Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина
К месту падения «кобры» тут же двинулась вереница автомашин. А по радио (как потом выяснилось, связь держал полицейский) последовало уточнение:
— Нахожусь с летчиком. Говорит: «Рашен пайлот!»
«Кобра» шмякнулась неподалеку от Ниагарского водопада и разлетелась вдребезги…
В тот же день на аэродроме Ниагара-Фолc состоялось совещание. Андрей Григорьевич подробно докладывал о случившемся. О том, как после третьего витка штопора «кобра» перестала слушаться рулей и завертелась, как-то необычно, судорожно вскидывая нос к самому горизонту. Летчик сделал все, что мог, чтобы вывести машину из штопора, использовал даже тягу двигателя, но безуспешно. Только после двадцатого витка он принял решение покинуть неуправляемый самолет…
Что и говорить, не часто русский Иван зависал с парашютом над Ниагарским водопадом. Так что фирма «Ирвинг» отметила это событие торжественным приемом наших испытателей, на котором Андрею Григорьевичу был вручен персональный знак с его фамилией и датой — 29.4.44 г.
Как-то само собой после того прыжка потеплели отношения к двум русским американских испытателей и аэродромной обслуги. Многие подробно расспрашивали Кочеткова о случившемся, поздравляли с благополучным исходом. Уж от этой ли теплоты или по другим причинам, но в блокноте у Федора Павловича появилась такая запись: «21.5.44. День теплый. Получили сообщение, что к нам едут пять девушек из Колумбийского университета. Хотят жениться. Им рекомендовал меня Родзевич Е.В. из Нью-Йорка. Старается парень…»
Через полмесяца запись торопливая, восторженная, но по другому поводу: «Сегодня утром 2-й фронт. Какая радость!..» И рядом другие строки: «Проталкиваю с большим трудом наши вопросы». «Утром получили сообщение, что Александру Григорьевичу нужно выезжать в Вашингтон, а затем лететь в Фербенкс (Аляска). Я отделался. Нужно закончить свои задачи «московские», а не «местные».
Да, долгожданный фронт открылся. До конца войны оставалось меньше года, и, откровенно-то говоря, наши обошлись бы уже и без этих «кобр». Так что за сухой фразой — всего-то двумя словами в блокноте майора Супруна — «московские задачи» — стояло нечто более важное, чем аэродинамика своего в доску парня Лэрри. О том важном перед отлетом в Штаты наших испытателей и говорил главный инженер ВВС генерал А.К. Репин. Нет, не вывод из плоского штопора интересовал авиационного инженера, не схема трехколесного шасси и даже не 37-миллиметровая пушка — такую мы и сами уже сделали. Нечто более существенное предстояло узнать майору Супруну «под занавес» мировой войны. Речь шла о новой боевой технике — истребителях с турбореактивным двигателем…
Такой самолет, под названием «Джетпрополшен» УР-59, был построен на фирме Белл. На нем американцы установили два турбореактивных двигателя и хранили самолет под большим секретом в том самом ангаре, где работали над недоделанной «коброй» летчики-испытатели из России. Его прятали за ширмой, иногда выруливали на старт, и тогда можно было увидеть издалека непривычные формы машины.
После потепления отношений с аэродромным людом — между фамильярными похлопываниями по плечу, громким смехом и дурацким «о'кэй» — майор Супрун доподлинно установил полетные данные УР-59. Потолок реактивного самолета был 14 000 метров, максимальная скорость полета у земли около 600 километров в час, а на высоте 7000 метров — 650. Продолжительность полета — до полной выработки горючего — 1 час 20 минут.
Но двигатель… Что же все-таки представлял из себя двигатель, сработанный еще в 1937 году англичанами? Из какого металла он был, какое топливо применялось для него?.. Ведь на фирме «Локхид» — это удалось узнать — был еще более засекреченный самолет, который с турбокомпрессорным двигателем развивал скорость уже до 960 километров в час!
Случай помог «просто Фреду» получать ежедневные секретные сводки по всем экспериментальным работам, проводимым фирмой Белл, раздобыть два совершенно секретных отчета NASA по аэродинамическим исследованиям ламинарных профилей крыла, без чего о сверхзвуковых полетах и мечтать нечего было. Наконец, майор Супрун достал и совершенно секретную методику испытаний реактивных самолетов, принятую в Райт-Филде, а заодно и у англичан.
Американцы между тем балдели еще и от своей летающей «сверхкрепости» В-29. Пять авиационных фирм в Штатах гнали этот утыканный пулеметными стволами самолет. Так что в доклад о командировке в США заодно легли сведения и об этой машине — ее вооружении, полетных данных, средствах защиты. «Нам удалось видеть в самолете таблицы различных вариантов бомбовой загрузки, — напишет майор Супрун и уже более конкретно уточнит: — Запомнилось следующее: максимальная бомбовая загрузка 8700 кг, вариант загрузки: 12 бомб калибром 1600 фунтов, 2 бомбы калибром 8000 фунтов».
Что же помогло русским летчикам приобщиться, скажем так, ко всем этим, если не государственным, то военным тайнам? Да все та же жажда наживы, та не стареющая у американцев любовь, как заметил когда-то Федор Шаляпин, «только к золоту»!
…Однажды шеф фирмы Белл пригласил Супруна и Кочеткова к себе в кабинет и завел такой разговор:
— Я отправил в Россию три тысячи своих самолетов, но ничего не знаю о том, как они воюют. У меня складывается впечатление, что вы получаете мои «кобры», топите их прямо здесь, в озере Онтарио, — и концы в воду. А слышали вы что-нибудь о паблисити?..
— По-видимому, мистер Белл имеет в виду рекламу? — вопросом на вопрос ответил Федор Павлович.
И тут шеф фирмы заговорил возбужденно, глаза его оживились:
— Да вы представить себе не можете, как мне нужны те сведения! Ведь без рекламы мы пропадем!..
Вот тут-то майор Супрун, воспользовавшись моментом дружеской беседы, и ввернул шефу фирмы «просьбу трудящихся»:
— В ангаре у вас, мистер Белл, за брезентовой ширмой стоят два реактивных самолета. Не можете ли вы сделать так, чтобы нам удалось посидеть в кабине одного из них? А возможно, и слетать — Генри готов!
Мистер Белл, хотя и предлагал недавно дружбу чуть ли не до гробовой доски, на мгновенье задумался. Его электронные мозги что-то напряженно вычисляли, и вот родилось решение:
— Я постараюсь!..
Постарались и Супрун с Кочетковым. Вскоре после того разговора чуть ли не все американские газеты облетело сенсационное сообщение: «Кобры» фирмы «Белл Эйркрафт Корпорэйшн» — лучшие истребители в мире!» Был опубликован список асов, сбивших по несколько десятков гитлеровских самолетов. Среди них: Покрышкин, братья Глинки, Клубов, Трофимов, Труд, Федоров, Речкалов… Подчеркивалось, что все они воюют с немцами на «кобрах» и уж, понятно, без ума от фирмы «Белл» и т. д.
Так совпало, что именно в это время и открылся второй фронт. Американцы еще энергичней захлопали по плечам русских летчиков. А вскоре Супруну и Кочеткову была предоставлена возможность ознакомиться с секретным истребителем УР-59.
Через месяц Федор Павлович запишет в своем блокноте: «Бежать! Бежать бы домой, быстрее на родину!.. Вечером ко мне приехали девушки: Надя, Тоня и Юля. Они в своей машине. Прогулка по городу». Что и говорить, некто Родзевич старался по подбору кадров из прекрасной половины человечества. Не дремали и более компетентные органы.
В начале августа Супрун и Кочетков с двумя опломбированными чемоданами и охранной грамотой советского посольства, разрешающей беспрепятственный провоз любых чемоданов через все кордоны, покидали аэродром Ниагара-Фолc. На военно-транспортном самолете С-4 они сначала долетели до Грейт-Фолса, но там полицейские вдруг сообщили о задержке дальнейшего рейса на Фэрбенкс и любезно предложили: «Пассажирам для ночевки предоставляются места в гостинице».
— Дело пахнет керосином, — прокомментировал ситуацию Кочетков, задержался в багажном отделении и, улучив момент, нырнул под самолетные чехлы, где стояли два опломбированных чемодана.
Глубокой ночью, по всем правилам детектива, кто-то открыл дверь багажного помещения, по углам забегал тревожный лучик фонаря, и тогда Кочетков, резко отбросив в сторону самолетные чехлы, крикнул:
— Стой! Стрелять буду…
Вот это было о'кэй! Добавлять, что он, Андрей Кочетков, «рашен пайлот» — не потребовалось…
Американцы любят свой полосатый флаг, не могут сдержать пылких чувств при звуках родного гимна и с почтением относятся к электрическому стулу. Возможно, потому утром следующего дня они и предложили двум русским персональный военный самолет. На прощанье, щедро раздаривая улыбки, уже наши «союзники» пожелали Супруну и Кочеткову счастливой посадки.
В том полете, может, все и получилось бы, как говорят русские, ничего, только вот с дипломатическими-то чемоданами летели не мальчики из Гарвардского университета или нашего родимого МГИМО. Может, потому и впечатления от полета русским пассажирам показались слишком яркими и в памяти сохранились надолго. Вот что напишет потом по этому поводу Федор Павлович:
