Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла
Меквусак первый заметил грозные признаки. Я видел, что он все поглядывает на небо по правому борту, и повернулся в ту же сторону. На западе, у самого горизонта, образовалось продолговатое серое облако. Вскоре и другие обратили на него внимание, но никто из нас и словом не обмолвился по этому поводу. Мы продолжали молча свой путь, используя, пока возможно, силу ветра. Спустя час паруса начали трепетать, а затем и вообще повисли на мачте. Наступил полный штиль. Небо быстро заволакивало тучами, и мы знали, что вскоре подует зюйд-вест, которого надо опасаться. Именно этот ветер погнал пятерых китобоев через море Баффина к острову Саундерса.
Мы отдавали себе отчет в том, какое действие окажет этот ветер на лед. Там, на юге, он, должно быть, уже нажимает на льды, хотя вокруг нас ничего еще не было заметно. Единственная возможность спасения заключалась в быстром продвижении вперед, пока лодку нашу не затерло. Нас было десятеро в лодке, но Усукодарк никакой помощи оказать не мог, а Меквусак прирос к рулю. Все остальные сменяли друг друга на веслах; мы гребли изо всех сил. Никто в лодке не разговаривал, но все понимали, что ситуация исключительно напряженная. Если лед сейчас сомкнется, то он вряд ли вскроется раньше будущей весны; даже на Морскую пасть надежда была плохая. Только при благоприятных условиях мы могли бы добраться до земли, где живут люди, но теперь уже приходилось отказаться от мысли заблаговременно добраться до острова Тома, чтобы перехватить китобойное судно.
Мы гребли против ветра и течения, а когда началась подвижка льдов, нас стали задерживать еще и плавающие льдины. Мы сменяли друг друга на веслах, но все же двигались медленно. Пятеро китобоев жаловались, что они ослабели от однообразной пищи; об этом они говорили уже в течение многих дней. Им не хватало хлеба. Некоторые, как в бреду, вспоминали о молоке, об овощах и фруктах, но больше всего о хлебе. Если бы я напомнил им, что эскимосы и я не испытываем никаких неудобств оттого, что питаемся одним лишь мясом, китобои только обиделись бы, изображая из себя мучеников. Но мне нельзя было и потакать китобоям, ибо в таком случае они чувствовали бы себя еще более несчастными и слабыми. Я избрал иной путь, сказав, что восхищаюсь их способностью так здорово держаться, несмотря на непривычную пищу, — это заставило их еще сильнее налегать на весла.
* * *
К обеду тучи заволокли все небо, солнце скрылось, и кругом стало еще мрачнее. То, чего я опасался, наступило гораздо раньше, чем можно было ожидать. У нас на глазах закрылась Морская пасть — и случилось это не постепенно, исподволь, а сразу, неожиданно, и мы не успели даже принять необходимых мер. Нам опять пришлось вытащить лодку на лед. Все устали и были подавлены. Мы уселись в лодку и закрыли ее сверху парусом. Никто не мог собраться с силами, чтобы разжечь костер, а китобои еще не настолько проголодались, чтобы есть сырую медвежатину. Эскимосы и я все же подкрепились, а те пятеро заявили, что их тошнит от одного вида сырого мяса.
Не успели мы залезть под парус, как пошел снег. Он падал большими мокрыми хлопьями и был густой, как туман. Билл и я дежурили поочередно, но все было спокойно — никаких изменений в погоде: дул холодный ветер и снег валил всю ночь, всю длинную ночь. Единственное, что мы могли делать, это сгребать снег с паруса, чтобы холст не опустился на спящих. К утру мягкий и липкий снег превратился в твердые, холодные кристаллы, больно бившие в лицо. Ничто другое не изменилось. Снег шел два дня подряд. Мы промерзли насквозь и проголодались, как волки; нам надоело бездействие, но мы были вынуждены сидеть в лодке сложа руки.
Спустя три дня погода прояснилась, и снег прекратился. Началась оттепель! Глубокий снег, покрывавший лед, превратился в сплошное месиво, по которому было бы трудно протащить лодку даже небольшое расстояние. Солнце радостно нам улыбалось, и хотя мы находились в довольно безнадежном положении, настроение у всех заметно улучшилось, когда мы разожгли костер, чтобы в первый раз за три дня сварить горячую пищу.
Едва мы принялись за дело, как услышали ужасающий гром. Должно быть, течение, подточившее айсберг, и ветер вывели его из равновесия. Он тронулся с места в паковом льду, сминая его, как тонкую бумагу, и, наконец, перевернулся. На мгновение вся ледяная гора исчезла, а затем снова появилась на поверхности, но имела уже совершенно другие очертания.
От падения айсберга во льдах образовались длинные трещины. Вокруг нас открылись даже широкие каналы, и мы взобрались на высокий торос, чтобы посмотреть, не сможем ли двинуться дальше по свободной воде. Меквусак остался возле лодки, а вместе с ним и Усукодарк, которого ничего другое не интересовало, кроме доставшегося ему куска медвежьей шкуры, — он выскребал ее день и ночь.
С нашего наблюдательного пункта открывалась величественная картина льдов, пришедших в движение. Нам не удалось установить какой-либо системы в передвижке льдов, вызванной перевернувшимся айсбергом. Некоторые каналы закрылись сразу же, а другие тянулись насколько хватал глаз. Вообще же лед ломался с неимоверной быстротой. Нам казалось, что если не мешкать, то можно воспользоваться каналами; мы поспешили к лодке, но, к сожалению, слишком поздно.
Перед нами взломался лед и отрезал путь к лодке. За какие-нибудь секунды края льдины разошлись настолько, что уже нельзя было перепрыгнуть на другую сторону. Мы оказались отрезанными от нашей лодки. Итукусук, как бывалый путешественник, сразу же побежал обратно на торос, чтобы установить, нет ли возможности пробраться к Меквусаку и Усукодарку. Он окликнул нас и указал налево: там небольшие трещины, и если мы поторопимся, то успеем перескочить.
Мы послушались его совета и побежали изо всех сил, но казалось, что трещина, как живое существо, бежит с нами наперегонки. Она расходилась впереди нас, независимо оттого, как мы бежали — медленно или быстро. Мы вскоре отказались от бесполезной попытки обогнать трещину. Даже совершенно измотавшись, мы не поспели бы за ней, да и переберись на другую сторону, встретили бы на пути новые трещины.
Мы вернулись к нашей исходной точке, надеясь, что Меквусаку и Усукодарку как-нибудь удастся спустить лодку на воду. Эту мысль высказал Квангак. И действительно, как только лодка опять оказалась в нашем поле зрения, мы увидели, что старик что-то предпринимает. Он прорубил две лунки близко друг от друга и теперь продевал через них веревку, чтобы при помощи такого блока передвигать тяжелую лодку. Он не оглядывался вокруг, не торопился, действуя размеренно и разумно. Для старика Меквусака время никогда не играло никакой роли. Он продолжал бы свое дело независимо от того, потребовало бы оно минуты, часы или дни. Как и все другие эскимосы, он не дорожил временем, а его терпение было безграничным.
Философского отношения Меквусака к жизни я тогда еще не знал достаточно хорошо, а что касается моих пятерых друзей, то напряженность обстановки совершенно вывела их из равновесия. Итукусук опять отправился на наблюдательный пост и на этот раз обнаружил путь, по которому можно пробраться к лодке. В одном месте он увидел взломанный лед, где можно найти льдины для переправы. С трудом нам удалось отобрать одну из них, которая могла бы выдержать трех человек, другие льдины были и того меньше. Итукусук, норвежец и я отправились на этом примитивном эскимосском пароме.
У нас совершенно нечем было грести, если не считать ружья, которое я машинально захватил с собой. Оно пригодилось бы нам при встрече с медведем или тюленем. Я отдал ружье Семундсену, который орудовал им как веслом, а сам лег на лед и греб одной рукой. Как ни странно, сперва я не почувствовал холода. Однако переправа через трещину длилась бесконечно долго, и, когда мы оказались на другой стороне, я уже настолько окоченел, что едва мог подняться.
Семундсена и Итукусука я отправил за веслами, а сам остался сторожить паром. Я прыгал и размахивал руками, чтобы согреться. Вскоре паром переправился обратно и перевез остальных. Наконец нам удалось соединиться с Меквусаком, который сумел все-таки протащить лодку на несколько метров вперед.
Передвижка льдов происходила теперь довольно быстро, и везде виднелась открытая вода в трещинах. Можно было особенно не торопиться. Мы успели изрядно проголодаться и намерзнуться, и прежде всего нам хотелось передохнуть, разжечь костер и сварить медвежатины. Кругом было много тюленей, но мы не могли терять время на охоту, хотя их вид явно разжигал охотничий пыл эскимосов.
Тогда Квангак заявил, что ему надоела медвежатина и он соскучился по сырому тюленьему мясу. Пришлось дать ему ружье, и он отправился на охоту вместе с Пабло де Соуза. Не прошло и нескольких минут, как они вернулись с небольшим жирным тюлененком. Мы съели его в один присест, и нам не пришлось тащить лишнюю тяжесть. Шкуру мы выбросили, голову тоже. У нас не было сейчас настроения возиться с головой, хотя наиболее вкусные вещи находятся именно в ней.
