Дмитрий Тарасов - Большая игра СМЕРШа
Суматошный день, нервотрепка, наскоро проглоченный обед и пропущенный ужин давали о себе знать. Ощутив слабость, я поставил чайник, заказал телефонный разговор с семьей и прилег на диван. На душе было тоскливо, давали знать работа без выходных дней, постоянное пребывание в здании наркомата, бытовая неустроенность. Но странно, тут же, откуда-то из глубин мозга, ворвалась совершенно другая, новая мысль, зовущая к действию. Она заставила меня подняться с дивана и сесть за стол. Стакан крепкого чая подействовал возбуждающе, появилось желание снова взяться за дела. А их накопилось невпроворот, тем более, что нужно было заниматься и делами находившегося в командировке Ледева, по которым за неделю поступила целая гора почты. К разбору ее я и приступил.
В начале третьего ночи позвонили с междугородней. При очень плохой слышимости состоялся краткий разговор с женой. Она сообщила, что у них все нормально, все здоровы, но живут, как и другие, преодолевая большие трудности в надежде на скорое возвращение домой. На сердце немного отлегло, но работа на ум уже не шла. Под впечатлением разговора вспомнились благодатные довоенные годы, а с ними и многие дни настоящего, безоблачного счастья. Эти воспоминания заставили меня долго ворочаться на диване, несмотря на усталость и желание уснуть.
Утро выдалось серое, туманное. Прошедший ночью обильный дождь сильно увлажнил воздух, через открытую форточку в кабинет врывалась сырость. Пришлось прибегнуть к пирамидону. Проглотив таблетку, я снова лег на диване, хотя пора была уже вставать. Постепенно полегчало, и спустя полчаса я нехотя поднялся, привел себя в порядок и пошел в столовую. Возвратясь в кабинет, сразу вызвал Костина. Он выглядел тоже усталым, бледноватым с набрякшими под глазами темными кругами.
— Что, плохо себя чувствуете? — спросил я.
— Спал неважно, голова побаливает, видимо действует погода.
— Рановато, Сергей Николаевич, в Вашем возрасте на погоду ссылаться. Вот возьмите-ка таблеточку пирамидона, а потом чайку крепкого выпьете, и все будет в норме, — заметил я, ставя электрочайник. — Сегодня нам болеть нельзя, предстоят важные дела.
Костин с любопытством посмотрел на меня.
— Что, сомневаетесь?
— Да нет, просто интересно.
— Об этом позже, а пока ждите чай и отдыхайте. Если хотите вот свежий номер «Крокодила». Он тоже помогает от головной боли.
Костин стал листать журнал, а я занялся чтением принесенных им записей о курсантах борисовской разведывательной школы немцев.
Во время чаепития позвонил Барников:
— Могу обрадовать, намеченные нами мероприятия санкционированы. Можно действовать.
— Хорошо, Владимир Яковлевич. Зайду, как освобожусь. Сейчас у меня Костин.
Не скрывая своего удовлетворения, я подошел к Костину.
— Ну, как чаек, помогает?
— Спасибо, даже очень.
— Отлично. Тогда давайте приниматься за важные дела. Вот Вам текст радиограммы. Ее надо зашифровать в строгом соответствии с данными Вам инструкциями немцев и сегодня же передать противнику. Костин изумленно смотрел на меня, не решаясь что-либо сказать.
— Что, не понятно?
— Да, — чистосердечно признался он.
— Что ж тут непонятного? Хозяева Ваши заждались, нервничают, усиленно ищут Вас в эфире, нашим радистам все уши прожужжали, а Вы и в ус не дуете, чаи распиваете, отмалчиваетесь. Пора, наконец, и в работу включаться, — в шутливом тоне заметил я.
По выражению лица Костина было видно, что он ничего не понял.
— Ну, хорошо, Сергей Николаевич, давайте поговорим серьезно. Нами принято решение покрутить Канарису мозги, представить Вас и Лобова в роли честно работающих на немцев агентов, с целью передачи им выгодной для нас информации по принципу: хотите получить шпионские сведения? Пожалуйста, получайте, но такие, которые потом должны выйти им боком. Ваша задача, как радиста, почерк работы которого хорошо известен немцам, заключается в том, чтобы установить с радиоцентром противника устойчивую связь в строгом соответствии с полученными от разведки инструкциями. А относительно того, что передавать, позаботимся мы. Понятно?
— Вот теперь ясно, расплылся в улыбке Костин.
— Возьметесь за выполнение?
— С большим удовольствием, — порывисто ответил он.
— Тогда шифруйте, чтобы успеть передать сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Я не путаю время?
— Все правильно. Но есть еще два сеанса связи — в десять утра и девять тридцать вечера.
— Попробуем в шестнадцать.
Начертив таблицу для выражения букв числовыми значениями, Костин углубился в работу. Текст первой шифровки был идентичен тому, что написал сам Лобов, за исключением сведений военного характера.
Когда телеграмма была закодирована, я отпустил Костина обедать, предупредив, чтобы к двум часам дня он был в полной готовности. Потом зашел к Барникову.
— С кем поедете? — поинтересовался он.
— Один.
— Не годится для первого раза, ведь Костин все-таки еще подследственный, всякое может случиться.
— Наших никого нет, Владимир Яковлевич, а привлекать посторонних, думаю, не стоило бы.
— А Вы возьмите Смирнова, он и дело знает и пусть привыкает, ему будет полезно, да и в дальнейшем без помощи областного управления нам, пожалуй, не обойтись.
— Спасибо, вот это мысль! — невольно вырвалось у меня, и я тут же позвонил Смирнову. К счастью, он был на месте и охотно согласился.
Поставив в известность о нашем предстоящем выходе в эфир товарищей, контролировавших работу немецких радиоцентров, в четырнадцать тридцать оседланная нами безотказная эмка, спустившись по Кузнецкому мосту, прошмыгнула по Художественному проезду, выскочила на улицу Горького и взяла курс на Ленинградское шоссе. За мостиком через железнодорожный путь после МАИ на Ленинградском шоссе я попросил водителя притормозить и с грустью в сердце окинул взглядом стоявший с правой стороны дом под номером 242. Здесь в трехкомнатной квартире, заселенной осенью 1940 года, одну из них занимала моя семья. В данный момент комната пустовала, была опечатана, окна заколочены фанерой, стекла выбиты воздушной волной от упавшей во двор бомбы. Семью эвакуировали в мое отсутствие, так как на третий день после начала войны, я отбыл на выполнение спецзадания и отсутствовал в столице более месяца. Это была наша первая, собственная жилплощадь. Как мы мечтали о ней, как стремились к созданию своего уютного уголка! И как больно и горько было теперь сознавать об утрате быстро промелькнувшего счастья.
За следующим мостом, перекинутым через другую железнодорожную линию, машина свернула влево и, миновав начало Химкинского водохранилища, углубилась в лес. Здесь был довольно большой лесной массив преимущественно лиственных пород с живописным полями и густыми зарослями кустов. Сюда по выходным дням мы часто ходили с женой гулять, наслаждаясь тишиной и любуясь водной гладью водохранилища.
На одной из полян остановились, вышли из машины и приступили к подготовке места для работы. На землю постелили чехол и развернули рацию. Антенну протянули между деревьями. До начала сеанса связи оставалось пятнадцать минут.
День разгулялся, от утренней сырости не осталось и следа. Воздух был наполнен ароматами леса и набиравшего силу разнотравья.
— Ну, как, Сергей Николаевич, дышится, лучше, чем в вашей «резиденции»? — улыбаясь, спросил я.
— Да-а, — только и смог вымолвить Костин, зачарованно смотря по сторонам и вдыхая полной грудью пьянящий воздух.
А мне с большим сожалением о минувшем опять припомнились милые сердцу карельские леса, так полюбившиеся в тридцатые годы, когда, будучи студентом лесного техникума, я выезжал на практику, а став лесотехником, с дружиной лесников уходил в лес на все лето по делам лесоустройства.
— Пора, Сергей Николаевич! Только не волнуйтесь, действуйте спокойно.
Костин одел наушники. Параллельные наушники взял и я. Включив рацию, стали настраиваться на нужную волну. Эфир был наполнен трескотней морзянки. Я внимательно смотрел на Костина. Он весь превратился в слух, был предельно сосредоточен.
— Есть, — невольно вырвалось у него, когда в наушниках послышались позывные КНС, составленные из начальных букв его фамилии и инициалов.
Ответив на позывные центра. Костин вскоре вступил в двухстороннюю связь и передал закодированную радиограмму. Радист центра дал квитанцию, закончив связь общепринятым приветствием.
— С повторным крещением, Сергей Николаевич! — сказал я, крепко пожимая ему руку.
— Выходит правильно шутили ребята в разведшколе, — улыбаясь, заметил Костин, — антенну будем развертывать в лесу, а противовес — в НКВД.
Убрав все, сели в машину и возвратились в Наркомат. В дороге не обошлось без шуток и анекдотов, чему способствовало хорошее настроение.
