Александр Тюрин - Война и мир Ивана Грозного
Чем менее развита в России промышленность, создающая большую добавленную стоимость, тем более она отдает на Запад дешевого сырья и полуфабрикатов, получая взамен дорогие промышленные товары. В какой-то степени этот тезис справедлив и теперь.
Ну, а лицемерным поборникам «свободной торговли» и «частной инициативы» при помощи псевдориков легко порицать Россию за отсутствие «третьего сословия», среднего класса, буржуазного гражданского общества и уважения к собственности.
«Ее цари не жалели забот и трудов для создания мощного флота, но все эти усилия останутся тщетными, если России не удастся завоевать и присоединить побережье Турции, Греции и Швеции – что даст ей выход в открытое море и удобные гавани». Это строки из британской «Таймс» от 24 августа 1853. К этому времени России уже удалось завоевать значительную часть побережья Балтийского и Черного морей, но все равно британцы считают, что поскольку выходы из этих морей проходят через бутылочные горла проливов, контролируемых другими странами, то свободы мореплавания у нас нет. А что же в XVI веке?
А в XVI веке нас поставили в угол в холодной запертой комнате. Но мог ли удовольствоваться такой ролью своей страны энергичный, волевой и стратегически мыслящий правитель, каким был Иван Васильевич? Уж он-то понимал, что внутриконтинентальная замкнутость и малопродуктивное сельское хозяйство, поглощающее все трудовые ресурсы, обрекает страну на постоянное отставание. В условиях начавшегося передела мира это могло в любой момент привести к потере Россией независимости и даже исчезновению русского народа.
В своей борьбе за балтийское «окно в Европу» Иван опирался на поддержку растущих русских городов, и посадских верхов, и посадских низов, всего торгово-промышленного сословия, что ясно покажет земский собор 1566 года. Западники, которые клеймят Ивана Грозного за чрезмерное, по их мнению, усиление государства, не видят, что царь был прямо-таки страстным борцом за основополагающие либеральные ценности – равноправное включение в мировой рынок, свободную торговлю, развитие торгового и промышленного капиталов, развитие институтов гражданского общества (местного самоуправления и т. д.). Или может, декларируемые и реальные «ценности» у российских западников – это две большие разницы, как говорят в Одессе?
Значительная часть русской родовой знати, представленная в «Избранной раде», не желало войны за Прибалтику. Только дело не в их миролюбии. Они предпочитали сохранение статус-кво, при котором им и так неплохо жилось. Прибавочного продукта, создаваемого страной, вполне хватало на благополучную жизнь нескольких тысяч знатных семей. А в случае неблагоприятного стечения обстоятельств для страны можно было пригласить польского короля или отъехать в Литву.
Интересы русской родовой аристократии не совпадали с интересами недавно образованного русского централизованного государства. Успех в войне усилил бы не только царя, но также мелкое поместное дворянство, торгово-промышленное сословие и, в противовес, ослабил бы боярство. И это оно прекрасно понимало.
Русское боярство не было настроено на тяжелую изнурительную борьбу против ливонской и польско-литовской аристократии также по идеологическим причинам. Бояр, баронов и панов объединяло общее мировоззрение, общие взгляды на «идеальное» политическое устройство, на необходимость аристократических привилегий. С литовской знатью многие русские князья имели не только духовное, но и кровное родство. Им не надо было кричать: «Феодалы всех стран объединяйтесь», они и так были объединены.
Недаром и историки XIX века, выражающие аристократическую точку зрения, такие как Карамзин, будут фактически занимать сторону наших врагов в этой войне, всячески преувеличивая, да то и измышляя «жестокости» московских войск, но очень старательно не замечая преступления западных армий и вероломство западных властителей. Прямо как сегодня CNN.
Насколько же реалистично Иван Васильевич оценивал шансы России в борьбе за выход к Балтике?
Быстро меняющаяся внешнеполитическая ситуация требовала от него решительных действий.
Ливония, сохранявшая значительные военные и финансовые возможности, тем не менее, уже не была бастионом фанатичных рыцарей-монахов.
Как пишет Р. Виппер: «Ливонское рыцарство от монашеского быта перешло к светской жизни, к частной собственности, обратилось в землевладельческое дворянство; бароны и рыцари, увлеченные хозяйством в своих имениях, стараясь добиться наибольшей прибыли на рынках внешних и внутренних».
Иван видел, что Ливония стала объектом польских и шведских вожделений. Во второй половине 1550-х годов поляки принудили Орден к двум соглашениям, ставящим Ливонию в зависимое от них положение. Намечающийся скорый выход поляков к Риге, Ревелю и Нарве еще больше бы ухудшил бы стратегическое положение России и ее коммуникации с внешним миром.
Роберт Виппер следующим образом оценил факторы, приводившие к началу войны за балтийское побережье: «Литовско-польское государство, одинаково с Москвой, нуждалось в выходах к морю для прямых сношений с Западом, для сбыта туда сырья и подвоза оттуда фабрикатов. Два скандинавских государства, Швеция и Дания, собственно не имели непосредственных торговых интересов в Балтийском море. Они скорее выступали привратниками выходов, на манер средневековых рыцарей, подстерегавших купеческие корабли на морских путях и торговые караваны на переправах и в горных проходах. Выгоды собирания транзитной пошлины с морской торговли были так велики, что между двумя скандинавскими государствами из-за Балтики разгорелась жестокая борьба… Ганзейский союз, старая морская федерация, низверженная в конце XV и начале XVI века, пытался вернуть свое торговое положение на востоке…»
Иван наверняка видел сложность стоящей перед ним задачи по завоевания выхода к Балтике. По сути, чтобы ввести Россию в состав развитых европейских стран, ему надо было эту Европу победить. Чтобы победить Европу, обладающую большими техническими и финансовыми возможностями, надо было действовать быстро, опираясь на максимальную мобилизацию имеющихся ресурсов. И надо было использовать ту благоприятную международную обстановку, которая сложилась к концу 1557 г.
Шведский король Густав Ваза после неудачной для себя войны с России, стал вести себя осторожно, обострились и шведско-датские противоречия. Сохранялись противоречия между польской и литовской аристократией. С юга Иван получал информацию о серьезном экосоциальном кризисе в Крымском государстве в 1557, где сперва морозы, а затем засуха привели к массовому падежу скота и большой смертности.
Но, скорее всего, Иван недооценил общую реакцию Европы на «угрозу с Востока».
И, наверняка, царь не видел степени разобщения верховной власти и высших аристократических слоев московского общества.
Иван Грозный не был ясновидцем, он был рационально мыслящим государственным деятелем, так что не будет требовать от него знания того, что известно нам, людям будущего.
Сравнение русской и европейских армий
Русским войскам предстояло сражаться против войск, имеющих серьезное преимущество как в защитном вооружении, так и в огнестрельном оружии.
Несмотря на наличие пехотных стрелецких полков, вооруженных фитильными пищалями, основная масса русского воинства (дворянское поместное войско) не имела ни огнестрельного орудия, ни металлического доспеха. Вместо металла русские воины одевались, так сказать, в «дутики» – толстые набитые хлопком или пенькой, насквозь простеганные кафтаны и шапки. У конницы эти кафтаны доходили до ступней.
У посохи (земской пехоты) вооружение чаще всего состояло из рогатины и топора.
В это время у польской шляхты были распространены чешуйчатые и кольчатые панцири, панцири из комбинированных колец и пластин. Головы польских ратников защищали шишаки с назатыльником, налобником и наушником. Поляки обладали также тяжелой кавалерией, защищенной кирасными латами и шлемами-бургиньонами с характерными защитными крыльями.
Вооружение наемной пехоты и конницы (преимущественно немецкой), которая составляла основную часть войска у шведов, а в конце войны и у поляков, значительно превосходило вооружение русского дворянского войска.
Рейтарские конные подразделения были сплошь оснащены пистолетами с колесными замками (radschloss) и защищены кирасным доспехом. Наемная пехота имела на вооружении фитильные аркебузы. Было уже распространено и длинноствольное оружие с колесными и колесно-фитильными замками, в том числе мушкеты, тяжелые аркебузы, которые стреляли с сошки.
Передовое огнестрельное оружие определяло и передовую тактику, которая распространилась от испанской армии, тогда наиболее сильной в Европе, к немецким наемным солдатам.
