Александр Чудинов - Французская революция: история и мифы
Когда началась Революция, движение за преобразования возглавили представители просвещенной элиты: либерально настроенные дворяне, юристы, лица свободных профессий. Кутон, принадлежавший к этой наиболее активной части общества и пользовавшийся у себя в городе доброй репутацией и немалым авторитетом, быстро выдвинулся в число самых решительных борцов со Старым порядком. После восстания парижан 13–14 июля 1789 г. по стране покатилась волна "муниципальных революций", радикально изменивших состав местных органов власти. В те дни Кутон стал членом муниципалитета Клермона и вскоре приобрел весьма значительное влияние. Через год граждане дистрикта доверили ему пост председателя суда. Тогда же он выступил одним из основателей Общества друзей конституции, созданного по образцу парижского Клуба якобинцев.
Однако бурная деятельность на новом поприще далеко не сразу привела к значительным изменениям взглядов и характера Кутона: в этот период он ещё проявлял осторожность и осмотрительность, склонность к компромиссам и сглаживанию противоречий. Так, агитируя в муниципалитете за "гуманитарную подписку" в помощь малоимущим, он выдвигал следующий аргумент: "Удовлетворяя насущные потребности бедных, вы непременно обеспечите безопасность богатых"[643].
Духом компромисса проникнуто и единственно известное нам художественное произведение Кутона — пьеса "Обращенный аристократ", написанная в июне 1791 г. Это диалог двух дворян: дядюшки, горячего поклонника Революции, и племянника, ещё не выбравшего к какой стороне примкнуть. В конце концов, красноречие первого возымело успех, и вот уже его собеседник торжественно провозглашает: "Нет, я больше не сопротивляюсь. Радуйтесь, уважаемый человек, своей полной победе. Я принял ваши принципы, проникся вашим духом, загорелся вашим патриотизмом и вместе с вами славлю эту благотворную Конституцию, которую прежде не понимал, отчего в душе сожалею, что так долго был жертвой заблуждения и предрассудков"[644]. В уста своего героя автор вложил и слова поддержки ограниченной монархии, которую предпочитал республике, ибо считал, что к той народ ещё не готов, из-за чего демократию легко может сменить тирания. Таковы были воззрения Жоржа Кутона на исходе второго года Революции: конституционный монархист, сторонник постепенных и осторожных преобразований.
Попытка Людовика XVI скрыться за границей, пресеченная в Варенне, подорвала веру французов в "короля-патриота", изменила их отношение к монархии. Идея республики получала всё большее распространение. Убеждения Кутона также быстро радикализировались. Впрочем, сие отнюдь не означало, что его политическая эволюция являлась всего лишь отражением меняющихся настроений общества, её обусловили и определенные качества его личности. Уже первые успехи на поприще общественной деятельности пробудили в нём особый вид честолюбия, свойственный политикам, а именно — неутолимую жажду власти. Поскольку в годы Революции успехи того или иного политического деятеля во многом зависели от степени его популярности, Кутон хорошо овладел искусством нравиться избирателям. Однако при этом он нисколько не походил на тщеславного демагога, упивающегося самим фактом своего господства над толпой. В неустанном стремлении Кутона к власти проявлялась мессианская одержимость идеей, что он призван облагодетельствовать род людской. Несчастный калека, которого недуг лишил простых земных радостей, мечтал о бессмертной славе избавителя человечества от бед и тягот этой жизни. Отсюда — обостренная нетерпимость ко всему, что, по его мнению, могло этому воспрепятствовать. А. Олар обратил внимание на любопытную закономерность: взгляды Кутона менялись по мере обострения его болезни. Чем сильнее он страдал физически, тем жестче относился к оппонентам. "Было что-то лихорадочное и болезненное в той энергии, которую он обращал против врагов робеспьеристской политики", — отмечал Олар[645].
Когда наступила пора выборов в Законодательное собрание, ассамблея выборщиков департамента Пюи-де-Дом (так в соответствии с новым административным делением стала называться Нижняя Овернь) поначалу даже не рассматривала его в качестве возможного кандидата, считая, что он просто физически не способен выполнять обязанности депутата. Тогда Кутон выдвинул себя сам и убедил присутствующих проголосовать за него. Так начался парижский период его деятельности.
Уже на одном из первых заседаний Собрания, посвященном обсуждению процедурных вопросов, Кутон выступил с дерзким предложением радикально изменить порядок приветствия короля. Достаточно и того, заявил он, чтобы депутаты вставали и снимали шляпы при появлении монарха, но, как только тот займет своё место, они тоже должны садиться. Кроме того, он потребовал лишить короля привилегии сидеть в Собрании на особом, роскошно украшенном кресле. Обращаться же к монарху отныне надо было, по мнению Кутона, не "Сир" или "Ваше Величество", а просто — "король французов"[646]. Сам по себе подобный демарш не требовал большой смелости, ибо Людовику XVI за два с лишним года Революции, а тем более после неудачной попытки эмигрировать не раз приходилось терпеть и большее унижение. Однако то, что безвестный депутат из Оверни, выказав столь явное неуважение к главе государства, не только не получил отпор, но, напротив, снискал одобрение большинства коллег, свидетельствовало об окончательном падении престижа монархии. После такого парламентского дебюта имя Кутона прогремело на всю страну.
Однако, добившись столь громкой, хотя и несколько скандальной славы, Кутон в последующие месяцы отходит в тень, проявляя присущие ему сдержанность и осмотрительность. И в Собрании, и в Якобинском клубе он выступает редко, больше слушает других. Зато, если ему всё же приходится говорить, он демонстрирует хорошие ораторские способности, легко и надолго овладевая вниманием аудитории. "Лицо его имеет матовый оттенок, черты тонкие и строгие, взгляд одновременно и доброжелательный, и страстный, голос уверенный, но легко передающий волнение; вот он неподвижно сидит на своём месте, лаская с задумчивым видом щенка, которого постоянно держит на коленях. Говорит благородно, интересно, доступно, всегда низким и взволнованным голосом", — таким запечатлела Кутона память современника[647].
Любопытно, что Кутон был единственным депутатом, которого никогда не перебивали. Коллеги, в том числе политические противники, выражали таким образом сочувствие человеку, ставшему инвалидом в столь молодом возрасте. Справедливости ради, однако, надо заметить, что сам он злоупотреблял подобным к нему отношением и не упускал возможности лишний раз напомнить о болезни для придания вящей убедительности своим словам. Во время дискуссии он, не находя, видимо, других аргументов, не раз заявлял: вы спорите с тем, кто одной ногой уже в могиле! Разумеется, это действовало безотказно: оппонентам ничего не оставалось, как уступить.
Наиболее значительную речь в Законодательном собрании Кутон произнес 29 февраля 1792 г., обосновывая необходимость пересмотра в пользу крестьян аграрного законодательства. "Несчастный, — говорил он о земледельце, — не имеющий ничего, кроме собственных рук, никакого имущества, кроме заступа, не вправе использовать их даже для удовлетворения своих нужд. Природа предоставляет ему бесплодную, заброшенную землю, покрытую с самого сотворения мира уродливыми глыбами. Но если он захочет удобрить своим потом эту часть великого всеобщего достояния, то во время сбора урожая появится его бывший сеньор, чтобы отнять четвертую или, по меньшей мере, пятую часть плодов во имя мнимого права абсолютной собственности"[648]. В этом фрагменте налицо две характерные особенности взглядов Кутона: искренняя, хотя и несколько абстрактная симпатия к простому люду и довольно смутное представление о реальном положении дел в деревне. Так, названные им размеры ещё сохранявшихся в то время остатков сеньориальных платежей откровенно завышены. Что же касается позитивной части его выступления, то, как отмечал известный специалист по аграрной истории А.В. Адо, "предложения Кутона отставали от требований, к которым уже пришла революционная деревня"[649].
В целом за год работы в Законодательном собрании Кутон приобрел репутацию решительного противника королевской власти. Однако ему были чужды ультрареволюционный экстремизм левых якобинцев и кордельеров.
Будучи одним из идеологов ниспровержения монархии, Кутон, тем не менее, не смог воочию увидеть плоды своих усилий: в день восстания 10 августа 1792 г. его не было в Париже, так как он находился на лечении в курортном местечке Сент-Аман. Впрочем, данное обстоятельство неожиданно обернулось для него своеобразной выгодой: в отличие от ряда видных деятелей Революции, он не скомпрометировал себя растерянностью и колебаниями в решающие часы борьбы и в то же время незримо участвовал в восстании как идейный вдохновитель. Неудивительно, что в дальнейшем молва отвела ему важную роль в происшедших событиях. Например, знаменитый журналист Прюдом позднее сообщит, что якобы именно на квартире Кутона собирались для подготовки восстания революционные вожди — Робеспьер, Марат, Дантон, герцог Орлеанский, Петион и др.[650] На самом деле нечто подобное было маловероятным, ибо в ту пору Кутон держался на расстоянии от всех политических группировок, занимая довольно независимую позицию. Впрочем, его республиканизм ни у кого сомнений не вызывал, а потому по возвращении 28 августа в Париж он был встречен с почестями как истинный триумфатор.
