Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Это сообщение Патеркула вызвало непонимание и даже негодование у иных историков позднейшей эпохи. Так Р. Сайм назвал его сообщение доказательством того, что Веллей — лживый историк.{339}
При всем уважении к столь видному антиковеду подобный приговор представляется слишком суровым. Конечно, ауспиции — наблюдения за полетом птиц и гадания по его особенностям — едва ли могли стать основой рекомендаций Тиберия Марку Фурию Камиллу. Совсем не должно столь буквально понимать слова Веллея Патеркула об ауспициях Тиберия. Не стал бы он прибегать к услугам авгуров для практических советов военачальнику, ведущему нелегкую кампанию против опасного врага Римской империи, каковым был Такфаринат. Но для соблюдения древней традиции и из почтения к обычаям предков Тиберий мог свои рекомендации Камиллу обосновать ссылкой на толкование ауспиций. Учитывая колоссальный военный опыт и полководческий дар Тиберия, можно предполагать его практические советы Камиллу, и тот ими успешно воспользовался. Ведь до этого Камилла не зря, наверное, считали человеком, в деле военном несведущим. Может, потому и превознес Тиберий деяния Марка Фурия в сенате, что тот достойно воплотил его советы в жизнь.
Беда была в другом: Марк Фурий Камилл не сумел обезглавить мятеж. Такфаринат укрылся в степях за переделами римских владений в Северной Африке, где при поддержке местного населения, крепко не жаловавшего римлян, через четыре года собрал новые силы «и настолько возомнил о себе, что направил послов к Тиберию, требуя для себя и своего войска земель, на которых они могли бы осесть, в противном случае угрожая беспощадной войной. Рассказывают, что никогда Тиберий не был сильнее задет ни одним оскорблением, нанесенном ему лично или народу римскому, чем тем, что дезертир и разбойник дерзнул счесть себя воюющей стороной. Ведь даже Спартак, разгромивший столько консульских войск и безнаказанно опустошавший Италию, и притом тогда, когда государство было ослаблено непомерно тяжелыми войнами с Серторием и Митридатом, не мог добиться открытия мирных переговоров; а при достигнутом римским народом величии и могуществе тем более не пристало откупаться от разбойника Такфарината заключением мира и уступкой ему земель».{340}
Негодование Тиберия, с римской точки зрения, было совершенно понятно и оправдано. Он дал поручение Юнию Блезу, бывшему в 21 г. наместником в Африке, во что бы то ни стало захватить Такфарината и тем самым покончить с мятежом. Остальным мятежникам было велено обещать полную безнаказанность в случае сдачи. Блез послушно выполнил указание Тиберия относительно полной амнистии сложившим оружие повстанцам, что действительно сильно уменьшило численность мятежных войск. Теперь оставалась главная задача: схватить самого предводителя, нанесшего столь жесткое оскорбление величию Рима.
Блез разделил свои войска на три колонны. Одну он доверил своему сыну Юнию Блезу Младшему. Блез Младший должен был не допустить безнаказанного опустошения мятежниками окрестностей Цирты, сам главнокомандующий теснил главные силы Такфарината, Сципион же должен был отрезать мятежному предводителю пути к отступлению. На нем лежала, пожалуй, наибольшая моральная ответственность за ведение войны на африканской земле. Ведь здесь когда-то в битве при Заме в 202 г. до Р.Х. Публий Корнелий Сципион одержал свою величайшую победу над самим Ганнибалом, что решило не только исход Второй Пунической войны, но и саму судьбу исторического противостояния Рима и Карфагена. В 146 г. до Р.Х. Публий Корнелий Сципион Эмилиан взял штурмом Карфаген и разрушил его по повелению сената римского народа. Конечно, третьему Сципиону, воевавшему в Африке, противостоял куда менее грозный противник, но имя-то обязывало добиться успеха!
На первых порах римляне действовали успешно. Три колонны в дальнейшем были по приказу Блеза разбиты на более мелкие отряды, командовать которыми поручили наиболее опытным центурионам. Потери неприятелю были нанесены большие. Римляне умело применили против Такфарината его же способ ведения войны. Удалось захватить даже брата мятежного вождя, но сам он вновь ушел от преследования римлян. Потому главное требование Тиберия оказалось невыполненным, и остался недобитым тот, кто мог снова разжечь в Африке пламя войны.
Тиберий не стал упрекать Юния Блеза Старшего за неудачу с пленением Такфарината. Очевидно, он полагал, что его военачальник сделал все возможное. Он даже милостиво позволил воинам провозгласить Блеза императором. И это провозглашение удачливого полководца почетным титулом стало последним в римской истории. С той поры ни один римский военачальник, не являвшийся правителем империи, звания императора не удостаивался. Отныне только сам принцепс имел право быть императором. С этого времени понятия «император» и «правитель Римской империи» стали тождественны. А постепенно более звучное и почетное, приобретшее и прямой властный смысл титулование оттеснило на второй план звание принцепса. Владыки Рима стали для подданных и всего окружающего мира прежде всего римскими императорами.
Высокая оценка властью военных достижения Юния Блеза Старшего, увы, не привела к долгому миру в многострадальной провинции Африка. Поводом к возобновлению войны в 24 г. стал вывод по распоряжению Тиберия из Африки дополнительных сил, введенных туда во время предыдущей войны. Проконсул Публий Корнелий Долабелла, хотя и понимал преждевременность этой меры, но не рискнул возразить императору. Для него, как ядовито подчеркнул Тацит, «приказания принцепса были страшнее неожиданностей войны».{341} Девятый легион покинул Африку.
Такфаринат немедленно воспользовался выводом римского легиона, дабы распустить слух, что Рим теряет многие народы и потому вынужден уходить из Африки. Теперь дело за малым: надо окружить и уничтожить оставшихся, что не составит большого труда, если все, кто предпочитает рабству свободу, возьмутся за оружие. Поскольку легион действительно уходил, то слух очень многие восприняли всерьез и силы Такфарината резко возросли. Ему теперь даже удалось, разбив военный лагерь, осадить город Тубуск.
Здесь Такфаринат совершил роковую ошибку. Сосредоточив все свои силы под Тубуском он, что называется, сам подставился под удар римлян. Долабелла, осознав свою ответственность за происходящее, действовал как никогда энергично. Ему удалось быстро стянуть под осажденный нумидийцами город все наличные римские силы в Африке. Поскольку войско Такфарината не могло на равных биться с римлянами в правильном сражении, то осаду с Тубуска Долабелла снял одним ударом. После этого он занял важнейшие пункты в области, где велись военные действия. Для устрашения сторонников Такфарината были казнены вожди племени мусуламиев, обвиненные в замысле измены Риму. Мусуламии изначально выступали союзниками Такфарината, так что у римлян были основания особенно не полагаться на их верность.
Понимая, что самим римлянам сложно гоняться по африканским степям за неуловимым Такфаринатом, а без захвата или истребления его мира в Африке вновь не видать, Долабелла применил следующую тактику: собственно римское войско двигалось четырьмя колоннами, не давая мятежникам вновь собрать серьезные силы, летучие же конные отряды для захвата добычи и военной разведки возглавили мавры. Сам Долабелла осуществлял общее руководство.
На сей раз у Такфарината не было мавританских союзников. Их царь Птолемей, сын Юбы, стал надежным союзником римлян, что во многом и решило исход уже третей африканской кампании против Такфарината. С Римом Птолемея сближало кровное родство. Ведь он был сыном Юбы и Селены, дочери знаменитого Марка Антония.
Летучие отряды себя оправдали. Долабелла вскоре получил известие, что войско Такфарината раскинуло свои шатры близ полуразрушенного укрепления Авзея и нападения римлян никак не ожидает. «Немедленно туда с величайшей поспешностью устремляются когорты легковооруженных и подразделения конницы, не осведомленные о том, куда их ведут. И едва забрезжил рассвет, как под звуки труб с яростным криком они бросились на полусонных варваров, кони которых были стреножены или бродили по удаленным пастбищам. У римлян — сомкнутый строй пехотинцев, правильно расставленные отряды всадников, все предусмотрено для сражения; напротив, у ни о чем не подозревавших врагов ни оружия, ни порядков, ни плана боевых действий, и их хватают, тащат, убивают как овец. Воины, ожесточенные воспоминанием о перенесенных трудностях и лишениях, о том, сколько раз они искали битвы с уклонявшимся от нее неприятелем, упивались мщением и вражеской кровью. По манипулам передается приказ: не упустить Такфарината, которого все хорошо знают в лицо, так как видели его в стольких битвах; пока вождь не убит, не будет отдыха от войны. А он, увидев, что его телохранителей оттеснили, что его сын уже заключен в оковы, что со всех сторон к нему устремляются римляне, избежал плена, бросившись на их мечи и недешево продав свою жизнь: таков был конец этой войны».{342}
