Петр Краснов - Картины былого Тихого Дона. Книга первая
Обмундирование казаков было разнообразно. Хотя и полагалось казенное сукно, но его не всегда хватало и его берегли для смотра. В походе казак носил домашнюю куртку форменного покроя, или длиннополый зипун, или чекмень, или шинель регулярного образца. Рядом с кивером-ведром виднелась баранья шапка-папаха. Только офицеры и казаки полков, близко стоящих к атаману, одевались по форме, все остальные были одеты как сумели смастерить им мундиры станичный портной, а то и рукодельница-жена. Но, вообще,. казак был одет свободно, так, чтобы мог действовать как верхом, так и пешком. Разнообразная и свободная одежда казаков возбуждала насмешки регулярных чинов, но возбуждала и зависть. «Для полезного действия пикою, - писал князь Багратион, - надобно быть одетым как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, одетым как наши бесцеремонные казаки».
Вооружение тоже не отличалось однообразием. Казак на станичном рынке покупал все нужное для похода. Бедный приобретал шашку и ружье подешевле, или выходил с дедовским, у турка отбитым, кривым ятаганом; богатый покупал шашку доброй стали, украшал эфес и ножны золотом и серебром. Пика или дротик были разной длины и веса «по руке», у одних были только ружья, другие приобретали пистолеты. Относительно ружей, в виду крайнего разнообразия этой части вооружения, доходившей до того, что были ружья, стрелявшие при помощи фитиля, не говоря уже о полном разнообразии калибров, генерал-лейтенант Платов, атаман войска Донского, просил позволить сделать, подрядом из суммы войсковой, однокалиберные ружья по образцу казачьему на тульском заводе, для снабжения казаков, наряженных в поход, с вычетом из жалованья казаков в треть по 1 рублю, да из фуража, который им полагается на вьючную лошадь не в натуре, но деньгами, пятой части.
Седла были казачьего образца, с суконной или кожаной подушкой, в которую укладывались кое-какие вещи казачьего обихода.
Какой же строй, какие команды мог иметь полк без устава, без обученных начальников, без установленных команд и сигналов? Собравшись, все люди полка были заняты выездкой диких и весьма злых лошадей, приготовлением седел, шитьем мундиров, заготовкой военного обихода. На ученье оборотам «казачьей службы, на хитрые шермиции», подобные регулярным, оставалось весьма мало времени. Прохождения «словесности», порядка караульной службы, аванпостной и разъездной не было вовсе.
А между тем, когда казаки стояли в передовой цепи, отряд спал спокойно. Ребенком, малолеткой, казак уже кое-что слыхал от служилых казаков, но главное свое образование, вою сметку и всю ту «словесность», которую в солдатских частях учили наизусть, казак шутя проходил во время скучных походных движений. Передвижения полка с Дона на линию или в какой-либо город, или к армии для военных действий, были лучшей и полезнейшей школой для казака.
Казаки к армии отправлялись звеньями, т.е. по частям и по разным дорогам. Обыкновенно, полковник, собрав свой полк, говорил, что к такому-то числу казакам быть там-то. «Смотри, ребята, - говорил командир полка, - веди себя хорошо, как того требует служба и честь казачья, а коли ежели что, никак-либо что, али там что-либо того - запорю! Как Бог свят, запорю, не погляжу на ком какие регалии. Ну, с Богом, ступай!» И полки шли и шли. Длинна была дорога. Приходилось донцам и голодать и терпеть всякие лишения. Опытные и бывалые урядники дорогой учили молодежь военной хитрости и смекалке. Голод учил их, как обращаться с жителями: где брали силком, где хитрецой, где просьбой, а где и покупали на взятые из дома деньги. Всего полка деревня не прокормит, а десять, пятнадцать человек она с удовольствием примет. И полки шли частями от селенья до селенья, делая в день по 40 и более верст. По свойственному русским людям гостеприимству, казака везде радушно принимали в хату, кормили и слушали его замысловатые рассказы про горы «высоченные и страшенные», что довелось им проходить, про горы «игольные и сахарные», откуда сыплются иглы и добывается сахар, про белую Аранию и двухголовых людей, про колдунов и чертей… или про вурдалаков и упырей, которых в Молдавии встречали, про покойников и еретиков, которых земля не принимает… И разинут рты простоватые хохлы, слушая вранье казака, а тот знай себе уплетает или галушки с салом, или вареники со сметаной и еще с большей охотою несет всякую чушь своим темным слушателям.
- А може, пан казаче и самого биса бачив? - полюбопытствует какой-либо хохол, пользуясь тем временем, когда рассказчик прожевывает огромный вареник, больше его ладони.
- А то и не бачил? Бачил сколько раз и за рога его таскал.
- А який же вин будэ?
- А вроде человека, только на голове рога и ноги козьи; на шее грива и по спине длинная шерсть и перья… пуза голая.
- Ось який страшенный! - удивляются хохлы.
- А може, пан казаче и на войне був? - любопытствуют хохлы.
- Как не быть, был. Всю жизнь воевал.
- А и пули бачив? Из рушницы стреляв?
- Как не стрелять, стрелял. И пикой колол, и шашкой рубил. Чик - и голова летит. А пули, что пчелы: жи, жи,.. так мимо головы и летят.
- Борони Боже, як в око попаде! - крестится и шепчет хохлушка, стоя у припечка с ухватом, готовая ко всяким услугам такому необыкновенному воину, что и чертей за рога таскал и головы рубил, даже и пуль не боится.
А казак давно сыт по горло; он уже спрятал за голенище ложку, которой ел «галушки», высыпал уже в кормушку для коня целый четверик овса, что хохол приготовил для посева.
Прибыв на место службы, полк нередко попадал в передовую часть, прямо в бой.
В бою казаки действовали лавой.
Лава не есть строй, но самобытный казачий способ воевать. Лава сегодня строилась так, а завтра уже иначе, в зависимости от цели ее - атаковать или заманивать, и от желаний командира полка; команд в ней не было, сигналы заменялись свистом, лаем, особым криком.
В то время как солдатские полки имели развернутый строй, как первоначальное построение и строй для атаки, колонны маневренные и походные, сомкнутые и разомкнутые справа и слева, рассыпной строй, управлялись командами и сигналами, казаки не имели никакого строя.
Полк становился кучей или кучами посотенно. Было много места по фронту - куча походила на развернутый строй, мало - на колонну. Каждый казак искал своего урядника-одностаничника и пристраивался к нему, а урядник имел в виду своего хорунжего или сотника, и все следили за сотенным командиром и станичным или полковым знаменем. Доносили передовые разъезды о приближении неприятеля - полковой командир созывал к себе сотенных и говорил им, как он думает атаковать или заманить на сзади находящееся подкрепление; говорил с чего начнут, кому и как стрелять, с коня или спешившись; объяснял им те знаки, которые он будет подавать. Сотенные рассказывали младшим офицерам, младшие - всем казакам. Иногда после этого объяснения, в виду уже неприятеля, командир полка говорил казакам при распущенных знаменах слово и просил их убедительно, чтобы храбро атаковали и не устыдили бы своего начальника. Казаки в один голос отвечали, что умрут или составят славу полку и войску!
Разъехавшись на протяжении двух верст, казаки не могли слышать команды своего командира, да и сотенные были далеко. Управление было немое. Казаки непрестанно следили за своими офицерами, как рой за маткой, и все повороты, перемена аллюра, самая атака происходили по немому знаку шашкой, рукой или движением лошади. Пускай, например, лава заняла две версты, тут и тонкий ручей, и маленький овраг; казаки хотят «заманить» неприятеля на стоящую в четырех верстах и прикрытую скатом, поросшим мелким кустарником, пехоту и артиллерию. Лава наступает шагом. Дойдя до ручейка, все всадники, которым придется через него переходить, по знаку своего начальника, «падают» с лошадей, которых отдают одному, двум, становящимся скрыто сзади; затем примащиваются со своими ружьями сзади ручья и ждут. Соседи, пройдя ручей, сейчас же затягивают его место и лава продолжает движение. Дойдя до овражка, шагов за триста, часть казаков останавливается и смыкается в кучу, наподобие развернутого строя. После этого лава становится жиже, но протяжение ее остается то же. Теперь начинается решительное и задорное наступление. Если неприятельская конница не обращает внимания на казаков, казаки стреляют с коня чуть не в упор, наскакивают на нее на расстояние пистолетного выстрела, но лишь только она вышлет один, два взвода для отогнания дерзких всадников, лава подается назад, фланговые взводы сгущаются и с гиком с боков и с тыла несутся на преследователей. Наконец, это «наездничанье» лавой надоедает неприятелю. Он высылает большую часть, полк или два, для наказания казаков. Тогда, уходя, казаки собираются, как раз в две кучи, из которых одна несется прямо к ручью, другая имеет направление на овраг. В 20-ти, 30-ти шагах от препятствия казаки в каждой куче быстро поворачиваются направо и налево и обходят препятствие. Сомкнутые, стройные, увлекшиеся преследованием, эскадроны не могут так скоро изменить направление атаки и одни вязнут и тонут в ручье под выстрелами спешенных казаков, другие, по переходе через овраг, сильно расстроенные, атакованы засадой. В то же время и лава уже повернула назад и ударила с флангов и с тыла. Неприятель отходит, высылает сильную пехотную или артиллерийскую засаду. Для таких действий ни команд, ни сигналов не было нужно. Каждый казак должен был понимать, что ему нужно делать. Командир полка и офицеры кричали иногда: «Братцы - вперед!», или: «Станичники - увиливай!»
