Древняя Греция. От Геракла до Перикла - Савельев Андрей Антонович
Понятна горячность молодого политика, убеждавшего сограждан в необходимости новой войны и возможности быстро покорить разобщенные сицилийские полисы. Притом что демократия не предоставляла для Афин никакой стратегии, многие умудренные мужи не рисковали брать на себя ответственность и выглядеть «непатриотично», критикуя авантюру Алкивиада.
Призывая покорить Сицилию, масштабности затеи Алкивиад добился, но от своих противников получил решение об отзыве в Афины для судебного разбирательства. Прекрасно зная, что такое «демократический суд», Алкивиад предпочитает отправиться не на родину, а в Спарту. И там приобрести влияние своими весьма дельными советами по тактике войны с Афинами.
Мог ли Алкивиад из «местечкового» патриота стать патриотом Эллады, могло ли это проявиться в приверженности «проекту Спарты», который спас бы Отечество Алкивиада, распространившись на Афины? В такой трансформации, которая могла быть логичной в других случаях, не хватает акта личного страдания и борьбы за общеэллинскую солидарность. Здесь мы видим только уклонение от «демократического суда», который готов был вынести молодому политику смертный приговор.
Афины в тот момент представляют собой нечто, подобное пиратской республике, которая уже не может жить без грабительских экспедиций. Но сам Алкивиад – участник и инициатор такой экспедиции. В его голове еще нет ничего общеэллинского, никакого понимания столкновения «проектов» – Афинского рабовладельческого и Спартанского аристократического. Но столь же мало привязан Алкивиад и к чисто политическому явлению афинского общества. Оно – только инструмент власти удачливых демагогов, одним из которых стал Алкивиад. А со Спартой его связывает статус проксена (гостеприимца, чужестранного представителя интересов полиса).
При определенных условиях Алкивиад мог использовать свои таланты и связи как инструмент для того, чтобы поход на Сицилию не состоялся. Так же и в истории с Никиевым миром: если бы спартанцы вели переговоры о мире с Алкивиадом, то он, скорее всего, был бы сторонником мира. Но коль скоро эту привилегию получил Никий, то Алкивиад стал его противником – в порядке агональной традиции, которая была столь распространена в Древней Греции с микенских времен.
Доказывая себе, друзьям и врагам свою высшую харизму, Алкивиад яростно принялся за дело против мира со Спартой, подмяв под себя общественное мнение. Получив должность стратега, он нашел пути к коалиции с Аргосом, а потом также и с Мантинеей и Элидой. Новая антиспартанская коалиция сложилась только благодаря энергии Алкивиада – блестящего оратора с божественной внешностью и царственными манерами. В его облике афиняне увидели нового Писистрата, нового Перикла, а союзники – бесспорного лидера. Враги же – крайне опасного конкурента, который грозил своей харизмой сломать «демократические порядки», когда всякое мнение получало своих сторонников, любой абсурд мог дать выгоду. Именно это и было причиной возбуждения судебного преследования Алкивиада – если бы ему удалась Сицилийская экспедиция, в Афины приехал бы уже не стратег, а готовый тиран. И повторился бы «золотой век» Писистрата – в мире со Спартой и Персией, на беду всем политическим демагогам. Но история пошла иным путем. Коалиция была наголову разбита спартанцами при Мантинее, а война в Сицилии обошлась без Алкивиада.
Быть может, Алкивиад всегда считал себя выше Афин, которые давно не были теми Афинами, которые расцвели при «старшей тирании» Писистрата. Алкивиад, действительно, по своим способностям мог быть лидером общеэллинского масштаба. Он с детства с готовностью исполнял общественные функции, получил прекрасное образование, был блестящим спортсменом и храбрым воином – причем сподвижником Сократа, который спас его от смерти в битве у стен Потидеи, а он потом спас Сократа в битве при Делии. Упряжки Алкивиада победили на Олимпиаде, заняв три первых места. После чего его популярность распространилась на всю Элладу.
А что, собственно, афинская демократия представляла для активного политика? Скорее поток абсурдных решений, доходящих до безумия. Одно из них коснулось лично Алкивиада. Против него и Никия возбудил остракофорию демагог с говорящим именем Гипербол. Он убедил афинян, что следует изгнать либо Алкивиада, либо Никия. Ибо они «стали слишком влиятельными», собрав вокруг себя соответственно сторонников и противников экспедиции на Сицилию.
Абсурдную форму демократии в данном случае Алкивиад и Никий обратили себе на пользу – в результате были изгнаны не они, а сам Гипербол. Причем, подтолкнув противников к некоему шаткому союзу, позволившему соблюсти баланс интересов. С этого момента остракофории прекращаются – абсурд стал слишком очевиден. Но не прекратился абсурд в иных формах. Никий смягчил свою позицию, присоединившись к Сицилийской экспедиции, возможно, зная, что его соперник Алкивиад не получит от нее той славы, на которую рассчитывал. Славу должен был снискать Никий. Его расчет оказался верен только в том, что он добился единоличного командования афинскими силами на Сицилии. Но через два года эти силы были разгромлены, а сам Никий, до этого не знавший поражений, казнен победителями.
Во времена Алкивиада Афины решили покорить нейтральный Милос. И так тяжко им было осаждать Милос, что после победы Афинское народное собрание очень демократично решило перебить все мужское население Милоса, а женщин и детей продать в рабство. Причем, включая тех, кто составлял проафинскую «партию». Это в высшей степени абсурдное решение приписывают Алкивиаду, но он не мог к этому иметь отношения, поскольку для его честолюбивых планов оно не имело никакой ценности. Если только его противники не выступали бы против. В этом случае Алкивиад был бы решительно «за». Но мы не имеем сведений о его позиции, а абсурдное решение «афинского народа» вписано в историю грязной страницей.
Столь же абсурдным было решение народного собрания Афин о руководстве Сицилийской экспедицией – из трех стратегов, которые были поставлены во главе, двое находились в жестоком противоречии: Алкивиад был яростным сторонником экспедиции, а Никий – противником, призывавшим к осторожности и предрекавшим провал предприятия.
Наконец, полным абсурдом был отзыв Алкивиада из экспедиции по подозрению в осквернении священных герм (изваяний Гермеса) как раз накануне отплытия флота к Сицилии. Хотя эта выходка могла быть предпринята только противниками экспедиции – чтобы охватившее афинян недоумение и стремление непременно разобраться и выявить виновников привело к задержке. Афиняне почему-то решили, что это была пьяная выходка молодежи, ну а инициатором такого рода выходок не смогли назначить никого, кроме Алкивиада. Якобы, несколько рабов и метеков видели, как Алкивиад и его друзья занимались осквернениям священных изваяний.
Алкивиад был блестящим оратором и мог все измышления опровергнуть, а флот, который он возглавлял, подкрепил бы его успех так, что уже никакие решения без Алкивиада в Афинах не принимались бы. Поэтому флот отправили в плавание, отложив судебную тяжбу. Флот отплыл. В Италии и на Сицилии начались успешные операции. И в этот момент за Алкивиадом послали специальный корабль, предложив явиться на судилище – без своих сторонников, без флота. Алкивиад на одной из стоянок вместе со своими ближайшими друзьями скрылся, а в Афинах его заочно приговорили к смерти и конфисковали все его имущество. Понятно, что и в очном порядке он получил бы такой же приговор.
Алкивиад
Объявившись в Аргосе, Алкивиад принял спартанских послов и пообещал помочь спартанцам своими советами. Как общеэллинский герой-олимпионик, Алкивиад был радушно встречен в Спарте. И дал спартанцам совет, который в итоге решил исход Сицилийской экспедиции Афин. Он предложил направить в Сиракузы небольшой отряд во главе с опытным полководцем Гилиппом. Именно этот отряд обучил граждан Сиракуз военному делу, их поражения сменились победами, и война завершилась полным уничтожением афинского войска вместе с кораблями. Столь же точный совет, как победить малыми силами, Алкивиад предложил и в отношении Афин. В результате спартанцы отказались от массированного летнего вторжения в Аттику, которую они могли разорять, но не умели взять афинских стен. Вместо этого была захвачена крепость Декелея, постоянно угрожавшая Афинам и связывающая ее силы.
