Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
26‑го они встретились в Шателе, и некоторые из них предложили пойти и установить свои знамена на бастионах. В ответ прозвучали тысячи приветствий. Флоке с прицелом на будущее подал в отставку в качестве депутата. Но вместе с Локруа и Клемансо он протестовал против этого сотрудничества буржуа с народом. Его пронзительный голос потонул в криках ликования в зале (143). По предложению Ранвие, масоны пришли под своим знаменем в ратушу, где во дворе Чести их встретил Совет. — Если с самого начала масоны, — сказал их представитель, — не желали действовать, то это потому, что хотели добыть убедительное доказательство нежелания версальцев примирения. Сегодня масоны готовы водрузить свой флаг на крепостном валу. Если хоть одно ядро коснется его, масоны выступят с тем же воодушевлением, что и вы, против общего врага. — Это заявление встретило бурные аплодисменты. Жюль Вале от имени Коммуны предложил свой красный шарф, который был обернут вокруг древка флага, и делегация Совета сопроводила братию в масонский храм на улице Кадет.
Через три дня они пришли выполнить свое обещание. Провозглашение этого участия сильно воодушевило Париж. С раннего утра огромная толпа запрудила подходы к Каруселю, средоточию всех масонских лож. И, несмотря на присутствие нескольких реакционных масонов, вышедших с плакатами протеста, в 10.00 братия, представлявшая 55 лож, собралась в Каруселе. Шесть членов Совета повели их в ратушу сквозь толпу и строй батальонов. Впереди процессии шел оркестр, игравший торжественную и ритуальную музыку. За ним шли высшие функционеры, великие магистры, члены Совета и братия с широкими голубыми, зелеными, белыми, красными и черными лентами, в соответствии с их статусом, сгруппировав вокруг 65 флагов, которые никогда прежде не показывались публике. Один из них, который несли во главе процессии, был белым флагом Винсеннеса, на котором были написаны красными буквами слова: «Любите друг друга». Ложа женщин удостоилась особого приветствия.
Флаги и многочисленная делегация предстали перед ратушей. Члены Совета ожидали встречи на балконе лестницы Чести. Флаги устанавливаются вдоль ступенек. Это мирные стяги рядом с красным флагом, символы того, что мелкая буржуазия и пролетариат взялись за руки под величавым образом Республики, эти здравицы в честь братства взбодрили и воодушевили даже самых удрученных парижан. Феликс Пиа предался рапсодии слов и риторическим антитезам. Бесье был еще более красноречив в словах, произнесенных сквозь искренние слезы. Один член масонского братства попросил чести установить на крепостном валу первым стяг ложи «Упорство», основанной в 1790 году в эпоху больших объединений. Член Совета предоставил красный флаг. — Пусть он сопровождает ваши стяги. Пусть с этих пор никто не обратит нас друг против друга. — А оратор от делегации, Тирифос, указывая на стяг Винсеннеса, сказал: — Все это впервые предстанет перед вражескими рядами. Мы скажем им: — Солдаты матери–родины, станем братьями, придите и обнимите нас. Если это не удастся, мы присоединимся к боевым ротам.
Когда делегаты оставили ратушу, здесь и там стали подниматься вверх воздушные шары, помеченные тремя символами, которые разбрасывали манифест масонов. Огромная процессия, продемонстрировав свои мистические стяги у Бастилии и на бульварах, неистово аплодируя, прибыла около двух часов дня на перекресток с Елисейскими полями. Артиллерийская пальба с форта Мон—Валериан заставила участников шествия пойти по боковым улицам к Триумфальной арке. Там делегация самых достойных участников шествия пошла водружать стяги в наиболее опасных пунктах, от Порт—Майо до Порт—Бино. Когда белый флаг был водружен на заставе Порт—Майо, версальцы прекратили стрельбу.
Делегаты масонов и некоторые члены Совета, назначенные коллегами сопровождать масонов, выдвинулись под белым флагом по авеню Нейи. На мосту Курбевуа перед баррикадой версальцев они обнаружили офицера, который провел их к генералу Монтодону, который сам был масоном. Парижане объяснили цель своей демонстрации и предложили перемирие. Генерал предложил послать депутацию в Версаль. Выбрали трех делегатов, а их компаньоны вернулись в город. Вечером установилась тишина от Сент‑Квена до Нейи. Домбровски взял на себя ответственность продлить перемирие. Впервые за двадцать пять дней сон Парижа не прерывался артиллерийской канонадой.
На следующий день вернулись делегаты. Тьер, снизошедший до их приема, показал себя нетерпеливым, раздраженным. Он решил не уступать ни в чем и больше не принимать депутаций. Тогда масоны решили присоединиться к битве под своими знаками различия.
В полдень Альянс республиканцев департаментов примкнул к Коммуне. Милье, который присоединился к движению, не завоевав доверия ратуши, предпринял усилия объединить жителей провинций, проживающих в Париже. Кому неизвестно, сколько жертв принесли провинции на алтарь великого города? Из 35 000 заключенных французов, фигурировавших в официальных сообщениях Версаля, только 9 000, согласно их собственным признаниям, парижане. Выходцы из каждого департамента должны были проводить просветительскую работу в родных местах, посылать туда циркуляры, прокламации и делегатов. 30‑го все группы выходцев провинций встретились во дворе Лувра с целью написать послание в департаменты. Все присутствовавшие, численностью, примерно, в 15 000 человек, пошли во главе с Милье в ратушу, чтобы «вновь присоединиться к патриотической работе Коммуны Парижа».
Шествие еще продолжалось, когда распространились зловещие слухи: форт Исси сдан.
При поддержке артиллерии версальцы, продвинувшись вперед, в ночь с 26‑го на 27‑е захватили врасплох Мулино, из которого можно было легко достичь парка Исси. На следующий день 60 орудий крупных калибров сосредоточили огонь на форте, в то время как другие войска заняли Ванв, Монруж, канонерки и крепостную ограду. Исси доблестно сражался, но наши окопы, в которых следовало бы присутствовать Ветцелю, были плохо оборудованы. 29‑го бомбардировка усилилась в два раза, снаряды перепахали парк. В 11 вечера версальцы прекратили стрельбу и в ночной тишине неожиданно напали на федералов и захватили окопы. 30‑го, в пять утра, форт, который не предупредили об инциденте, был взят версальцами в полу окружение. Расстроенный командир Меги послал подкрепления, но безрезультатно. В гарнизоне нарастала тревога, и те же федералы, которые смело держались под градом артиллерийских снарядов, испугались мелких стычек. Меги созвал военный совет, на котором решили эвакуировать форт. Пушки были поспешно забиты костылями — но так неудачно, что в тот же вечер костыли были выдернуты. Большая часть гарнизона ушла. Часть людей разных убеждений сочли за честь остаться на своем посту. Весь день версальский офицер призывал их сдаться в течение четверти часа под угрозой расстрела. Но ему не отвечали.
В 3 часа в Исси прибыли Клюзере и Ла Сесилия с несколькими спешно мобилизованными ротами. Они развернулись в рассыпной строй, выбили версальцев из парка, и в 6 часов федералы отбили форт. У входа они обнаружили подростка по имени Дюфур рядом с тачкой, нагруженной патронами и патронными сумками. Он был готов взорвать себя, так как считал, что связан клятвой. Вечером Верморель и Трике привели другие подкрепления, и мы вернули все свои позиции.
При появлении первых слухов об эвакуации национальные гвардейцы поспешили в ратушу справиться в Исполкоме. Он отрицал, что давал приказ эвакуировать форт и обещал покарать предателей, если таковые объявятся. Вечером Исполком арестовал Клюзере по его возвращении из форта Исси. Вокруг него ходили разные слухи, и он оставил министерство, не оставив ни малейшего следа полезной работы. Что касается обороны внутренних районов, то все, что он сделал, состояло в укрытии пушек в Трокадеро, которые, по его словам, должны были пробить стены Мон—Валериана. Позднее, после падения Коммуны, он стремился взвалить ответственность за свою неспособность на коллег, обзывая их в интервью британской печати бесполезными и невежественными глупцами и приписывая злодейства такому человеку как Делеклюз. Он утверждал, что его арест погубил все, и, не страдая скромностью, объявил себя «воплощением народа» (144).
Эта паника вокруг Исси стала причиной создания Комитета общественного спасения. Уже 28 апреля в конце заседания Мио, один из лучших бородачей 1848 года, призвал «без словоблудия» создать Комитет общественного спасения, властный над всеми комиссиями. Перед лицом требований обосновать свой призыв он величаво ответил, что Комитет необходим. Относительно необходимости усиления централизованного контроля и управления не было разных мнений, ибо второй Исполком показал себя столь же бессильным, как и первый, каждый делегат действовал по–своему и издавал постановления по своему разумению. Но что означало слово «Комитет общественной безопасности», эта пародия на прошлое и пугало для болванов? Он дисгармонировал с этой пролетарской революцией, с этой ратушей, откуда первоначальный Комитет общественной безопасности вырвал Шумета, Жака Ру и других лучших друзей народа. Но романтики Совета знали историю Революции лишь поверхностно, и эта звучная вывеска привела их в восторг. Они голосовали за него, но благодаря энергии некоторых коллег, которые настаивали на дискуссии. — Да, — говорили они позднее, — мы хотим сильную Комиссию, но не предлагайте нам революционный суррогат. Пусть Коммуна будет преобразована. Пусть она не становится маленьким многословным парламентом, отменяющим в один день по собственному капризу то, что одобрял днем раньше. — И они предложили Исполком. Голоса поделились поровну.
