Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 1)
- Мало ли что в песнях поют? Разве можно деревенской песне веру дать? молвил Патап Максимыч.
- Можно, господин купец, потому что: "сказка - складка, а песня - быль",ответил Артемий.- А ты слушай, что я про здешню старину тебе рассказывать стану: занятное дело, коли не знаешь.
- Ну, говори, рассказывай,- молвил Патап Максимыч.- Смолоду охотник я до сказок бывал... Отчего на досуге да на старости лет и не дослушать ваших россказней.
- Голытьба в стары годы по лесам жила, жила голытьба и промеж полей,начал Артемий.- Кормиться стало нечем: хлеба недороды, подати большие, от бояр, от приказных людей утесненье... Хоть в землю зарывайся, хоть заживо в гроб ложись... И побежала голытьба врозь и стала она вольными казаками... Тут и зачинались казачьи времена... Котора голытьба на Украйну пошла - та ляхов да бусурманов побивала, свою казацкую кровь за Христову веру проливала... Котора голытьба в Сибирь махнула - та сибирские места полонила и великому государю Сибирским царством поклонилась... А на Волгу на матушку посыпала что ни на есть сама последняя голытьба. На своей-то стороне у ней не было ни кола, ни двора, ни угла, ни притула (Притул, или притулье,- приют, убежище, кров; происходит от глагола "притулять", имеющего три значения: прислонить или приставить, прикрыть или приютить.); одно только и оставалось за душой богачество: наготы да босоты изувешаны шесты, холоду да голоду анбары полны... Вот, ладно, хорошо - высыпала та голытьба на Волгу, казаками назвалась... Атаманы да есаулы снаряжали легки лодочки косные и на тех на лодочках пошли по матушке по Волге разгуливать... Не попадай навстречу суда купецкие, не попадайся бояре да приказные: людей в воду, казну на себя!.. Веслом махнут корабли возьмут, кистенем махнут - караван разобьют... Вот каковы бывали удальцы казаки поволожские...
- Это ты про разбойников? молвил Патап Максимыч.
- По-вашему, разбойники, по-нашему, есаулы-молодцы да вольные казаки,бойко ответил Артемий, с удальством тряхнув головой и сверкнув черными глазами.- Спеть, что ли, господин купец? - спросил Артемий.- Словами не расскажешь.
- Пой, пожалуй,- сказал Патап Максимыч. Запел Артемий одну из разинских песен, их так много сохраняется в Поволжье:
Как повыше было села Лыскова,
Как пониже было села Юркина,
Супротив села Богомолова:
В луговой было во сторонушке,
Протекала тут речка быстрая,
Речка быстрая, омутистая,
Омутистая Лева Керженка
(Юркино, Богомолово, Лысково - села на правом, возвышенном берегу Волги. Против них впадает в Волгу с левой стороны Керженец. Эту реку местные жители зовут иногда Левой Керженкой, то есть впадающей в Волгу с левой стороны. В песнях тоже придается ей название левой. Замечательно, что по-мордовски керже, кержень значит левый. В глубокую старину по всему Поволжью от Оки до Суры жила мордва. От нее и пошло название Керженца.).
- Наша реченька, голубушка!..- с любовью молвил Артемий, прервав песню.- В стары годы и наша Лева Керженка славной рекой слыла, суда ходили по ней, косные плавали... В казачьи времена атаманы да есаулы в нашу родну реченьку зимовать заходили; тут они и дуван дуванили, нажитое на Волге добро, значит, делили... А теперь и званья нашей реки не стало: завалило ее, голубушку, каршами, занесло замоинами (Замоина - лежащее в русле под песком затонувшее дерево; карша, или карча - то же самое, но поверх песка.), пошли по ней мели да перекаты... Так и пропала прежняя слава Керженца. Громче прежнего свистнул Артемий и, тряхнув головою, запел:
Выплывала легка лодочка,
Легка лодочка атаманская,
Атамана Стеньки Разина.
Еще всем лодка изукрашена,
Казаками изусажена.
На ней парусы шелковые,
А веселки позолочены.
На корме сидит атаман с ружьем,
На носу стоит есаул с багром,
Посередь лодки парчевой шатер.
Как во том парчевом шатре
Лежат бочки золотой казны.
На казне сидит красна девица
Атаманова полюбовница,
Есаулова сестра родная,
Казакам-гребцам - тетушка.
Сидит девка, призадумалась,
Посидевши, стала сказывать:
"Вы послушайте, добры молодцы,
Вы послушайте, милы племяннички,
Уж как мне, младой, мало спалося,
Мало спалося, много виделось,
Не корыстен же мне сон привиделся:
Атаману-то быть расстрелену,
Есаулу-то быть повешену,
Казакам-гребцам по тюрьмам сидеть,
А мне, вашей родной тетушке,
Потонуть в Волге-матушке".
- Вишь, и девки в те поры пророчили!- сказал Артемий, оборотясь к Патапу Максимычу.- Атаманова полюбовница вещий сон провидела... Вещая девка была... Сказывают, Соломонидой звали ее, а родом была от Старого Макарья, купецкая дочь... И все сбылось по слову ее, как видела во сне, так все и сталось... С ней самой атаман тут же порешил,- матушке Волге ее пожертвовал. "Тридцать лет, говорит, с годиком гулял я по Волге-матушке, тридцать лет с годиком тешил душу свою молодецкую, и ничем еще поилицу нашу, кормилицу я не жаловал. Не пожалую говорит, Волгу-матушку ни казной золотой, ни дорогим перекатным жемчугом, пожалую тем, чего на свете краше нет, что нам, есаулы-молодцы, дороже всего". Да с этим словом хвать Соломониду поперек живота, да со всего размаху как метнет ее в Волгу-матушку... Вот каков был удалой атаман Стенька Разин, по прозванью Тимофеевич!..
- Разбойник, так разбойник и есть,- сухо промолвил Патап Максимыч.Задаром погубил христианскую душу... Из озорства да из непутной похвальбы... Как есть разбойник - недаром его на семи соборах проклинали...
Тут пошевни заехали в такую чащу, что ни вбок, ни вперед. Мигом выскочили лесники и работники и в пять топоров стали тяпать еловые сучья и лапы. С полчаса провозились, покаместь не прорубили свободной просеки. Артемий опять присел на облучке саней Патапа Максимыча.
- А что ж ты про клады-то хотел рассказать? - молвил ему Патап Максимыч.Заговорил про Стеньку Разина, да и забыл.
-Про клады-то! - отозвался Артемий.- А вот слушай... Когда голытьба Волгой владала, атаманы с есаулами каждо лето на косных разъезжали, боярски да купечески суда очищали. И не только суда они грабили, доставалось городам и большим селам, деревень только да приселков не трогали, потому что там голытьба свой век коротала. Церквам божьим да монастырям тоже спуску не было: не любили есаулы монахов, особенно "посольских старцев", что монастырскими крестьянами правили... Вот наш Макарьев монастырь, сказывают, от них отборонился; брали его огненным боем, да крепок - устоял... Ну, вот есаулы-молодцы лето по Волге гуляют, а осенью на Керженец в леса зимовать. И теперь по здешним местам ихние землянки знать... Такие же были, как наши. В тех самых зимницах, а не то в лесу на приметном месте нажитое добро в землю они и закапывали. Оттого и клады.
- Где же эти землянки? - спросил Патап Максимыч.
- По разным местам,- отвечал Артемий.- Много их тут по лесам-то. Вон хоть между Дорогучей да Першей (Лесные реки, впадающие в Ветлугу.) два диких камня из земли торчат, один поболе, другой помене, оба с виду на коней похожи. Так и зовут их Конь да Жеребенок. Промеж тех камней казацки зимницы бывали, тут и клады зарыты... А то еще озера тут по лесу есть, Нестиар, да Култай, да Пекшеяр прозываются, вкруг них тоже казацки зимницы, и тоже клады в них зарыты... И по Ялокше тоже и по нашей лысковской речонке, Вишней прозывается... Между Конем и Жеребенком большая зимница была, срубы до сей поры знать... Грешным делом, и я тут копал.
- Что ж, дорылся до чего? спросил Патап Максимыч.
- Где дорыться!.. Есаулы-то ведь с зароком казну хоронили,- отвечал Артемий.- Надо слово знать, вещбу такую... Кто вещбу знает, молви только ее, клад-от сам выйдет наружу... А в том месте важный клад положон. Если б достался, внукам бы, правнукам не прожить... Двенадцать бочек золотой казны на серебряных цепях да пушка золотая.
- Как пушка золотая? - с удивленьем спросил Патап Максимыч.
- Так же золотая, из чистого золота лита... И ядра при ней золотые лежат и жеребьи золотые, которыми Стенька Разин по бусурманам стрелял... Ведь он Персиянское царство заполонил. Ты это слыхал ли?
- Нестаточное дело вору царство полонить, хоша бы и бусурманское,- молвил Патап Максимыч.
- Верно тебе говорю,- решительно сказал Артемий. - Кого хочешь спрошай, всяк тебе скажет. Видишь ли, как дело-то было. Волга-матушка в Каспийское море пала, сам я на то море не раз с чегенником да с дрючками хаживал. По сю сторону того моря сторона русская, крещеная, по ту бусурманская, персиянская. Услыхал Стенька Разин, что за морем у бусурманов много тысячей крещеного народу в полону живет. Собирает он казачий круг, говорит казакам такую речь: "Так и так, атаманы-молодцы, так и так, братцы-товарищи: пали до меня слухи, что за морем у персиянов много тысячей крещеного народу живет в полону в тяжкой работе, в великой нужде и горькой неволе; надо бы нам, братцы, не полениться, за море съездить, потрудиться, их, сердечных, из той неволи выручить! Есаулы-молодцы и все казаки в один голос гаркнули: "Веди нас, батька, в бусурманское царство русский полон выручать!.." Стенька Разин рад тому радешенек, а сам первым делом к колдуну. Спрашивает, как ему русский полон из бусурманской неволи выручить. Колдун говорит ему: "За великое ты дело, Стенька, принимаешься; бусурманское царство осилить - не мутовку облизать. Одной силой-храбростью тут не возьмешь, надо вещбу знать... - А какая же на то вещба есть? - спросил у колдуна Стенька Разин. Тот ему тайное слово сказал да примолвил: И с вещбой далеко не уедешь, а вылей ты золоту пушку, к ней золоты ядра да золоты жеребья, да чтоб золото было все церковное, а и лучше того монастырское. И как станешь палить, вещбу говори, тут и заберешь в свои руки царство бусурманское". Стенька Разин так все и сделал, как ему колдуном было наказано. - Что ж потом? - спросил Патап Максимыч. Известно что,- отвечал Артемий.- Зачал из золотой пушки палить да вещбу говорить - бусурманское царство ему и покорилось. Молодцы-есаулы крещеный полон на Русь вывезли, а всякого добра бусурманского столько набрали, что в лодках и положить было некуда: много в воду его пометали. Самого царя бусурманского Стенька Разин на кол посадил, а дочь его, царевну, в полюбовницы взял. Дошлый казак был, до девок охоч...
