Сергей Захаревич - Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза»
Историческая справка:
«Северный морской путь (СМП), судоходная магистраль, проходящая вдоль северных берегов СССР по морям Северного Ледовитого океана (Баренцево, Карское, Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское и Берингово), соединяющая европейские и дальневосточные советские порты, а также устья судоходных сибирских рек в единую общесоюзную транспортную систему (замкнутую систему на случай затяжной экономической блокады. — С.З.); главная советская морская коммуникация в Арктике. Из наиболее выдающихся плаваний по СМП после 1935 были: проводка военных кораблей Балтийского флота на Дальний Восток (1936)… снабжение продовольствием и промышленными товарами из бассейна Тихого океана Якутии и восточной части Советской Арктики, перегон дальневосточных военных кораблей в Баренцево море в годы Великой Отечественной войны 1941—45» [10].
Считается, что массовые репрессии в РККА начались в 1937 году. Это не совсем верно.
«Отнесли мы маслица старикам-доходягам, политкаторжанам, что еще с Бакаевым сидели, с Рудзутаком и Эйхе… А самый уважаемый человек, вроде «пахана», был у нас, политиков, член Реввоенсовета одиннадцатой армии, фамилии не помню, только знаю, что он с Иваном Никитовичем Смирновым дружил, — красный командир был, его одним из первых посадили, в начале тридцатого… Так вот, полизав масла и выслушав слова Васи, что надо нести правду в Москву, он засмеялся беззубым ртом: «Дурачокты! Сталину, говоришь, намерен нести правду?! Да все, что происходит здесь, угодно одному лишь человеку — Сталину! Он же всех тех должен истребить, кто помнит Октябрь, кто знает, как он перед Троцким заискивал, как он в его честь в газете «Севзапкоммуны», в восемнадцатом году статью написал, мол, когда говорим «товарищ Троцкий», подразумеваем «Красная Армия». Когда говорим «Красная Армия», всем ясно: «товарищ Троцкий»… Вы погодите, погодите, он еще какие-нибудь документы напечатает, каких слабаков об колено сломит и будет процесс против Ленина как немецкого шпиона! Что контра не успела доделать, он доделает…» [57].
В 1930-м был арестован и получил 10 лет лагерей (правда, через год был выпущен) один из создателей «входных ворот» Севастополя — мощнейших 30-й и 35-й береговых батарей, Г.Н. Четверухин. В 1931 году арестован (позже освобожден) начальник дивизиона подводных лодок типа «Декабрист» А.Н. Гарсоев.
Таким образом, уже в 1930-м НКВД стало «прибирать» офицеров. Кто были эти люди и почему оказались за решеткой? Может, это были бывшие военспецы, «недострелянные» царские полковники и штабс-капитаны? Может быть, это были жертвы внутренних «разборок», ведь мало кому известно, что услугами НКВД пользовались многие высшие военные чины Красной Армии (например, Тухачевский или Павлов) для сведения счетов с неугодными им по тем или иным причинам лицами, пока лезвие гильотины не обрушилось и на их голову. Вероятнее всего, что с офицеров, арестованных в первой волне, мог быть снят тот первый слой показаний (по большей части «липовых»), из которых в середине 1930-х сформировались дела, прогремевшие впоследствии на процессах 1937–1938 годов.
Историки до сих пор не ответили на один ключевой вопрос — почему маховик репрессий вышел на максимальные обороты именно в середине 1930-х (а не раньше или позже), когда армия уже была подготовлена к «Большому броску»? Для того чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим основные моменты «кровавого сезона» в РККА более подробно и под несколько иным, нежели было принято раньше, ракурсом.
Почему Сталин не расправился с военачальниками раньше? Скажут, потому что еще не обрел полноту власти. Это не так — Сталин стал фактически единственным уже в 1928-м, после XV съезда ВКП(б).
Что фактически помешало ему устроить избиение военных, скажем, в том же 1930-м, используя в качестве повода, например, заговор Сырцова — Рютина, так же как в 1935-м он использовал убийство Кирова для ликвидации последних столпов ленинской гвардии под предлогом борьбы с «троцкизмом»? Чего он ждал? Может быть, он очень любил товарища Тухачевского? Нет, Тухачевского он ненавидел со времен гражданской войны. Многое объясняет эпизод, рассказанный в частной беседе маршалом Тимошенко Юлиану Семенову, опубликованный последним в своих «Ненаписанных романах»:
«Никогда не забуду лица Сталина… когда я приехал к нему на Ближнюю дачу на второй день войны: запавшие, небритые щеки, глаза тусклые, хмельные… Он сидел у обеденного стола, словно парализованный, повторяя «Мы потеряли все, что нам оставил товарищ Ленин, нет нам прощенья…». Таким я его никогда не видел, а знакомы то с восемнадцатого, добрых четверть века… Хотя, помню, видел его однажды хмельным вдвадцать седьмом году, в день десятилетия Рабоче-Крестьянской Красной Армии… И случилось это при любопытнейших обстоятельствах… Я тогда командовал войсками в Смоленске, провел торжественное заседание, только-только перешли в банкетный зал, как меня вызывают на прямой провод, звонит Лев Захарович Мехлис, помощник Сталина:
— Срочно выезжай на аэродром, бери самолет и жми в Москву! Я отправляю машину в Тушино.
Через два с половиной часа я подкатил на «паккарде» к Центральному Дому Красной Армии — там гуляли годовщину РККА, не поминая, ясно, ни Троцкого (а ведь как-никак первый нарком обороны республики), ни Вацетиса, которого именно Троцкий протащил на пост Главкома… Шапошникова Бориса Михайловича, полковника царской разведки, тоже Троцкий в РККА привел наперекор всем, но потом в поддержке отказал: тот уж больно поляков ненавидел, «католические иезуиты, ляхи», даже статью против них бабахнул в двадцатом (Ай да Борис Михайлович, а «заложник долга» то, оказывается, истинно русский, да еще и шовинист! Знал товарищ Сталин, кого «продвигал»! — С.З.), за что Троцкий журнал прикрыл, а Шапошникова — «за шовинизм» — бросил, как говорили, на низовку, слава богу, еще не шлепнул сгоряча, он это тоже умел… Потом, когда Троцкого турнули, Шапошников снова поднялся, Сталин его поддержал, был у меня начальником генштаба — единственный беспартийный на таком посту… Думаю, кстати, Сталин его не без умысла ко мне приставил…
Да… Прибыл, значит, я, вошел в банкетный зал, а там и Бубнов, и Блюхер, и Егоров, и Якир с Уборевичем, Позерн, Буденный, Лашевич, Раскольников, Примаков, Штерн, Подвойский, Крыленко, Корк, Эйдеман, Тухачевский, ясное дело, ну и Ворошилов со Сталиным… Все, гляжу, хоть и под парами, разгоряченные, но какие-то напряженные, нахохлившиеся…
Сталин, пожав мне руку, говорит: «Мужик, ну-ка, покажи себя…». Он* меня еще с гражданской называл «мужиком», любил рослых, а особенно тех, у кого в семье был кто из духовенства… Я его спрашиваю, что надо делать. А он трубку раскурил, — лицо жесткое, глаза потухшие, хмельные, — пыхнул дымком и говорит: «Я предложил провести соревнование по борьбе — кто из наших командиров самый крепкий… Вот Тухачевский всех и положил на лопатки… Сможешь с ним побороться? Но так, чтоб его непременно одолеть?» Я, конечно, ответил, что будет выполнено. «Ну, иди, вызови его на поединок». Я и пошел. А Тухачевский крепок был, не так высок, как я, но плечи налитые, гири качал, как только на скрипке своей мог играть, ума не приложу, она при нем крохотной казалась, хрупенькой, вот-вот поломает…
Ну, я к нему по форме, он ведь старше меня был по званию, командарм, я только комдив, так, мол, и так, вызываю на турнир… Тухачевский посмотрел на Сталина, усмехнулся чему-то, головой покачал и ответил: «Ну, давайте, попробуем». Схватились мы с ним посредине залы; крепок командарм, жмет, аж дух захватывает, а поскольку я выше его, мне не с руки его ломать, захват приходится на плечи, а они у него, как прямо, понимаете, стальные…
Вертелись мы с ним, вертелись, а вдруг я глаза Сталина увидел — как щелочки, ей богу, а лицо недвижимое, будто стоит на весенней тяге, так весь и замер… Как я эти глаза его увидел, так отчего-то ощутил испуг, а он порою придает человеку пребольшую, отчаянную силу! Ухватил я Тухачевского за талию и вскинул вровень с собой, а когда борец ног не чувствует, ему конец, потому как опоры нету, будто фронт без тыла… Ладно… Держу я его на весу, жму, что есть сил, а он решил ухватить меня за шею, чтоб голову скрутить — без нее тоже не с руки бороться… Но я этот миг как бы заранее почувствовал, взбросил командарма еще чуть выше и что было сил отшвырнул от себя. Но не рассчитал: он спиною ударился о радиатор отопления и так, видно неловко, что у него даже кровь со рта пошла… А Сталин зааплодировал мне, заметив: «Молодец, мужик! Положил забияку, будет знать, как своей силой похваляться…» Чокнулся со мной, выпил, повернулся и пошел к выходу, ни с кем не попрощавшись…» [57].
Так почему же все-таки Сталин терпел Тухачевского до 1937 года еще 10 лет со дня описанных Тимошенко событий? Мало того — Михаил Николаевич занимал ключевые посты в РККА (командующий ЗВО, начштаба РККА, командующий ЛВО, зампред РВС СССР, начальник вооружений РККА, 1-й заместитель наркома обороны, начальник управления боевой подготовки). Если говорить проще, то все строительство РККА, ее техническое оснащение, стратегия и тактика определялись именно Тухачевским и его ближайшими соратниками. Если еще проще, то РККА до 1937 года — это и есть Тухачевский, Шапошников, Триандафилов, Уборевич, Блюхер. Ворошилов и Буденный с практической точки зрения были не более чем пародийными вывесками. И все это происходило с ведома и молчаливого согласия Сталина. Напрашивается единственный вывод: Тухачевский и компания были необходимы Сталину при всей его к ним неприязни. Для чего — читатель и сам уже догадался. Сталин попросту ждал, когда спецы создадут ему совершенный, с точки зрения Кобы, инструмент агрессии. К «красным маршалам» мы еще вернемся, а пока начнем по порядку.
