Марион Мелвиль - История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers)
И ежели брат совершит поступок, за который он отныне должен покинуть Дом, то, покуда его не отпустили <…> он должен явиться голым, только в штанах, с ремнем на шее, на капитул к своим братьям; <…>и после магистр должен выдать ему отпускную грамоту, чтобы он отправился спасаться в другое, более строгое сообщество <…>
Однако это суровое правосудие иногда смягчается.
Во время магистерства Армана Перигорского некоторые рыцари, «мужи достойные и доброй жизни», были подвергнуты добросовестному обсуждению, и обнаружилось, что они повинны в симонии, покупая свое вступление в орден. Они долго пробыли братьями Дома, и никто не обвинял их в таком проступке. Тем не менее они были «в великой сердечной печали» и исповедались магистру, которого это также очень огорчило. Вместо того, чтобы передать дело генеральному капитулу, которому пришлось бы их исключить, Арман Перигорский держал совет «со старыми и наиболее мудрыми мужами Дома», поверив им секрет. Они решили «направить курьера в Рим, чтобы спросить об этом Папу и просить его направить свою волю архиепископу Цезарейскому, который был другом Дома и приближенным». С папского одобрения архиепископ даровал прощение рыцарям-симонитам, и капитул, составленный из членов совета магистра, «сделал их братьями снова, как если бы они никогда не были братьями».
И дела сии были совершены потому, что они долгое время были братьями Дома и были мудрыми и достойными мужами, и доброй жизни, и благочестивыми. И потом один из них стал магистром ордена Храма. И вещи эти, — говорит составитель, — слыхал я, как рассказывали достойные мужи, жившие в это время, ибо я знаю это только от них.[440]
Говоря — «И потом один из них стал магистром ордена Храма» — вероятно, имеют в виду Гийома де Соннака, магистра с 1247 по 1249 г., который ко времени своего избрания был уже стариком. Подобная щепетильность из-за симонистского вступления в орден довольна редка в XIII в., особенно по отношению к человеку совершенно достойному. Однако мы обнаруживаем, что сами тамплиеры требуют иногда вклад, прежде чем принять соискателя, хотя никакая буквально плата не была позволена, и факт этот имел место в магистерство Гийома де Соннака.[441] Второй проступок, который влечет изгнание из ордена, — раскрытие капитула. Далекое от того, чтобы покрывать таинственные церемонии, это молчание — лишь необходимая предосторожность, дающая свободу дебатам. Магистр не может «приказать вне капитула сказать что-либо, произошедшее на капитуле», хотя он и может заставить рассказать об этом на следующем собрании, особенно когда есть основания полагать, что братья «ввели новшества», то есть создали досадные прецеденты.
Как кара за убийство, в «Установлениях» приводится в пример брат Парис и два других тамплиера, которые убили христианских купцов в Антиохии. Их судили пред монастырем и присудили к бичеванию, проведя через Антиохию, Триполи и Тир, провозглашая: «Смотрите, вот правосудие, которое чинит Дом этим дурным людям». Затем их бросили на вечное заточение в темницу Замка Паломника, где они и умерли.[442]
Орден Храма наказывал потерей Дома за мелкую кражу, которую понимают разнообразно: выйти из замка или запертого дома ночью или днем иначе, чем через дверь; украсть ключи или сделать второй ключ; утаить от своего командора имущество Дома стоимостью в три денье и более; запустить руку в котомку к другому. Один тамплиер улизнул из французского командорства через стену, и капитул предоставил ему отсрочку суда. Ги де Базенвиль, тогдашний магистр во Франции, приехал в Сирию и спросил магистра ордена Храма, Реноде Вишье, который находился в Цезарее при Людовике Святом, заслуживает ли подобное такого же наказания в стране христианской, как и в сарацинской марке. «И тот ему сказал, что брат, выходящий из запертого дома иначе, как прямо в дверь, потерял Дом. Таким образом, он отправился во Францию, где находился брат, и тот лишился Дома».[443]
Продажа без разрешения меры зерна с гумна в командорстве Мас Деу в Руссильоне, кража миски масла с овчарни другого Дома повлекли то же наказание. К мелкой краже отнесли также случай, происшедший с одним дезертиром. Он может вернуться в Дом, если он унес только вещи, в которые сам одет, а главное, — ушел без вооружения или доспехов. Если он носит плащ ордена с красным крестом, то должен возвратить его после первой ночи, или его будут считать навсегда исключенным из ордена Храма.
Ибо дурные братья, оставлявшие Дом и увозившие оттуда одежду, носили ее в тавернах и борделях, и в плохих местах, отдавали в залог и продавали ее дурным людям, отчего Дому был великий стыд и великое бесчестье, и великий скандал <…>
Чтобы вступить в Дом, претендент должен объявиться у главных ворот какого-либо командорства в Провинции, откуда он сбежал, и просить духовника походатайствовать за него.
И когда духовник пожелает напомнить о нем братьям, он должен сказать <…> «Дорогие сеньоры-братья, такой-то человек — или такой-то сержант» — и он его называет, — «который был нашим братом, находится у главных ворот и ожидает милосердия Дома».
Затем командор советуется с капитулом, — может ли дезертир вернуться; ежели ничто не свидетельствует против него, «и когда сей безрассудный брат провел долгое время у врат, дабы лучше признать свое безрассудство, достойные мужи зовут его на капитул. Он должен раздеться совершенно, до штанов, у главных ворот, где он находится, и так, с веревкой на шее, должен прийти на капитул и опуститься на колени пред тем, кто ведет капитул, и оттуда должен умолять с рыданиями и слезами <…> чтобы они сжалились над ним».
Если речь идет о ком-то, от кого орден предпочел бы избавиться, командор может сказать ему: «Дорогой брат, вы знаете, что вам следует принести великое и долгое покаяние, и если вы попросите разрешения обратить вас к другому ордену, чтобы спасать свою душу, я полагаю, что вы обретете выгоду для себя». Но если умоляющий настаивает в своей просьбе, нет права отказать ему в этом. Его передают духовнику, который надевает на него облачение без креста и помещает его у себя в доме. В течение года и дня он работает с рабами, ест на земле и постится три раза в неделю — покуда капитул не окажет ему милости. Самое удивительное доказательство могучей привлекательности, которую вызывал орден, — что рыцари готовы добиваться права снова носить белый плащ на столь унизительных условиях.
<…> Брат Пон де Гюзан покинул Дом в Провансе и женился, а по истечении некоторого времени его жена умерла, и он попросился заново вступить в Дом. Братья ему сказали, что он был их братом и что не может вернуться в Дом, не покаявшись сначала. И Пон де Гюзан ответил, что он никогда не приносил ни обета, ни обещания, а на самом деле он ехал в Святую землю и захворал на корабле, и попросил быть принятым в орден, и на него набросили плащ, как если бы он был мертв; но впоследствии он жил как брат и стал туркополом монастыря. А потом он решил, что его ничто не удерживает в ордене Храма, и снял свой плащ, и вернул все, что должен, следуя обычаям, и ничего не унес, а теперь он хотел бы быть братом.
Братья ответили, что он должен считаться братом по церковному праву, как если бы он принес обет и обещание, потому что прожил так долго в нашем Доме. И он был приведен к покаянию в год и день, и выполнил свое покаяние, и вернулся в Дом.[444]
Этот рассказ происходит из каталонской версии, которая также повествует о случае, когда тамплиер покидает орден и в тот же день подымается на борт судна. Если он раскаивается в своем бегстве и объявляется в каком-либо командорстве ордена Храма, ступив на землю, его отсутствие исчисляется только одним днем, «ибо тот, кто находится на борту корабля, не делает то, что хочет», и его наказание, таким образом, должно быть легче. Если судно привозит его в Акру, он должен просить капитана и других достойных мужей, находящихся в путешествии, проводить его к магистру ордена Храма, чтобы засвидетельствовать его поведение в пути и походатайствовать в его пользу.
В Каталонском уставе рассказывается об одном из наиболее ошеломляющих дел. В Каталонии случилось, что некий тамплиер из недоброжелательства изготовил фальшивые буллы кардинала-исповедника. Он показал их некоторым из своих сотоварищей, требуя хранить это в тайне. Последние его горячо порицали, но не донесли на него. Подделыватель предъявил свои буллы на генеральном капитуле, где подлог был немедленно обнаружен, вызвав всеобщее возмущение. Заставили взывать о милосердии всех, кто знал об этом, и отстранили их, дабы отдать под суд великого магистра и Заморского монастыря. Главный виновник сбежал, но командор привел остальных в Акру, где они предстали перед судом Тома Берара, тогдашнего магистра ордена Храма. Поскольку они настаивали и говорили, что не ответственны и были неправы только в том, что промолчали, их обвинили в преступлении заговора; однако капитул большинством голосов осудил их к потере одеяния — «с великим и долгим покаянием» — оговаривая, чтобы они никогда не могли исполнять свои первоначальные обязанности в Арагонской земле.[445]
