Татьяна Купер - Династия Тюдоров
Мать герцога Анжуйского, Екатерина Медичи, предлагала его английской королеве в качестве мужа еще шесть лет назад, когда ему было всего 18. Тогда он был слабым и тщедушным полу-ребенком, со следами оспы на лице, и 39-летнюю Елизавету такая брачная перспектива не заинтересовала. К тому же после страшной Варфоломеевской ночи Елизавета не хотела себя связывать с французским домом Валуа. Но однажды все изменилось, и резня гугенотов католиками осталась в прошлом. Екатерина Медичи убедила слабовольного сына, что у него появилась возможность стать королем Англии, Нидерландов и Ирландии, а так как в результате многолетних гражданских войн в казне не осталось денег, то Франция только выиграет от такого союза.
Новый раунд дипломатической игры начался с того, что герцог Анжуйский написал Елизавете несколько писем, так как его амбиции в Нидерландах требовали денег. Свою просьбу он начал издалека, и вместо упоминания о деньгах использовал язык любви – она была его «красавицей-королевой», а он – ее преданным и страстным рабом. Затем Франсуа послал в Англию своего близкого друга Жана Симье – чтобы продолжить соблазнение, ну и заодно от его имени вести финансовые переговоры. Жан Симье был выбран не случайно – он был известен как «самый большой льстец, изысканный в любовных играх и дворцовых флиртах». От имени герцога он преподнес королеве «безделицу в знак своего искреннего восхищения» – роскошную брошь, которую посоветовал прикрепить на груди, ближе к сердцу, и затем добавил: «Мой господин сказал, что будет ревновать вас к этому камню, потому что камень находится там, где ему самому хотелось бы быть. И я клянусь, что он узнает, как прекрасно место, где он хотел бы оказаться». Елизавета, еще ни разу не увидев его хозяина, была уже почти влюблена!
Франсуа прибыл в Гринвич рано утром 17 августа 1579 года. Его первой мыслью было немедленно явиться в личные апартаменты королевы, но вместо этого Симье убедил его сначала отдохнуть, а сам тем временем написал Елизавете письмо, которое было почти таким же захватывающим, как если бы герцог действительно пробрался в покои спящей королевы: «Я хотел прибежать к вам на прием прямо с дороги – весь в грязи и дорожной пыли, но Симье отговорил меня и уложил в постель. Я представлял, как забрался под простыни и, о Боже, вы тоже были там. Теперь я с большей легкостью мог бы вам передавать свои мысли, так как ему было бы намного легче все объяснить, чем мне».
Елизавета приготовила себя к тому, что встретит маленького уродливого мальчишку, каким она его помнила по портретам, но вместо этого увидела перед собой взрослого и привлекательного мужчину. Испанский посол Мендоза написал об этой встрече: «Королева, очарованная и влюбленная, несмотря на некоторые трудности, смогла принять герцога. Она сказала, что еще никогда не встречала мужчину, поведение и природа которого так бы ей подходила». Похоже, что Снегурочка растаяла и королева-девственница возжелала превратиться в застенчивую невесту.
Герцог Анжуйский застал Елизавету в тот момент, когда она узнала, что ее фаворит Роберт Дадли тайно женился на ее племяннице. Несомненно, она искала утешения и поэтому обратила на Франсуа свое внимание. Но помимо этого, она действительно была очарована герцогом – его необычным лицом, выразительными руками, французскими манерами и очарованием. К тому же он был единственным заморским женихом, который сам лично приехал в ее королевство добиваться ее любви!
Да, герцог Анжуйский действительно отличался от англичан, которые ее окружали. Томас Сеймур и Роберт Дадли, несомненно, были отважными и сильными мужчинами, но преследовали ее слишком уж настойчиво и бесцеремонно, скорее бросаясь на амбразуру и думая только о своих амбициозных целях, нежели о рыцарском покорении женского сердца. Он же осыпал ее бесконечными комплиментами: «Меня обманули! Мне сказали, что вы красивы, но вы выше красоты – как ангел выше людей. Многие женщины красивы, но вы – это воплощение совершенства! Я бы на всю жизнь остался перед вами на коленях и чувствую, что это место идеально мне подходит».
Для Елизаветы это было нечто новое, и, вопреки разнице в возрасте, они немедленно нашли общий язык. Она называла его «моим лягушонком» (римляне использовали лягушек для любовных чар – они вызывали пыл и постоянство), а он прислал ей сережку в форме лягушки, которую она потом долго носила. Когда он заболел, она по утрам носила ему говяжий бульон. А однажды подарила ему расшитый драгоценностями берет – чтобы он носил его, пока она не наденет на его голову английскую корону. Было очевидно, что она испытывала к нему самые нежные чувства, в глубине души понимая, что скорее всего это ее последняя страсть.
Но всего через две недели любовники были разлучены. Герцога срочно вызвали в Париж – он получил известие о том, что его друг был убит на дуэли. И перед тем как покинуть Англию, он передал королеве три любовных письма, перевязанных розовыми ленточками и полных сладчайших комплиментов и признаний в любви: «Слезы застилают мне глаза, и я не могу дальше писать. Моя любовь к вам бесконечна, и я навсегда останусь вашим самым преданным и любящим рабом, который когда-либо рождался на этой земле. Находясь на грани бед и бурь, я целую вашу ножку».
Елизавета, опьяненная таким вниманием, не могла дождаться его возвращения. «О, Франсуа, когда вы вернетесь, мои глаза ослепнут от слез»,– писала она ему. Но не сошла ли она с ума? Предполагалось, что это будет всего лишь международная политика, а вовсе не любовный роман с католиком-французом, который только злил ее подданных. А так как основой ее правления всегда была народная любовь, то сейчас переступить через нее означало уничтожить свое королевство. А тут еще слезы и уговоры фрейлин, и недовольство фаворитов. Особенно был разочарован Роберт Дадли, о чем написал один из современников: «Лестер определенно был отстранен, а его близкий друг сказал мне, что тот проклинает француза и молит Бога, чтобы королева прислушалась к голосу разума».
В поисках баланса и равновесия Елизавета поручила Тайному Совету взять на себя обязанность обсудить этот брак. Старый Сесил настаивал на браке, восклицая «Да славится Господь!», в то время как остальные члены совета боялись повторения Варфоломеевской ночи и разгула религиозных страстей. К концу дня мнения разделились, и Совет не смог предложить королеве однозначного официального решения. Она была искренне удивлена. Как? Все эти 20 лет министры убеждали ее выйти замуж, и теперь, когда она нашла для себя идеального жениха, они отказались его утвердить! «Я рассчитывала на большее, господа. Вы называете себя моим советом, и не даете советы, когда они мне нужны. Как же я сожалею, что совершила страшную глупость, разрешив вам рассматривать вопрос о браке. От вас нет никакой пользы! Только разборки и пререкания. Я рассчитывала получить единогласную и всеобщую просьбу продолжить переговоры о браке, а не ваши колебания и сомнения».
Это был замкнутый круг! Члены Совета ответили ей, что они все единодушно ее поддерживают, как бы она ни решила поступить, если только она согласится им сказать, действительно ли она готова сочетаться браком с герцогом. Но Елизавета настаивала: «Как я могу вам это сказать, если вы не даете мне совета? Кроме того, я считаю неуместным сообщать вам о своих чувствах. Это вы должны были требовать и умолять меня выйти замуж. А поскольку вы скрыли от меня свои чувства, я не намерена открывать вам свои». Как докладывал посол: «Она оставалась очень опечаленной после этого разговора, и была так рассержена и меланхолична, что это заметили все, кто к ней обращался. Она была этим очень озабочена».
Несмотря на это, брачный договор все же был составлен, и Совет согласился со всеми концессиями, предъявленными герцогом Анжуйским, включая разрешение проводить католическую службу в личной часовне. Однако в договоре появился еще один пункт – его подписание должно быть отложено на два месяца в связи с возможными препятствиями. Елизавете нужно было не только время, чтобы народ согласился на этот брак, но и полная гарантия, что, в случае нападения на Англию Испании, французы придут на помощь. По этому поводу для переговоров в Париж был послан начальник разведки Френсис Уолсингем, которому разочарованная Екатерина Медичи сообщила: «Конечно, я уважаю чувства королевы, но боюсь, что наш союз может быть узаконен лишь у алтаря! Это удержит Испанию от объявления войны обеим нашим странам. Так что передайте королеве, что я с нетерпением жду дня, когда смогу ее назвать своей дочерью».
А тем временем английский народ был резко настроен против этого брака и общественное мнение начало выражать крайнюю ксенофобию. Раздавались громкие голоса протеста против католического вероисповедания жениха: «сердце английского народа будет уязвлено таким браком… каждый знает, что этот человек – сын Иезавели наших дней…», а на улицах можно было услышать крики: «Эй, лягушки! Скачите подальше отсюда!»
