Борис АКУНИН - Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (6")
Если такова была убыль в победившей армии, то разгромленные татары в ходе сражения и преследования безусловно потеряли еще больше людей. Мамай вернулся из похода всего с горсткой всадников, а номинальный хан Золотой Орды юный Мухаммед Булак, видимо, был убит в бою или во время погони – с этого момента его имя из хроник исчезает.
Неизвестно, выдержала ли бы ослабленная потерями русская армия еще одну битву – с литовцами, находившимися совсем близко, однако те были так потрясены разгромом союзника, что поспешили убраться. С ними бежал и оставшийся без покровителей Олег Иванович, которому Дмитрий разрешил вернуться лишь после того, как рязанский князь согласился признать себя московским вассалом.
Таким образом, Куликовская битва стала не просто победой в сражении, но и победой во всей войне, которая грозила Руси полным уничтожением.
Однако значение виктории, одержанной 8 сентября 1380 года, этим не ограничивалось. Разбив в генеральном сражении главные силы Золотой Орды, русские навсегда избавились от застарелого страха перед монгольским оружием. Казалось, полуторавековому владычеству татар теперь наступит конец.
Если бы это случилось, независимое русское государство воскресло бы намного раньше, чем это произошло в действительности, и наша история наверняка сложилась бы иначе.
Однако освобождение произойдет еще очень нескоро.
Поражение
Великая, небывалая победа вскоре обернулась тяжелым поражением. Орда сохраняла свою власть над Русью еще целый век после Куликовской битвы, которая осталась славным и психологически важным, но, в общем, бесплодным эпизодом русской истории.
Рассказывать о том, что последовало за триумфом 1380 года, очень обидно. Слишком уж легко, почти без сопротивления была обесценена победа, давшаяся огромным напряжением сил и большой кровью. Такое ощущение, что все силы возрождающейся страны были потрачены на один подвиг, а на дальнейшую борьбу энергии уже не осталось.
Очередность событий была следующая.
Все радовались великому чуду и оплакивали погибших. Князь Дмитрий, вошедший в историю под прозванием Донского, наслаждался славой. «И бысть тишина в Руской земли. И тако врази [враги] его посрамишася. Иныя же страны, слышаще победы даныа ему на врагы от Бога, и вси под руце его поклонишася», – сказано в «Житии».
Однако врази посрамишася ненадолго, а тишина очень скоро нарушилась. Не прошло и двух лет, как произошла катастрофа, причины которой через столько веков проанализировать не так просто.
Должно быть, Дмитрий Донской, почивая на лаврах, проявил излишнюю самоуверенность и беспечность – не ожидал, что татары оправятся от ужасного поражения так быстро.
Кроме того, из-за огромных потерь в Куликовской битве существенно ослабела военная мощь Руси. Погибло множество храбрых воевод и воинов, заменить их было некем.
Главная же причина, как мне кажется, заключалась в том, что великий князь с недостаточным вниманием следил за перипетиями внутритатарской борьбы за власть – или же неверно оценил ее результат.
После разгрома Мамай, положение которого в Орде и так было двусмысленным (то ли беклярбек, то ли узурпатор), едва не лишился власти, но всё же сумел одолеть своих противников, поскольку был вождем решительным и энергичным. Более того, он начал собирать новое войско, чтобы снова идти на Русь и взять реванш.
Но здесь на Мамая обрушилась напасть с другой стороны. Молодой хан Тохтамыш, вассал Тамерлана, захвативший земли Урус-хана, захотел прибрать к рукам и Золотую Орду. Еще не оправившийся от Куликовского поражения Мамай представлялся Тохтамышу не особенно опасным противником.
Битва между двумя армиями состоялась в 1381 году на реке Калке, совсем неподалеку от рокового для Руси места. Мамай был разбит, потерял власть над Ордой и бежал в Крым, к генуэзцам. Те сначала приняли беглеца, а потом умертвили. Скорее всего, Мамая погубило то, что он успел увезти из Сарая свою казну. На нее-то генуэзцы и позарились. Русский летописец прокомментировал гибель свергнутого ордынского правителя философски: «И так окончилось во зле зло Мамаевой жизни».
Вероятно, именно в этот момент Дмитрий Донской решил, что опасности больше не существует: грозный враг уничтожен, а с Тохтамышем у Москвы конфликта не было. В ту эпоху воевали друг другом не страны или народы, а государи, поэтому Дмитрий Иванович считал своим врагом не татар, а конкретного предводителя. И вот его не стало.
Но с победой Тохтамыша расстановка сил кардинально изменилась, и не в лучшую для Руси сторону.
После более чем двадцатилетнего раскола бывший улус Джучи вновь объединился; его западная и восточная части воссоединились, так что Золотая Орда теперь занимала ту же территорию, что в период своего расцвета.
К тому же новый хан был личностью очень сильной – и, в отличие от Мамая, принадлежал к царскому роду, так что мог править от своего собственного имени.
Совершенно естественно, что Тохтамыш, поставив задачу воссоздания золотоордынской державы в ее прежних пределах, не мог допустить, чтобы главная татарская колония, Русь, была независимой.
Когда хан известил Дмитрия Донского о своем воцарении, московский князь прислал ему подарки и поздравления (вне всякого сомнения, искренние), однако явиться на поклон, чтобы попросить ярлык, и не подумал. Дмитрий Иванович вел себя с новым ордынским государем, как равный с равным.
Даров и поздравлений Тохтамышу было недостаточно. Он отправил в Москву посла с требованиями признать власть Орды и платить дань. Посла не пустили дальше Нижнего Новгорода.
Тогда хан понял, что увещеваниями от Дмитрия ничего не добьешься, проблему можно решить только силой. И стал готовиться к войне, внешне никак не проявляя враждебности. Куликовская битва показала, что, если Руси дать время на мобилизацию, одолеть ее будет трудно.
Тохтамыш был мастером внезапных ударов, не раз приносивших ему победу. Он сумел скрытно собрать большую армию и выступил в поход, не объявляя войны. В «Повести о нашествии Тохтамыша», которая, разумеется, начинается с рассказа об очередном скверном небесном предзнаменовании («звезда некаа, аки хвостата и аки копейным образом»), о тактике татарского полководца говорится: «Ведяше же рать внезапу из невести умением тацем [таким] злохитрием – не дающи вести преди себе, да не услышано будет на Руси устремление его».
Пограничные русские княжества были застигнуты врасплох. Не только Олег Рязанский, давний враг Дмитрия Донского, но даже его тесть Дмитрий Суздальско-Нижегородский склонились перед Тохтамышем: первый дал ему проводников, указал броды через Оку и тем самым уберег свои земли от разорения; второй отправил в татарский стан двух своих сыновей. Тверской князь Михаил, хоть и находился в стороне от пути следования Тохтамыша, предпочел занять нейтральную позицию.
Москва осталась одна.
Полный успех нападения объяснялся не только его неожиданностью, но и растерянным, даже малодушным поведением куликовского триумфатора.
Дмитрия будто подменили. Кажется, что стремительная вражеская атака парализовала великого князя, лишила его воли.
Вступить с татарами в сражение он и не пытался – для этого у него было слишком мало воинов. Но Дмитрий не остался и за каменными стенами Кремля, как делал прежде, во время нашествий Ольгерда, хотя у Тохтамыша осадной техники с собой не было – она замедлила бы скорость конного рейда.
Донской поспешно отступил к Костроме, бросив в Москве жену Евдокию Дмитриевну и митрополита Киприана. Возможно, князь рассчитывал, что этим укрепит волю гарнизона к сопротивлению, но расчет оказался неверным. Бегство государя повергло горожан в уныние. «Бяху людие смущени, яко овца, не имуще пастуха», – говорит летопись.
Когда великая княгиня с митрополитом и знатными людьми тоже захотели покинуть столицу, там начались беспорядки. Москвичи убили некоторых бояр, пограбив их имущество, и затворили крепостные ворота. После долгих уговоров выпустили только княгиню и митрополита, но вынудили их оставить казну. Евдокия отправилась к мужу, а Киприан, возмущенный поведением Донского, отъехал в другую сторону – в Тверь (и вплоть до конца правления Дмитрия Ивановича в Москву уже не возвращался).
Город остался без военачальника, предоставленный собственной участи. Своим боярам москвичи теперь не доверяли и поставили воеводой чужака – литовского князя Остея, кажется, Ольгердова внука, который не побоялся в это грозное время приехать в Москву. Остей кое-как приготовился к обороне (обычным образом – сжег посады) и частично восстановил порядок, хотя бесчинства и грабежи прекратились не полностью.
