ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества - Бохэннон Кэт
Анализируя инструменты Умелой и Прямоходящей, а также многих других гомининов, мы знаем, что наряду с ростом мозга многие Евы человеческого древа становились еще умнее и социальнее, если это вообще было возможно. Предположительно, эти изменения помогли нашим Евам улучшить свой набор гинекологических инструментов. В какой-то момент акушерство должно было стать нормой. Как и местные знания об использовании растений для управления рождаемостью. В конце концов должен был родиться человеческий язык, хотя мозг гоминина уже давно был большим, когда это наконец произошло.
Рост мозга обошелся недешево: с точки зрения метаболизма выращивать и кормить мозговую ткань, которая является самой голодной частью тела, очень дорого. Для этого необходимы специализированные липиды. Смехотворно огромное количество сахара. А учитывая глубокую историю гоминидов как добычи, такой хорошенький большой мозг, вероятно, был дополнительным стимулом для хищников. Десертом.
Мозги и инструменты: история энцефализации гомининов
Поэтому вопрос о том, почему мы снова и снова инвестировали и реинвестировали в эту черту на протяжении долгой и мрачной истории эволюции гомининов в Африке, не имеет однозначного ответа. Если вы думаете, что иметь большой мозг – это здорово, посмотрите вокруг: очень немногие виды утруждают себя построением такого глючного, голодного и склонного к сбоям кома неврологической ткани. Если большой мозг – это так замечательно, то не кажется ли вам, что его бы тогда отращивали все?
Так почему же наши Евы пошли по этому пути? Мы знаем, что пошли: со временем, в результате странных вспышек быстрых изменений, мозг наших Ев становился все более и более непропорционально большим по сравнению с остальными частями тела. В конце концов он стал настолько большим, что пришлось наэволюционировать ключицы посильнее для поддержки мышц шеи, чтобы удерживать эту глупую штуку – голову. Что оказало серьезное влияние на человеческие роды, не говоря уже о том факте, что теперь наши новорожденные не могут держать голову в течение нескольких месяцев [176].
Причина, по которой множество ученых тратят столько времени на размышления об этой серии событий, конечно, заключается в том, что эволюция человеческого мозга – та история, которую большинство людей воспринимает как историю того, как они стали нами, как эволюционные Евы стали чем-то более похожим на наших предков. Мы ужасно впечатлены своим мозгом. Я бы сказала, мы в него влюблены. Другими словами, человеческий мозг влюблен сам в себя. Если и существует какая-то физическая черта, которая, по мнению большинства ученых, отличает человека от обезьян, то это наш огромный, неровный и чрезвычайно умный мозг.
Именно поэтому мне не хотелось писать эту главу.
Мы знаем о мозге так много, каждый маленький специализированный журнал полон нового материала, но в то же время его так мало. Вся эта область, именно потому, что она такая новая и такая интересная, предлагает множество сложных идей для размышления. Мне нравится подобная литература, и я определенно не боюсь забрести на минное поле палеоантропологии. Мир специалистов, которые спорят о том, как развился мозг гомининов, для чего он был полезен, и, прежде всего, почему он вообще появился, крайне противоречив. Поскольку окаменелостей так мало, то и данных совсем немного. Нет ничего точного. Что тоже кажется мне невероятно забавным.
Для меня проблема заключается в том, что эта книга – об эволюции половых различий. Моя задача, видите ли, состоит в том, чтобы выяснить, различны ли функционально мужской и женский мозг, и если да, то связаны ли эти различия с чем-то врожденным. Каждая часть этой задачи окружена социально-политическими дебатами, настолько плотными, что они угрожают затмить науку. От этого никуда не деться. Существуют известные Евы человеческого мозга, и большинство ученых считают их началом нашего истинного «Человечества». Более того, за последние два десятилетия было проведено множество исследований половых различий в мозге млекопитающих. На эту тему опубликованы тысячи и тысячи научных работ, от больших (таких, как социальное поведение) до маленьких (таких, как клеточная структура). Учитывая, что мы, очевидно, млекопитающие, было бы ужасно странно ожидать, что ни одно из этих исследований к нам не применимо.
Фактически, потратив годы на изучение литературы по этому вопросу с десятков разных точек зрения, я могу сообщить, что самой странной вещью в нашем виде может быть то, что женский человеческий мозг, похоже, функционально не так уж отличается от мужского. «Женский» мозг взрослого человека почти во всех отношениях, от клеточных структур до внешних функций, удивительно схож с «мужским» мозгом. В отношении грызунов это не так: у самцов грызунов явно мужской мозг, а у самок женский. Оба примерно одного размера и пропорциональны телу, но то, как мозг самки грызуна реагирует на что-то вроде определенного феромона, радикально отличается от реакции мозга самца. И подобные различия существуют во всем царстве млекопитающих. Учитывая, что тело самок млекопитающих, особенно плацентарное, должно быть подготовлено к серии событий высокого стресса и риска, которую мы называем материнством, было бы неудивительно обнаружить в мозге особенности, способные их подготовить.
Например, части мозга, отвечающие за тревогу (и, как следствие, за бдительность и ее связь с обучением), по-видимому, имеют (по крайней мере, у грызунов) существенные половые различия. Мы пока не знаем, верно ли это для всех млекопитающих, но, безусловно, возникает соблазн представить, что да. Также заманчиво представить, что самцы большинства видов чаще демонстрируют рискованное поведение и общую агрессию. Обычно ученые говорят о скачках тестостерона. Но типичные самцы млекопитающих также имеют больше андрогенных рецепторов в определенных частях мозга, то есть дело не только в уровне сигнала, но и в плотности приемников. И для сравнения: мыши-самцы хуже обучаются на негативных стимулах, чем самки. Другими словами – возможно, потому, что ее миндалевидное тело лучше связано с остальной частью мозга, включая центры памяти, – самке грызуна не нужен сильный разряд тока, чтобы научиться избегать определенной части клетки в эксперименте, тогда как самцам он необходим [177].
Является ли это основной чертой млекопитающих (например, поможет ли она нам понять, почему у человеческих женщин гораздо чаще, чем у мужчин, диагностируют тревожные расстройства), еще предстоит определить. Что касается других вещей, моделирующих мозг млекопитающих разных полов, они, как правило, немного отличаются: в способности сопоставлять с образцом, отслеживать сложные социальные сигналы и множестве других вещей. Но человеческий мозг продолжает работать одинаково. Итак, опять же, главный вопрос: почему мозг большинства женщин функционально не отличается от мужского?
Естественно, некоторые люди этого не понимают. Многие полагают, что есть хотя бы доля правды в ряде худших стереотипов о женском мозге: что женщины от природы глупее, эмоциональнее и в целом менее способны делать Мужские Дела с нашими деликатными «Женскими Мозгами». Факты налицо, верно же? Женщины ведь хуже разбираются в математике? Ориентируются в пространстве? Почему же так мало нобелевских лауреатов имеют две Х-хромосомы? Учитывая контекст этой книги, мы также должны задаться вопросом: если в человеческом мозге существуют половые различия, как это могло повлиять на всю эволюцию большого мозга гомининов? Неужели наши Адамы стали умнее, в то время как Евы отстали, истощенные тяготами деторождения?
Справедливое предупреждение: если мы собираемся задавать подобные вопросы, мы должны серьезно отнестись к каждой из знаменитых сексистских идей. В конце концов, если мы предполагаем, что покои нашего «я» имеют пол, то должны существовать научные данные, подтверждающие это.
