Строуб Тэлботт - Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами
Единственным пылким защитником Горбачева в тот вечер был Назарбаев, который утверждал, что «в душе» советский президент остается реформатором: просто, будучи маховым колесом между правыми и левыми, центробежными и центростремительными силами, он должен как-то выживать.
Бейкер с ним согласился. В конце вечера он сказал своим помощникам, что, с его точки зрения, из всех гостей Назарбаев самая разумная и яркая личность.
Ельцин заранее предупредил Бейкера, что хотел бы отдельно встретиться с ним в Москве. Ему надо было заставить администрацию Буша признать свой статус — наиболее значительного республиканского лидера и главного поборника советской демократии — теперь, когда Горбачев переметнулся к правым. Он пригласил Бейкера в штаб-квартиру Российской республики — белый мраморный небоскреб на берегу Москвы-реки, который москвичи называют Белым домом.
Не желая обидеть Горбачева, Бейкер известил Ельцина, что предпочитает встретиться с ним за ужином в Спасо-хаус, полагая, что, возможно, тот приедет раньше или задержится после ужина для частной беседы. Как сказал Росс:
— Он может явиться на коктейль или кофе при условии, что отсидит весь ужин.
Ельцин отказался. Он бойкотировал ужин, послав вместо себя Владимира Лукина, своего близкого соратника и председателя комитета Верховного Совета по международным делам. Лукин отвел Росса в сторонку и сказал, что нежелание Бейкера нанести визит российскому президенту усилит и без того явственное впечатление, что администрация Буша отдает предпочтение Горбачеву.
— Мы бы не хотели во все это встревать, — ответил Росс Лукину. — Надежда на демократическую реформу — в коалиции реформаторов с центром.
— Для того чтобы мы могли сформировать подобную коалицию, — ответил Лукин, — мы должны видеть больше признаков вашей поддержки. Мы не можем взяться за это, находясь в положении слабых.
В субботу, 16 марта, Бейкер обедал со своим старым другом Шеварднадзе в той же квартире, где они впервые — в мае 1989 года — ужинали вместе. Когда приехали Бейкер, Росс, Татуайлер и другие американцы, Шеварднадзе с ностальгией воскликнул:
— О, старая команда!
Шеварднадзе был настроен пессимистически в отношении ближайшего будущего; он отметил, что все опасения, приведшие к его отставке, подтверждаются.
— По-прежнему существует угроза хаоса и диктатуры, — утверждал он.
Как и Назарбаев, он считал, что Горбачев не изменил своей сути, хотя бы в силу отсутствия альтернативы.
— И все-таки, — сказал он, — нам нужно новое поколение руководителей.
Теперь он рассматривал Горбачева как переходную фигуру и сказал Бейкеру, что, по его мнению, «очень возможен» государственный переворот, который свергнет советского президента.
На следующий день Горбачев с трудом набрал большинство голосов «за» на своем референдуме. Учитывая расплывчатость формулировок и усилия центрального правительства, направленные на то, чтобы обеспечить победу, ему не так-то легко было претендовать на всеобщее одобрение своей политики…
Той весной Советы, наверное, подумывали, не установить ли им вращающиеся входные двери в зале для высокопоставленных лиц в аэропорту Шереметьево. Приезжало и уезжало столько почетных гостей, что странно еще, как Горбачев и другие официальные лица вообще находили время на собственные проблемы.
Не успел улететь Бейкер, как прилетел Ричард Никсон. Его помнили в Москве не столько как американского президента, с позором ушедшего в отставку, сколько как автора разрядки и мастера силовой политики. Он всегда мог рассчитывать на прием на высшем уровне.
Его первая важная встреча в Москве состоялась 21 марта — с Евгением Примаковым, который был известен на Западе прежде всего как посланник Горбачева к Саддаму Хусейну во время войны в Персидском заливе. Примаков был членом недавно созданного в Кремле Совета безопасности, призванного консультировать Горбачева по всем вопросам, начиная с оборонных и кончая вопросами экономической реформы.
Кое-кто надеялся, что Горбачев приблизит этот новый орган к реформистской линии, тем самым уравновесив превосходство сторонников жесткой линии в системе советской иерархии, но в конечном счете состав совета стал отражением растущего влияния консерваторов. Помимо Примакова и Бессмертных сюда входили: министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, премьер-министр Павлов и вице-президент Янаев. Один из немногих членов Совета, кого можно было со всей очевидностью причислить к либералам, был предшественник Пуго Вадим Бакатин.
Примаков пытался уверить Никсона, что они с Горбачевым твердые реформаторы.
— Если бы я думал, что Горбачев отказывается от реформ, я бы не задержался здесь ни на один день, — заявил он.
Затем он высказал свое недовольство по поводу новой политики администрации Буша — налаживания связей с республиками и демократами, — которая вызывает страхи, подозрения и обиду в «некоторых московских кругах». По-видимому, в Вашингтоне появился «соблазн» «воспользоваться нашими трудностями» и «вести игру с республиками». Этот новый элемент политики США «нас настораживает», заявил Примаков, поскольку граничит с «вмешательством в наши внутренние дела». Он предупредил, что «дестабилизация Советского Союза не в интересах США».
Когда Никсон спросил, что конкретно он имеет в виду, Примаков сослался на почести, оказываемые в Вашингтоне лидерам движения за отделение республик, а также лидерам оппозиции. Кроме того, он осудил Бейкера за то, что тот «решил превратить свой визит сюда в семинар для самых разномастных критиков центрального правительства».
Никсон встретился также с председателем КГБ Владимиром Крючковым. В отличие от Примакова Крючков не притворялся реформатором.
— Я по горло сыт демократизацией, — сказал он и добавил, что основные интересы Соединенных Штатов и Советского Союза все еще находятся в «глубоком конфликте».
Говоря о согласии Советов на объединение Германии, Крючков сокрушался по поводу «нашего пристрастия к кратчайшим историческим путям» и предостерегал, что «демократия не заменяет закон и порядок». Он признался, что у них с Горбачевым появилась привычка «слишком часто спорить», и подозревал, что в один прекрасный день советский президент уволит его, чем раз и навсегда положит конец их спорам.
Никсон также встретился с Борисом Ельциным и был немало удивлен, узнав, что российский президент выступает за ряд быстрых, радикальных и всесторонних мер по внедрению экономики свободного рынка. Ельцин сознавал, что прекращение субсидий и высвобождение цен вызовет инфляцию, а закрытие убыточных предприятий приведет к массовой безработице. Однако он не сомневался, что граждане готовы мириться с этими трудностями.
По его мнению, «ключом» к подобным реформам могли стать демократические выборы президента России, которые он намеревался провести и выиграть в июне.
— Люди должны понимать, что, выбирая своих лидеров, сами участвуют в процессе, ведущем к трудным, но необходимым мерам, — сказал он.
Вице-президент Геннадий Янаев сообщил Никсону — правда, без особого энтузиазма, — что следующим этапом в советской политической драме будет союз Горбачева с Ельциным.
— Горбачев может сделать шаг навстречу Ельцину. Фактически у него нет другого выбора.
Он добавил, что лично беседовал с ельцинскими депутатами «о том, как оба наших лидера могли бы объединиться».
В Кремле, в той же комнате, где когда-то он вел переговоры с Леонидом Брежневым, Никсон встретился с Горбачевым. Он был потрясен переменой, происшедшей с советским руководителем за минувшие пять лет со дня их первой встречи. Тогда Горбачев излучал уверенность, сейчас выглядел подавленным, затравленным, изможденным.
Горбачев пустился в длинный монолог о том, что слишком быстрый процесс реформ в Восточной Европе лишил людей социальной защищенности, не дав взамен преимуществ рыночной экономики. Никсон сменил тему, спросив, постоянной ли будет новая линия Горбачева, направленная на примирение с консерваторами?
— Нет, — ответил Горбачев, — мы свернули на окольную дорогу… но она обязательно выведет нас на главный путь.
Проводя очевидную аналогию с модными когда-то в Соединенных Штатах рассуждениями о старом и новом Никсоне, советский руководитель заявил, что он остался «старым Горбачевым». Он признался в своей готовности сотрудничать с Ельциным, но оговорился, что с российским президентом «трудно иметь дело».
Накануне отъезда Никсона из Москвы члену его делегации Дмитрию Симесу позвонил Юрий Зимин — высшее должностное лицо КГБ, — отвечавший за связь с группой Никсона. Симес — гражданин США, родившийся в Советском Союзе, — был кремленологом в Фонде Карнеги за мир между народами. Они договорились встретиться в гостиничном номере Симеса.
