Михаил Серяков - Загадки римской генеалогии Рюриковичей
Как заметил один из критиков норманизма, вся эта гипотеза о руотси, по сути, равнозначна тому, как если бы англичане покорили Индию и «прозвались» бы при этом не своим именем, а тем, под которым они были известны у бирманцев. Против этой гипотезы говорит и название шведов в отечественных летописях. Их название свей, равно как и самоназвание швабов, восходит к и.-е. sue, s(e)uo — «свой»{415}. Однако, несмотря на эту этимологию, уже своей прозрачностью, подталкивающей к сближению, во всей древнерусской литературе мы не встречаем ни одного примера, когда бы о свеях говорилось как о своих, т.е. как о людях общего с русскими происхождения, ни даже намека на какое-то родство с этим народом. Факт достаточно странный, если предположить, что наш народ стал действительно называться русью от финского названия скандинавов, равно как и в свете летописного утверждения о варяжском происхождении новгородцев. Показательно, что и ни один скандинавский текст не называет русов скандинавами. Следует отметить, что реальным скандинавам, как побывавшим на Руси, так и не побывавшим, если судить по их сагам, ни разу даже в голову не пришло связывать название нашей страны с финским руотси или шведским Рослагеном.
Более того, несмотря на утверждения почти всех современных норманистов о том, что Ладога и ее окрестности как зона славяно-финноскандинавских контактов и была той самой Русью, откуда это название распространилось на все Древнерусское государство, скандинавская «Сага о Хальвдане Эйстейнссоне» вообще не считает Ладогу Русью, а относит данное название к какой-то заморской стране. Сама эта сага была написана не ранее середины XIV в. и посвящена вымышленной истории норвежского конунга Эйстейна, якобы захватившего Ладогу и ставшего ею править во времена Харальда Прекрасноволосого, умершего около 940 г.: «Конунг Эйстейн находится теперь в своем государстве… Так продолжалось до того дня, когда большой купеческий корабль, плывший с востока возле Балагардссиды, попал в сильную бурю. Тот корабль исчез, и ни одному человеку не удалось спастись, и думали люди, что сильная буря, должно быть, разбила судно. Позже осенью наступил день, когда ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. (…) Они рассказали, что их обоих зовут Грим, родом они из Руссии и потеряли все свое богатство при кораблекрушении. Они просили конунга разрешить им остаться перезимовать»{416}.
Нечего и говорить, что в это время Ладога находилась под властью Рюрика, а затем и его преемников, и ни о каком ее захвате и последующем правлении там Эйстейна говорить не приходится — все это откровенная выдумка создателя этой саги. Однако интересно в ней другое: Ладогу автор саги не считает Русью. Путь туда лежит по морю на запад мимо Балагардссиды, которую исследователи отождествляют с юго-западным побережьем Финляндии между Хельсинки и Або. Утверждение незнакомцев, что «родом они из Руссии» и потерпели кораблекрушение на Балтике, не вызывает ни малейшего сомнения или подозрения у правящего в Ладоге скандинавского конунга. В сагах обычно конкретизируется место, куда направляется тот или иной персонаж, если оно находится в Скандинавии. Поскольку в данном случае этого нет, очевидно, что эта заморская Русь не является Скандинавией.
Тот факт, что автор саги, русский перевод которой был известен уже в XIX в., не сделал подобное отождествление, должно было бы навести отечественных норманистов на серьезные размышления. Однако вместо этого они предпочли истолковать не вписывающийся в их представления факт удобным для себя способом. Согласно их мнению, пришедший из латинской традиции термин Руссия использовался авторами саг наряду с традиционным Гардарики, и на каком-то этапе оба названия стали применяться к различным ареалам: Гардарики по отношению к северу Руси, а Руссия — по отношению к Южной Руси с центром в Киеве. Затем на каком-то этапе оба названия стали взаимозаменяемыми. Однако плывший с востока на запад мимо Финляндии корабль мог попасть в Южную Русь, только обогнув всю Европу и переплыв Черное море. Как ни плохо знали исландцы в XIV в. географию Восточной Европы, однако они вряд ли стали придумывать подобный невероятный маршрут. Очевидно, что Руссия данной саги не является Южной Русью, куда из Ладоги можно было спокойно попасть по пути «из варяг в греки», который должны были бы хорошо знать скандинавы, будь они на самом деле теми самыми варягами. В представлении создателя этой саги Руссия не тождественна Скандинавии и при этом находится где-то за морем на западе по отношению к Ладоге. Таким образом, данный скандинавский текст показывает, что представления о какой-то заморской по отношению к Восточной Европе Руси были известны не только древнерусскому летописцу, но и другим обитателям балтийского региона.
Хоть норманисты и утверждают, что переход финск. ruotsi → др.-русск. русь «фонетически убедительно обоснован», однако это убедительно только с их точки зрения. Несмотря на то, что вопрос о времени образования ц в древнерусском языке остается открытым, однако переход финск. ts в др.-русск. с крайне сомнителен и по другой причине. Как заявляют в рассматриваемой статье сами норманисты, древнейшие западнофинно-славянские языковые контакты относятся к VIII–IX вв. Очевидно, что самыми первыми название руотси должны были перенять от финнов ильменьские словене. Однако характернейшей чертой их диалекта было именно цоканье, возникновение которого норманист А.А. Шахматов датировал VII–VIII вв. Следовательно, даже в случае заимствования финского корня вместо слова русь у предков новгородцев должно было образоваться руць. Аналогия с весью также является натянутой: во-первых, ts это не то же самое, что ps, и, во-вторых, не указано время этого заимствования.
Понимая всю шаткость своих построений, норманисты выдвинули еще несколько аргументов, призванных доказать скандинавское происхождение имени Русь. «Для летописца XII в., — утверждают Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, — его этническое содержание не вызывало сомнений: он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими народами: “сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане”»{417}. Авторы здесь в цитате из летописи благоразумно ставят точку, поскольку дальше в этом же предложении идет упоминание англов и готов. Окончательно рассеивает все сомнения другая цитата из ПВЛ, приведенная в восьмой главе, где русь упоминается в следующем перечне: варяги, шведы, норвежцы, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы и т.д. Как видим, данный перечень включает в себя далеко не только скандинавские народы. Очевидно, что летописец имел в виду не этническое, а географическое положение руси, жившей по соседству со скандинавами и англами. «Наконец, на неславянскую этническую принадлежность первоначальной “руси” указывает и то, что этническая группа “русь” не включена летописцем ни в один из перечней славянских “племен” (полян, древлян и др.), расселившихся по Восточно-Европейской равнине»{418}. Вновь мы видим натяжки: исследователями отечественного летописания уже давно было показано, что в ПВЛ сосуществуют две концепции происхождения руси — варяжская и полянская. Последние были славянами, да и в пользу славянской принадлежности варягов существуют многочисленные доказательства.
Против отождествления варяжской руси со скандинавами однозначно свидетельствуют и письменные источники. Средневековый датский историк Саксон Грамматик, описывая жизнь датского героя Хальдана, делает о нем одно чрезвычайно важное для нас замечание: «Но когда он услышал, что идет яростная война между Альвером, королем Швеции (Aluerum Suetie regem), и рутенами (Rutenosque), он немедленно направился на Русь (Rusciam), предлагая помощь местным жителям, и был принят всеми с величайшей честью»{419}. В средневековой латиноязычной литературе русских неоднократно называли рутенами, и, поскольку даже в одном этом предложении оба понятия используются как взаимозаменяемые термины, очевидно, что речь у датского летописца идет о древних русах. Дат у Саксона Грамматика нет, но, поскольку история Хальдана рассказывается в им в седьмой книге своей хроники, а в предыдущей, шестой, книге описывалась война с гуннами, война русов со шведами, в которой принял участие датский воин, явно имела место еще до возникновения Древнерусского государства. Как мы видим, шведы и русские-рутены фигурируют в данном тексте как два совершенно различных народа. Очевидно, что датский автор, хорошо зная своих шведских соседей, не стал бы указывать в качестве отдельного народа каких-то шведских «гребцов», решивших воевать с собственным королем. Как видим, против норманистской гипотезы о руотси совершенно однозначно свидетельствует сама скандинавская традиция.
