Алексис Трубецкой - Крымская война
Так двигалась армия западных держав. Солнце светило ярко, как в хороший летний день в Англии, но с моря вдоль холмов задувал довольно крепкий ветер. Местность представляла собой холмистую степь — мечту кавалерии. Вокруг в изобилии росла трава, похожая на полынь; сокрушенная солдатскими сапогами, она наполняла воздух горьким ароматом. Для некоторых этот запах оказался нов, но для выходцев из западных графств был хорошо знаком — он уносил их в детство, к деревенским церквям. Они вспоминали букетики «мальчишеской любви», которые клали рядом с молитвенниками девушек перед воскресной службой.
С развевающимися флагами, под звуки оркестров и рокот барабанов огромная армия продвигалась вперед. Солнце безжалостно жалило нагруженных тяжелой амуницией людей, а вскоре дали о себе знать также холера и диарея. «Сказывалась мучительная усталость, разговоры прекратились — это был тяжкий труд… Еще не миновал первый час марша, а люди начали выпадать из рядов маршевой колонны. Некоторые оказались больны холерой, их лица потемнели, словно от удушья. Они падали на землю и корчились в судорогах, но, как правило, молча», — пишет Кинглейк. Возникло опасение, что неспособные продолжать движение могут попасть в плен, но, поскольку транспорта не хватало, их оставляли там, где они упали. Однако к вечеру, когда количество упавших заметно возросло, отношение к ним изменилось и были отряжены специальные команды, чтобы найти заболевших и обессилевших.
Возникла и еще одна проблема. «Любая армия шагает на своих желудках», — сказал как-то Наполеон Бонапарт. Накормить армию — это всегда было важнейшей интендантской задачей при планировании любых военных операций, и марш союзных войск к Севастополю не стал исключением. Транспортные суда имели на борту ограниченное количество провизии, которого конечно же не хватало для питания армии в течение всего времени военных действий. Продовольствие следовало добывать на земле. Французы после высадки без промедления занялись этим делом: по окрестным селениям разъехались фуражиры, и вскоре во всей округе не осталось ничего съедобного. Иногда за продовольствие платили, но чаще его просто отнимали.
Для британцев эту проблему решали татары. Еще до того, как первые транспортные суда выгрузили людей на берег, лорд Раглан встретился с главами татарских поселений. «Они говорили с лордом почтительно, — пишет Кинглейк, — но без малейших признаков подобострастия… Спокойно и с достоинством они дали понять, что вторжение союзников не вызывает у них отторжения, но при этом и не выражали никакой радости по этому поводу и не демонстрировали особую приязнь. Похоже, эти люди понимали, что война есть война и она несет с собой определенные издержки, а потому они попросили переводчиков сказать, что готовы передать в распоряжение лорда Раглана то свое имущество, в котором нуждается английская армия». Это была дружественная встреча, и она оказалась весьма полезной: вскоре овощи и фрукты, овцы и крупный скот, а также фургоны и открытые повозки стали поступать в расположение британских войск. За несколько дней услужливые татары продали англичанам не только большое количество продовольствия, но и 350 фургонов с необходимым числом тягловых лошадей и верблюдов. Так было положено хорошее начало снабжению армии Раглана продовольствием и транспортными средствами.
А где-то неподалеку объединенную армию ожидали русские, точное количество которых по-прежнему оставалось неизвестным — предположительно около 75 000. Девятнадцатого сентября, вскоре после полудня, первые подразделения огромной военной машины достигли Булганака — он назывался рекой, но представлял собой скорее ручей. До той поры союзники не встречали русских, если не считать пары всадников, посланных, очевидно, на разведку. Но теперь лорду Кардигану доложили, что разъезды его Бригады легкой кавалерии обнаружили 2000 казаков в полной боевой готовности, которые заняли позицию на южном берегу Булганака. Попытка внимательнее изучить ситуацию закончилась перестрелкой, не принесшей вреда ни одной из сторон. В тот момент, когда кавалерия Кардигана уже собиралась атаковать неприятеля, лорд Раглан обнаружил блеск штыков в тылу казаков и значительное скопление кавалерии. Русский отряд, на который намеревалась напасть Бригада легкой кавалерии, оказался гораздо многочисленнее, чем 2000 казаков, и Раглан отменил атаку. Когда кавалеристы Кардигана уже поворачивали лошадей во исполнение последнего приказа, их обстреляла русская артиллерия. Два человека были ранены, пять лошадей — убиты. Британцы ответили огнем девятифунтовых пушек, и русские сочли за благо отступить. Таким стало не очень значительное, но первое реальное столкновение с противником в Крыму.
В ту ночь союзники расположились на северном берегу Булганака, на виду неприятеля. А в лагере русских в эту ночь не спал капитан Р. А. Ходасевич. Вот что он пишет в своих воспоминаниях:
С наступлением темноты мы могли ясно видеть костры противника… Я лежал в своей хижине, пытаясь заснуть, но сон не шел, несмотря на крайнюю усталость от событий прошедшего дня. В три часа я встал… и поднялся на холм (наш батальон стоял в ложбине), чтобы рассмотреть лагерь союзных войск. Видны были лишь костры да редкие темные тени, когда кто-то проходил по эту сторону от огня. Повисла тишина, но в воздухе чувствовалось приближение схватки. Я видел две силы, стоявшие так близко друг против друга. Для скольких людей и для кого именно завтрашний день станет последним? Ответить на этот вопрос невозможно, но я невольно спрашиваю себя: окажусь ли и я в их числе?
Разумеется, этот русский офицер был не одинок в своих размышлениях. Можно представить себе тысячи изнуренных людей по обе стороны этой реки, которые не могут уснуть этой тихой сентябрьской ночью и терзают себя вопросом: «Окажусь ли я в числе убитых?» Они пришли сюда из Лиона и Константинополя, из Лондона и Смоленска; они оставили своих близких в Марселе и Ньюкасле, в Москве и Скутари. Этой ночью девятнадцатого сентября их всех осеняет одно мирное звездное крымское небо. А с рассветом начнется новый день, и для многих — для тысяч и тысяч — из них он может стать последним.
Но с рассветом выяснилось, что русские ушли. Они оставили позицию у Булганака и переместились на шесть километров южнее, закрепившись на дальнем берегу Альмы. Возглавлял эти войска князь Меншиков — тот самый, который четыре месяца тому назад в гневе покинул Константинополь на борту «Громоносца». Из своей резиденции в Севастополе он следил за продвижением союзников, высадившихся в Каламитском заливе, но не предпринял никаких попыток воспрепятствовать ему. Он не исключал, что появление неприятеля настолько севернее города было какой-то уловкой. Если бы он двинул войска к Евпатории, чтобы предотвратить высадку, Севастополь стал бы более уязвим: паровые суда союзников могли передвигаться вдоль береговой линии значительно быстрее, чем русская армия, которая шла бы обратно на выручку Севастополя.
Пока союзники высаживались у Евпатории, русские закреплялись на южном берегу Альмы. К 20 сентября траншеи были выкопаны, артиллерийские позиции обустроены в стратегически важных точках. Вместе с подразделениями, подтянувшимися сюда с берега Булганака, численность русских войск достигла 39 000 человек, включая пехоту, кавалерию и казаков, плюс 104 орудия разных калибров.
Пятикилометровый фронт вдоль Альмы был, безусловно, сильным рубежом. Извилистая река текла с востока на запад, почти перпендикулярно береговой линии и дороге, соединяющей север полуострова с Севастополем. Быстрое течение Альмы, по словам Раглана, все же не исключало возможности ее форсировать вброд. Берега реки были довольно сильно изрезаны и во многих местах круты. Ивы, росшие вдоль нее, русские срубили, чтобы те не послужили укрытием для наступающих.
С позиций союзников на их стороне реки просматривались три деревни: Альма-Тамак справа, Тарханлар слева и Бурлюк в центре — там был единственный мост через реку, но русские успели его частично разрушить. В непосредственной близости к берегу на стороне русских возвышались два холма — слева Курганный холм и в центре Телеграфная гора, с которой открывался вид на Бурлюк и дорогу к Севастополю. Справа, у самого устья Альмы, высокий (около 90 метров) берег круто обрывался к морю. На северной стороне реки земля была сравнительно плоской и ровной, если не считать низких каменных изгородей и виноградников, расположенных террасами. На стороне русских, напротив, холмы, ложбины и овраги создавали идеальные условия для оборонительных позиций.
Планируя оборону, Меншиков решил, что отвесные скалы у побережья неприступны, и расположил на своем левом фланге минимальные силы. Основную часть пехоты и артиллерии он разместил на склонах и вершинах Курганного холма и Телеграфной горы и между ними. Кроме того, были возведены два редута — Большой и Малый. Большой редут стоял у подножья Курганного холма в трехстах метрах от реки, а Малый, где размещались тяжелые орудия, — позади Большого и правее.
