — спросил он раздраженно. — Чего ради мы пришли на этот остров? У тебя здесь есть продукты? Или, может быть, дом? На кой черт ты затащил нас на эту богом проклятую скалу?
Последние дни явно измотали их нервы. Напряжение, усталость, опасения и разочарования легли на них тяжелым бременем, и вот Билла прорвало. Я вынужден был признать, что наши возможности ненамного улучшатся, даже если мы достигнем острова — не считая, конечно, того, что у нас будет твердая почва под ногами. Но достигнем ли мы острова Тома, зависело только от погоды. Никаких гарантий я дать не мог.
И вот вдруг улетучилось чувство товарищества, помогавшее нам раньше, и прежде всего досталось мне. Мне объявили, что я оказался самым скверным вожаком, которого им приходилось встречать. Надо было оставаться в Туле и ждать, когда можно будет отправиться к югу на санях. А я предложил пуститься в такую безумную поездку, так как боялся за своих женщин в Туле, говорили китобои. Женщины-то сами не боялись, и мне нечего было опасаться. Никто бы и не подумал приставать к Наваране, выкрикнул Билл. Остальные с ним согласились: я во всем проявил себя полным идиотом. Я взял с собой глухонемого мальчика, чтобы доставить ему удовольствие, и мое легкомыслие стоило нам лодки, а теперь привел их к этому проклятому острову, откуда нам, наверное, не уйти живыми.
Теперь и меня разбирала злоба, и я готов был защищаться, видимо, потому, что во многом ощущал их правоту. Ведь о делах надо судить по результатам, и здесь это тоже справедливо, как и повсюду, а результаты наши пока что плачевные. И хотя я был уверен, что могу найти оправдание всем моим поступкам, все же понимал, что мои объяснения только углубят вражду. Я молчал даже тогда, когда и Томас Ольсен, и Семундсен обвинили меня в том, что я легкомысленно отнесся к свалившейся на меня ответственности. Мне не следовало пускаться в путь, не имея уверенности в успехе. И если бы я хоть мало-мальски разбирался в том, что такое льды, то сразу бы вернулся, как только мы достигли мыса Йорк и увидели, что там делается. Это сказал мне обычно спокойный Ольсен.
Я готов был выйти из себя, когда они стали и дальше нагромождать одно обвинение на другое.
— Старый человек слышит громкие голоса, — сказал Меквусак спокойно, когда наступила пауза. Я не мог не улыбнуться, что еще больше раззадорило остальных. Теперь Ольсен, самый старший из пяти, взял слово и объявил, что остается только одно: "Нечего переругиваться, это не улучшит нашего положения, а надо лишить незадачливого командира его полномочий и снять с него ответственность. Они дураки, что послушались Петера, и теперь, продолжал он, — верховное командование надо возложить на Билла Расу. Ведь он был первым штурманом, и ему придется отвечать за людей, находившихся под его началом, если они — несмотря на старания Петера — доберутся живыми домой". Я был достаточно глуп и принял все всерьез, не поняв, что это явилось результатом разочарования и усталости. Я всерьез обиделся и повернулся к ним спиной, ни на что не отвечая. Поскольку ни один из пяти не понимал по-эскимосски, я подсел к моим трем друзьям и завел с ними длинный разговор, что еще больше разозлило остальных. Они сели на другом конце льдины — получилось два враждующих лагеря, полностью игнорирующих друг друга. Китобои слишком устали и промерзли, чтобы долго сердиться, но не хотели признать, что напрасно меня обвинили.
А сам я слишком хорошо понимал свои ошибки, чтобы заговорить первым. Однако я знал, что все предпринятое мною делалось для них же. Я мог бы остаться дома возле Навараны в полной безопасности и предоставить потерпевшим крушение самим решать свои дела, но они просили и умоляли меня отправить их на юг. Я пустился в путь к острову Тома, хотя знал, что это трудное дело, и уж не я виноват в том, что все силы стали поперек — и льды, и погода, и удача.
Спустя несколько часов я не мог уже вспомнить, о чем шел спор или как он начался. Я знал лишь, что они так же голодны, как и я, и мне хотелось предложить здесь же развести костер и сварить мяса, но гордость не позволяла мне начать переговоры о перемирии. Из-за холода и озлобленности я даже не мог трезво оценить наше положение или искать способа покинуть эту льдину. И все же я не хотел признаться себе, что мы находимся в тяжелом положении, а ведь, возможно, мы не доберемся ни до острова Тома, ни вообще до какого-либо другого острова.
Только Квангак сохранил способность мыслить разумно. Пока мы выкладывали обиды и косо поглядывали друг на друга, совершенно позабыв, что голова нам дана, чтобы думать, Квангак потихоньку принялся за дело. Он обнаружил небольшой айсберг вблизи нас, готовый разломиться на две части. Верхняя часть соединялась с нижней довольно тонкой ножкой. Это сравнительно частое явление. Волна, ударяясь о лед, заставляет его в одном месте таять быстрее, чем обычно. Квангак уже часа два подряд обрабатывал своим гарпуном ножку, на которой держалась шапка айсберга. Долгая и упорная работа увенчалась успехом: верхний кусок льда откололся. Он был невелик, и мог выдержать лишь одного человека, но этим куском айсберга можно воспользоваться как паромом. Мы быстро прорубили в нем две дыры и с каждой стороны привязали по веревке. Квангак, перепрыгнув на маленький айсберг, осторожно погреб к острову и вскоре ступил на берег. Эскимос держал одну веревку, а мы за другую притянули примитивный паром обратно. Мы стали переправлять по одному человеку с небольшой частью груза. Когда я последним оказался на берегу, все были так рады твердой почве под ногами, что позабыли о нашей ссоре; мир был восстановлен, и мы, расположившись на пустынной холодной скале, радовались, что находимся на суше.
Меквусак нашел остатки старого костра, на котором другие эскимосы варили пищу. Возможно, это было всего несколько лет назад, а быть может, прошли и столетия — никто этого определить не мог. Старик сейчас же принялся за готовку, а нам велел отдохнуть.
— Молодые любят поспать! — сказал он. — Спустя некоторое время сварится пища, тогда раздастся возглас, который возвестит, что опять появилась работа для зубов.
