Дмитрий Тарасов - Большая игра СМЕРШа
Убрав все, сели в машину и возвратились в Наркомат. В дороге не обошлось без шуток и анекдотов, чему способствовало хорошее настроение.
Доложив Барникову о результатах, я узнал от него об аресте Лобова. Его взяли по выходе из квартиры любовницы под предлогом опознанного преступника, разыскиваемого МУРом.
Во время обыска квартиры обнаружили ряд вещественных доказательств, свидетельствовавших о несомненной причастности его к разведке — поддельные документы военного и гражданского образцов, чистые бланки командировочных предписаний, отпускных удостоверений, свидетельств об освобождении от воинской службы, штампы и печати различных воинских частей и гражданских учреждений, оружие — автомат ППШ, наган, финский нож, географическая карта Егорьевского района Московской области, инструкция по сбору разведывательной информации на тонкой бумаге, запрятанная в контейнер (безопасная бритва), тексты трех радиограмм, подготовленных для передачи немцам в контейнере (помазок для бритья), капсула с цианистым калием для самоотравления, советские деньги в сумме 68 тысяч рублей.
На первичном допросе в следственном отделе Лобов, признав себя виновным в совершенных им уголовных преступлениях, долгое время отрицал какую-либо связь с разведкой, но, уличенный вещественными доказательствами, в конце концов, вынужден был сознаться. О Костине он пока умолчал.
При очередном вызове Костина мне предстояло объявить ему о важном решении руководства службы.
— Здесь, Сергей Николаевич, начал я неторопливо, раскрывая папку, есть кое-что приятное для Вас.
Костин подался вперед и напряг все свое внимание.
— Первое, — продолжал я после небольшой паузы, — принято решение о приостановлении следствия по Вашему делу и, следовательно, обвинение Вам пока предъявляться не будет, в перспективе же все будет зависеть от Вашего отношения к начатой нами работе. Понятно.
— Ясно, скорее выдавил, чем сказал это Костин, ошеломленный неожиданностью услышанного.
— Второе, — «квартировать» пока придется здесь, на старом месте, но режим Вашего содержания будет значительно облегчен. Вот указание начальнику Вашей «гостиницы», улыбнувшись, заключил я, знакомя его с положениями облегченного режима.
— Устраивает?
— Вполне, большое спасибо!
Костин был явно взволнован, произнес эти слова с трудом из-за перехватившей горло спазмы.
— Третье, чтобы не заскучать и с пользой употребить свободное время, наряду с выполнением наших заданий можете заняться продолжением работы над своей диссертацией. Учебники и все что нужно постараемся достать.
— Вот это замечательно! Я не знаю, как Вас благодарить. Я очень, очень рад и обязательно займусь.
— Благодарности, Сергей Николаевич, потом когда одолеем врага, а сейчас надо работать.
Напомнив о предстоявшем на следующий день сеансе связи, я отвел Костина к дежурному, а сам зашел к начальнику тюрьмы, чтобы договориться о неукоснительном соблюдении облегченного режима его содержания.
Прочтя записку, в которой давались указания на этот счет, начальник нахмурился и, посмотрев на меня сквозь слетевшие на кончик носа очки, сказал:
— Как бы Вы не превратили наше заведение в пансионат, а то чего доброго и в детский садик.
— Ничего не поделаешь, товарищ капитан, работа такая, но обязательно надо.
— Ладно, надо так надо, сделаем.
После обеда я зашел к Саше Козреву.
— Как наш Лось? — поинтересовался я.
— Ну и проходимец же он, пробы ставить негде. Врун страшный, наглец. В общем, повозиться с ним придется основательно.
— О Костине говорит что-нибудь?
— Мало, признал только что он радист, выброшен вместе с ним, расстались после приземления, условившись встретиться через неделю у Казанского вокзала, но на встречу не вышел. Где находится неизвестно.
— А о московских связях показал что-либо?
— Назвал только любовницу, она его довоенная «Маруха».
— В телеграммах, составленных им для отправки немцам указан некий «Барон», которого он якобы завербовал и получил от него информацию о перевозках войск и военной техники по Рязанской и Киевской железным дорогам. Не называет, кто это?
— Нет, сам не называет, а мы пока не спрашиваем. Ведем проверку, насколько правдива информация.
Второй выезд с Костиным для работы состоялся двадцать шестого мая. Выдался на редкость приятный день: безоблачный, тихий, теплый. В лесном массиве у Химкинского водохранилища, куда, как и в прошлый раз, мы приехали с Костиным, все благоухало. Поражала набиравшая силу зелень. Освещенная солнцем и затененная деревьями и кустами, она была самых различных оттенков. Радовали пряный, пьянящий воздух и беспрестанный гомон птиц. Полюбовавшись всей этой прелестью, мы развернули рацию. Стали настраиваться. Эфир, как всегда, был заполнен звуками морзянки, какой-то трескотни, шумовой неразберихи от перебивающих друг друга радиостанций. Однако сверх ожидания связь удалось установить быстро. Она была устойчивой с обеих сторон.
— КС — как слышите? — спросил Костин.
— СХ — слышу хорошо, — ответил «Сатурн» (радиоцентр противника в Смоленске. Прим. авт.).
— ПР — передаю радиограмму, несколько раз повторил Костин и быстро отстукал подготовленную нами шифровку. «Сатурн» дал квитанцию об ее приеме и, в свою очередь, передал ответную радиограмму, текст ее гласил:
«Поздравляем благополучным прибытием и началом работы. Ваши действия одобряем. Деньги для Барона пришлем. Выдайте пока из своих. Не забывайте личное наблюдение. Привет, капитан».
Итак, как говорится, лед тронулся. Началась длительная, настойчивая, полная неожиданных поворотов и захватывающих эпизодов работа, требовавшая большого умственного напряжения. Суть ее выражало условное название «Дуэль».
Первые полтора месяца ушли на то, чтобы создать авторитет агентам. Со ссылкой на завербованного «Барона», который в свою очередь якобы привлек к работе на материальной основе двух женщин, имевших отношение к документации о перевозках грузов, противнику систематически передавалась дезинформация о передвижении частей Красной Армии, военной техники, боеприпасов, снаряжения и прочего по Московско-рязанской и Московско-киевской железным дорогам.
Вражеская разведка отнеслась с большим доверием к сообщениям агентов. В их адрес поступило три поощрительных радиограммы.
«Благодарим за активную работу. Ваша информация получила высокую оценку. Ждем нетерпением новых сообщений. Привет.
Капитан».«Вы награждены орденами «За храбрость». Поздравляем и желаем новых успехов. Все шлют приветы.
Капитан».«Ваши личные счета пополнились новыми крупными суммами денежных средств».
Итоги работы показывали, что пора было переходить к более активным действиям. Для начала наметили вызвать в качестве курьеров двух агентов — Мухина и Щукина — друзей Лобова, которые по отзывам Костина находились в особо доверительных отношениях с немцами, имели награды за выполнение заданий, связанных с переходом линии фронта.
После уточнения ряда вопросов, связанных с посылкой курьеров, 21 июля противник сообщил:
«Лосю. Курьеры отправлены. Будет Мухин и Викторов. Встречайте лично двадцать второго — двадцать третьего от четырнадцати до пятнадцати по местному времени. Встреча моментальная у станции метро между Октябрьским и Северным вокзалами. Результаты доложите немедленно. Желаю успеха.
Капитан».— Да…, — задумчиво произнес Барников, прочтя радиограмму. — Здесь мы, кажется, дали промашку, предложив встречу в городе, малость не додумали, Лобова то ведь послать нельзя. Пожалуй, проще и надежнее было сообщить явочный адрес, и пусть бы туда шли, прямым ходом на засаду. И брать было бы легче. А теперь придется что-то придумывать. Давайте-ка поговорим с Костиным.
— Садитесь, Сергей Николаевич, — предложил Барников, как только Костин вошел в кабинет.
— Читали телеграмму?
— Конечно, я ее расшифровывал.
— Что будем делать? О посылке Лобова не может быть и речи.
— Я пойду, Мухина знаю, и он меня знает.
— Но Вы же не Лось, а они просят его «встречайте лично». Что-то надо придумать, чем-то объяснить отсутствие Лося?
— А если сказать болен?
— Нет, Сергей Николаевич, это не годится. Слишком примитивно, сразу запашок нехороший, настораживает.
— В отделе подумайте вместе, потом доложите.
Прошло около часа, а мы с Костиным, сидя у меня в кабинете, так пока и не приблизились к цели, перебрав большое количество вариантов.
— А что, если мы сделаем так, Сергей Николаевич, возникла у меня мысль, отберем от Лобова записку, адресованную Мухину, всего несколько слов, но хлестких, понятных только ему. Тогда Вам и объяснять ничего не надо.
