Дмитрий Хмельницкий - Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945
Приехали на последнюю станцию, высадились, произвели проверку.
– Партия! – орет старший по конвою заключенным, стоящим в строю. – Предупреждаю, шаг вправо, шаг влево – будет применено оружие!.. Партия! За передними конвоирами шагом маррш!
Партия идет дремучим карельским лесом, летом съедаемая миллиардами комаров и тучами мошкары среди бесчисленных болот, а зимой, то есть в течение большей части года, – по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги, идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров[60]. Наступает ночь.
– Партия, стооой! – кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и, попеременно, всех конвоирующих чекистов, везут на себе заключенные.
Партия остановилась.
– Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.
Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях; ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть, чайники и пьют кипяток с 200 граммами черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак, заключенные кое-как проводят ночь у костров, все время добывая из-под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов. А утром опять: «Становись по четверкам! Справа по порядку номеров рассчитайсь...» И опять – дорога, глубокие снега, сани конвойных чекистов и в них, вместо лошадей, заключенные.
Наконец тяжелое странствование по глубокому снегу окончилось. Партия на командировке.
– Чище разберись в четверках. Партия, слушай мою команду: справа по порядку номеров рассчитайсь! – командует старший чекист.
– Первый! Второй! Третий! Четвертый! Пятый!..
– Отставить! Разучились рассчитываться? Рассчитаться так, чтобы у дежурного по командировке стекла в окнах дребезжали!
К прибывшей партии выходит дежурный по командировке.
– Здорово, шакалы!
– Здрррааа!
Все чекисты пошли отдыхать, обмениваться новостями и слушать радио. Оно у чекистов – но не у заключенных! – имеется почти на всех командировках. Как оно приобретается – узнаем дальше...
Партия стоит. Она ждет новых распоряжений. У каждого уже живот прирос к спине. Вши высасывают последнюю кровь. Ноги ноют и едва-едва держат измученное тело. Дежурный по командировке дает в чекистском домике старосте командировки распоряжения:
– Староста, новых шакалов взять в оборот. Займись-ка с ними строем!
Староста, служака на «большой палец», наверное, не одному уже советскому «гражданину» оторвал голову до того, как прибыл в СЛОН; староста исполнит все, что ему прикажут... А может быть, староста и «рад был бы», но... что он может поделать? Староста не хочет «загнуться» в лесу: он хочет жить, как бы жизнь ни была тяжела. А для этого он должен выполнять все то, что ему прикажут его хозяева... Занявшись с полчаса строем с новыми «шакалами», староста командировки, «на ять» усвоивший все соловецкие термины, не менее зычным голосом, чем его хозяева – чекисты, распоряжается:
– Влетай в барак пулей!
В бараке заключенные встречаются с непосредственными новыми начальниками, – с дневальными. Дневальные – это бывшие до заключения мелкие сексоты ОГПУ, а теперь – осведомители ИСО и чекистов-надзирателей. Они одни из тех многих винтиков сложного слоновского механизма, без которого надзирателям трудно было бы выполнять лесозаготовительные и иные программы. Ежедневно дневальные «стучат» (т.е. доносят) чекистам на заключенных и правду, и неправду.
Хочется, чтобы читатель яснее почувствовал всю тяжесть пути заключенных от станции до командировки. Расскажу поэтому один из памятных мне эпизодов.
В ноябре 1929 года из первого отделения СЛОН было направлено на командировку «Великий остров» двести человек заключенных. Партию сопровождали четыре чекиста-надзирателя со старшим по конвою Петром Леоновым. Вот что рассказывал Леонов в ИСО по возвращении из командировки:
– До станции Пояконда «шакалов» довез благополучно. На Пояконде высадил, накормил на командировке пшеном и через полчаса погнал на «Великий остров». До деревни Черная Речка все шакалы, кроме троих, дошли благополучно. Трое в рот йодом мазанных каэров ослабели и стали отставать от партии. Но я все-таки догнал их до Черной Речки. Но когда погнал партию от Черной Речки дальше – тут началась мне с ними беда; то один, то другой шакал стали отставать от партии. Упадет, паразит, на землю и плачет. «Не могу, – говорит, – гражданин начальник, идти, ей-богу, не могу, сил нет... Из Ленинграда, гражданин начальник, нас отправили – дали в тюрьме по куску хлеба, ей-богу, не больше килограмма, и по четыре воблы... – Говорит, а сам плачет. – Трое суток мы ехали до Попова острова, два раза дали только воды... Гражданин начальник, клянусь детьми, ей-богу, не могу идти, хоть убейте!» – и плачет, паразит. Я и так, и сяк с ним: «Скоро, говорю, дойдем до командировки». А он, паразит: «Убейте, говорит, лучше меня, гражданин начальник, не могу идти...»
Думал-думал я, что мне с ними делать, и решил: взял одиннадцать человек каэров и одного попа и заставил их нести этих паразитов – два человека за руки, а два за ноги. Взяли и понесли.
Прошел я от Черной Речки пять километров, а всего, значит, от Пояконды пятнадцать и – новое дело. Уже не трое шакалов, а целых семь попадали и плачут: «Гражданин конвоир, хоть убейте, не можем идти, нет сил, отощали...» Я заставил и этих нести... Кругом лес. Идем по колено в снегу. Дороги как следует я не знаю. Наступила ночь – на три метра ничего впереди не видно... Слышу, мои шакалы начинают плакать. Бросают свое барахло, сундуки, котелки; снимают с себя верхнюю одежду и тоже бросают по дороге. Ослабели. Что, думаю, делать?..
Взял и остановил всю партию. «Партия, стой», – кричу, а сам не знаю, где у меня передние: партия растянулась чуть не на километр. Остановил, стянул всех в кучу. «Ну, говорю, отдыхайте, разводите костры». Развели мои шакалы костры, погрелись, отдохнули, попили кипятку и через час опять двинулись в путь.
Не прошли и пяти километров, как трое шакалов опять упали на землю. «Не можем, – говорят, – идти, гражданин конвоир, лучше убейте, дальше идти не можем...» Попробовал я гнать их прикладом – ничего не выходит. Произвел над их головами четыре выстрела из винтовки – не помогает; лежат, паразиты, и просят: «Убейте лучше, гражданин начальник, дальше идти не можем».
«Оставайтесь, говорю, загибаться в лесу», – и повел других. Всю ночь шел с шакалами, только к утру дошли до «Великого острова». Переправил на лодках всех шакалов, отдохнул и на другой день пошел за теми тремя паразитами, что остались в лесу. Долго я их искал, наконец нашел. Один шакал снял лапти и залез в копну сена, двое других, видно, развели костер, постелили под себя еловые ветки и уснули. Костер потух, и они окоченели... А тот шакал, который залез в копну сена, остался жив. Я вызвал с «Великого острова» лодку, посадил его и доставил на командировку Пояконда.
Товарищ Рощупкин, как мне теперь поступить? Написать вам рапорт о том, что эти два шакала загнулись? – спросил Леонов помощника начальника ИСО.
Рапорт был написан. Рощупкин, в свою очередь, настрочил рапорт начальнику лагерей. «Прошу, – писал он, – вынести в приказе по СЛОНу благодарность стрелку Леонову Петру за проявленную энергичность и инициативу во время сопровождения партии заключенных на командировку «Великий остров»... Прошло дня два, и в приказе по СЛОНу Леонову была объявлена благодарность с выдачей ему 10 рублей награды.
Приказы с благодарностями за «проявленную энергичность и инициативу» читаются всем чекистам-надзирателям. О таких подвигах потом пишут и в чекистских стенных газетах, и в ежемесячных журналах, издающихся при каждом отряде военизированной охраны: в них Леоновы расхваливаются и превозносятся до небес. А чекисты-надзиратели уясняют себе целевую установку ОГПУ по отношению к заключенным СЛОНа: не щадить «шакалов», потому что спецотдел пришлет их сколько угодно, а заботиться надо прежде всего о том, чтобы заключенные как можно скорее прибывали на место работ.
Заготовка леса. В дремучем карельском лесу, летом окруженные сплошными болотами, а зимой обледенелые и занесенные сугробами снега, стоят два-три барака для заключенных, небольшой деревянный домик для чекистов-надзирателей и непременное приложение – «крикушник» (т.е. карцер). Это – одна из лесозаготовительных командировок СЛОНа.
Бараки сделаны из сырых тонких бревен, между которыми положена моховая прокладка, и на полметра сидят в земле. Крыша плоская. Сделана она из тонких сырых жердей и покрыта еловыми ветвями. Пол земляной. В бараке два яруса нар из тонких жердочек. Зимой, от тепла в бараке, снег на крыше тает, и заключенных, спящих на верхних нарах, мочат капли воды, протекающие сквозь щели между жердями.
