Василий Смирнов - Крымское ханство XIII—XV вв.
«Занятие Кабарды русскими, — пишет он, — привело в ужас находящиеся по сю сторону (р. Кубани?) черкесские племена, и они принуждены были искать прибежища и покровительства Высокой Державы. Тогда к Высокой Двери прибыл человек от бека племени бесленей, Кызыл-бека, по имени Хаджи-Исмаиль, да человек от бека племени тимуркой, Арслан-бека, по имени Хаджи-Мухаммед, и заявили они следующее: "Кабарда, — сказали они, — и другие черкесские племена суть старинные слуги Высокой Державы: они вплоть до времен султана Баязида Вэли состояли на службе в военное и мирное время под именем конницы. Потом, когда Коджа-Хаджи-Герай-хан, при свидании с Баязид-ханом, попросил его, чтобы означенные племена находились на службе у него, то последовало соизволение на его просьбу, и с тех пор упомянутые племена стали находиться на службе Крымских ханов"»[699]. Время царствования султана Баязида II (1480—1512), с которым имел свидание Крымский хан, показывает, что в вышеприведенном предании ошибка в имени хана: свидание могло произойти у Баязида с Менглы-Гераем I, а не с отцом его, Хаджи-Гераем, которого при Баязиде уже не было в живых. Но самый факт свидания не подлежит сомнению, как это мы увидим впоследствии, и если он сохранился в народной памяти кабардинцев, то, без сомнения, потому, что с ним связано было возникновение тех самых отношений к хану Крымскому, которые также увековечены преданием.
Что же касается до внутренних организаторских попыток, начиная с приучения татар к оседлой жизни, то таковые приписываются татарскими историками одному из преемников Хаджи-Герая, а именно Сахыб-Гераю[700]. Даже самое перенесение резиденции, по-нашему столицы, из Крыма, т.е. прежнего Солхата, в Бахчэ-Сарай, также приписываемое Хаджи-Гераю, тогда далеко не имело того важного политического значения, как в наши времена. Что такое столица для тогдашнего татарина, хоть бы и самого хана, более кочевника по роду жизни, нежели оседлого человека? Простота государственной организации и несложность делопроизводства по всем отраслям управления избавляли от необходимости заводить какие-либо постоянные, неподвижные правительственные учреждения, прикрепленные к известному месту, где бы всегда обязательно находился сам носитель власти и глава этих учреждений, хан. У татар было наоборот: где останавливался своим станом хан, там действовала и правительственная машина: писались и издавались указы, организовалась армия, творился суд и расправа, давались иностранным послам аудиенции, и даже иногда чеканилась монета. Оттого-то на протяжении всей истории Крымского ханства, даже в то время когда Бахчэ-Сарай сделался действительным центральным пунктом этого ханства, мы видим самих ханов беспрестанно странствующими с одного места на другое, и притом не налегке, а со всеми принадлежностями обыденного комфорта, благо они также не отличались у них особенной изысканностью и разнообразием.
Гораздо важнее, по нашему мнению, было то, что в Бахчэ-Сарае Хаджи-Герай сложил свои кости, сам, как гласит предание, устроив себе могилу в Салачике, на границе между Бахчэ-Сарайской долиной и подъемом на скалу Чуфут-Калэ. Этот факт мог иметь чисто нравственное значение для крымских татар, которые в отношении почитания гробниц знаменитых предков вполне сходствуют с своими соплеменниками турками. У этих последних до сих пор чтутся, как священные, те места, где османская орда, в своем движении из Азии, оставляла по пути тех или других своих важных покойников. Так, например, доселе существует курган, носящий название «Турецкой могилы», где, по преданию, схоронен Ала-эд-Дин, брат Эр-Тогруля, отца Османа I. Зогуд почитается как гробохранилище самого Эр-Тогруля и Османа. Город Бруса очень долгое время был пантеоном членов Османской династии, куда царственные ее покойники были отправляемы даже с европейской территории турецких владений. То же самое было в обычае и у татарских ханов Герайской династии. Один из ближайших преемников Менглы-Герая, Сахыб-Герай, и ханский княжич Шегбаз-Герай, погибшие насильственной смертью в пределах черкесских, были перенесены в Бахчэ-Сарай и погребены возле своих предков[701]. Менглы-Герай усердно просил кого следовало прислать ему в Крым кость брата его Нур-Дуалета, умершего в России[702]. Менглы-Герай почтил память отца своего сооружением мечети и медресэ, этого неизбежного спутника всякого мусульманского молитвенного дома, как об этом свидетельствуют надписи, оставшиеся на этих зданиях[703]. Надпись на мечети сохранилась не вся, и в ней возле имени Менглы-Герай читается еще арабское слово. Последнее дало г. Кондараки повод признать эту надпись будто бы «свидетельствующею о посещении ее (мечети) этим ханом и о сооружении ее в 1500 г.»[704].
Но, по духу подобных надписей, здесь слово «посещение» надо относить не к самому строителю богоугодных зданий, а к другим людям, которые из чувства уважения к святости места должны посещать оное. Точное же определение времени построения мечети, сделанное г. Кондараки на основании вышеозначенного отрывка надписи, представляется пока произвольным.
Таким образом, Хаджи-Герай своей личной энергией и опытностью определил и установил путь, которым можно было достигнуть утверждения основанного им нового татарского царства под властью его рода. Победы его над ханом Большой Орды сообщили его подданным и приверженцам, крымцам, уверенность в своих силах отстаивать свою независимость с этой стороны. Его уменье ладить с Польшей гарантировало безопасность его владений от этого могучего соседа. Сила же русская отделена была большими пространствами, да пока и не внушала еще особенных опасений. Одно, что должно было составлять неразрешенную задачу в его политике — это отношение его государства к державе Оттоманской, неминуемость столкновения с которой он не мог не понимать и не предвидеть. На этом-то интересном историческом моменте смерть застала престарелого Хаджи-Герая. По несомненным данным, он умер в 1466 году. Все разноречия по этому вопросу обстоятельно проверены и приведены в согласие г. Вельяминовым-Зерновым[705], и потому мы не будем опять останавливаться на рассмотрении их[706].
Предпринятое Хаджи-Гераем дело основания независимого царства не продолжалось его детьми в указанном им направлении: они тотчас же подняли междоусобия из-за власти; политические отношения к соседям также изменились у них сообразно личным интересам каждого из них.
В силу ли установившейся у татар исконной традиции, или в надежде на собственную удачу, преемником умершего Хаджи-Герая во власти явился старший сын его Нур-Даулет. Соперником его выступил младший брат его Менглы-Герай. В их распрю вмешался еще один из братьев, по имени Хайдэр, который, впрочем, более склонен был держать сторону старшого брата против меньшого, Менглы, как это можно заключать из того, что Нур-Даулет и Хайдэр, потеряв всякую надежду добиться чего-либо в Крыму, вместе ушли потом в Москву на службу к великому князю Ивану Васильевичу[707].
Подробности этих распрей нам не известны. Мы знаем однако же, что в то время как Нур-Даулет, верный политике отца, хотел поддерживать дружественную связь с Польшей и с этой целью отправлял туда посольство[708]. Менглы-Герай, случайно или заведомо, нашел себе опору в местном национальном элементе и отчасти у генуэзских колонистов города Кафы. Польские историки как-то неопределенно повествуют о том, что уже в 1469 году Нур-Даулет был изгнан, а на его место посажен Менглы-Герай при участии и содействии кафинцев. Только Меховский несколько яснее и, по-видимому, основательнее других говорит, что Нур-Даулета изгнали сами перекопские татары и возвели на его место Менглы-Герая; про кафинцев же, согласно с прочими историками, замечает, что они неохотно, опричь души, участвовали в этом возведении Менглы-Герая, который тогда пользовался их гостеприимством[709]. Но странно, что это было за гостеприимство такое, которое оказывалось Менглы-Гераю кафинцами, и притом не однажды, а несколько раз, потому что когда он, в свою очередь, вскоре был вытеснен братом своим Хайдэром, то опять должен был искать убежища в Кафе! [710]Кто же там были его благожелатели и покровители? Скудные источники для истории Крыма в эту эпоху отвечают, что это были генуэзцы. Сестренцевич-Богуш откуда-то добыл сведение о том, что Менглы-Герай сперва был «пленником у генуэзцев, воспитывался у них в продолжение целых восьми лет и потом был возведен ими на царство, после того как Нур-Даулет и прочие его братья заключены были в Судаке и Манкупе»[711]. А затем Менглы-Гераю приписывается какое-то необыкновенное слепое пристрастие в генуэзцам, даже в ущерб интересам своих кровных единоплеменников, татар, которые вынуждены были, с Хайдэром во главе, обратиться за водворением должного порядка в своей стране к турецкому султану Мухаммеду II.[712] Все в этих известиях как-то трудно вяжется одно с другим — и плен Менглы-Герая у генуэзцев, и воспитание его у них, и неохотное возведете его на ханство генуэзцами, и безграничная признательность его к ним, доводившая татар до ропота. С одной стороны, недовольные татары предлагают султану Мухаммеду принять их в свое подданство, с другой — сам Менглы-Герай обращается к тому же Мухаммеду с просьбой о прекращении беспорядков в Крыму, происходивших от междоусобий претендентов на господство в нем, хотя сам же он был одним из таких претендентов и, следовательно, виновников беспорядков[713]. Нам кажется, что эта неясность отношений Менглы-Герая к кафинцам должна несколько рассеяться, когда мы будем иметь в виду, что в ту пору население Кафы состояло не исключительно из одних генуэзцев, а что там довольно многочислен был и элемент татарский; что даже самое управление Кафы было не исключительно в руках колонистских властей, а велось в сообществе с представителями власти татарской: там не переставали сидеть по-прежнему татарские тудуны, которые на языке Сестренцевича-Богуша титулуются «префектами»[714]. Значит, многое в начале политического поприща Менглы-Герая, что историки приписывают генуэзцам, как более известным жителям Кафы, в сущности должно быть относимо к татарским поселенцам этого города и его окрестностей, быт и прошлое которых менее оставили следов в исторических памятниках, чтобы их не заслонили собой для позднейших исследователей европейские колонисты знаменитого города. Этот наш взгляд до известной степени оправдывается и подтверждается обстоятельствами, при которых совершился весьма важный факт в позднейшей истории Таврического полуострова, т.е. подчинение Крымского ханства вассальной зависимости от Оттоманской Порты.
